Страница 109 из 192
Однако, желая соблюсти этикет, дофин передал королю список особ, которые должны были присутствовать на этой прощальной встрече. Людовик XIV прочитал его от начала и до конца, не сделав никаких замечаний, и, сложив, опустил в карман.
Гвардейцы, всегда опережавшие короля, уведомили о его прибытии. При этом известии г-жа де Монтеспан едва не лишилась чувств и собралась уйти, но г-жа де Монморанси, ее подруга, воспротивилась этому.
— Ну что вы так опасаетесь присутствия короля, сударыня? — спросила она у нее. — Его величество слишком правильно мыслит (когда делает это самостоятельно), чтобы не порадоваться встрече с вами. К тому же, — добавила она, — было бы забавно, если бы ему пришла охота изменить своей старухе! Что касается меня, то удовольствие, которое я ощутила бы от этого, наверняка прибавило бы мне лет десять жизни! На вашем месте я попросила бы у короля позволения исполнять должность старшей придворной дамы его новой супруги.
Тем временем юная герцогиня Бургундская, несомненно желавшая увидеть, какое впечатление произведет на короля встреча с г-жой де Монтеспан, подошла к герцогине Бурбонской, сидевшей возле своей матери, и завязала с ней разговор.
В эту минуту в зал вошел Людовик XIV.
Вначале король обратился к испанскому послу, сопровождавшему герцога Анжуйского. Затем, с непринужденным видом обходя зал, он просил дам, которые из уважения к нему вставали, садиться; остановившись возле герцогини Бургундской, он с минуту поговорил с ней, потом обратился к герцогине Бурбонской и, наконец, оказался лицом к лицу с г-жой де Монтеспан, бледной, трепещущей и едва не падающей в обморок. Какое-то время король смотрел на нее, а потом, учтиво наклонив голову, промолвил:
— Примите мои поздравления, сударыня! Вы по-прежнему красивы и по-прежнему свежи; но это еще не все, и я надеюсь, что вы к тому же и счастливы.
— Я очень счастлива сегодня, государь, — ответила г-жа де Монтеспан, — ибо имею честь засвидетельствовать мое глубочайшее почтение вашему величеству.
Король взял руку г-жи де Монтеспан и поцеловал ее, а затем двинулся дальше, чтобы поприветствовать остальных дам.
Когда король отошел достаточно далеко и уже не мог слышать ее слов, герцогиня Бургундская спросила у г-жи де Монтеспан, почему она оставила двор.
— Сударыня, — ответила бывшая фаворитка, — это не я оставила двор, это двор меня оставил.
В тот день г-жа де Монтеспан виделась с королем в последний раз.
Когда герцогиня Бургундская вернулась в Версаль, г-жа де Ментенон, торопившаяся узнать о том, что происходило в Мёдоне, пригласила ее к себе и поинтересовалась, хорошо ли она там повеселилась.
— Признаться, да! — ответила юная принцесса. — Двор был во всем своем великолепии, и там присутствовала госпожа де Монтеспан; она все еще очень интересная женщина, и король сказал ей, что находит ее по-прежнему свежей и красивой.
Затем, повернувшись к герцогу Менскому, находившемуся, как обычно, подле г-жи де Ментенон, она спросила его:
— А почему вы не приехали в Мёдон? Ваш брат, граф Тулузский, был там вместе с герцогиней Бурбонской, и оба они, как им и полагалось, постоянно находились возле госпожи де Монтеспан.
Между тем вначале все державы Европы сочли законным завещание Карла II и признали Филиппа V в качестве короля Испании, каковым он был провозглашен в Мадриде 24 ноября. Одна лишь Австрия сделала оговорки.
Тем временем, пока совершались все эти важные события, о которых мы только что рассказали, умер Расин, пережив Мольера на двадцать шесть лет. На протяжении долгих лет он жил, поддерживая дружеские отношения с вельможами и пользуясь милостью Людовика XIV, историю которого он написал, и расположением г-жи де Ментенон, которой он посвятил трагедии «Эсфирь» и «Гофолия», но умер в полной опале. Высказывалось много предположений по поводу причин, заставивших Людовика XIV изменить свое отношение к поэту.
Должность королевского историографа, которую он разделял со своим другом Депрео, дружеские связи со знатными особами и неоспоримый успех, которого он добился, обеспечивали ему, как говорили тогда, приятельства при дворе.
Порой случалось даже, что король, находясь в скверную зимнюю погоду у г-жи де Ментенон один, без министра, и испытывая скуку из-за отсутствия серьезных дел и невозможности отправиться на прогулку, посылал за Расином, чтобы побеседовать вместе с ним и фавориткой в тесном кругу. К несчастью для Расина, он, как всякий поэт, бывал иногда чрезвычайно рассеян.
И вот как-то раз, когда Расин сидел между королем и г-жой де Ментенон у камина в ее покоях, разговор зашел о парижских театрах и, иссякнув на опере, коснулся комедии. Король, уже давно не посещавший спектаклей, поинтересовался пьесами, которые тогда ставили, и актерами, которые в них играли, и спросил у Расина, отчего комедия так низко упала в сравнении с тем, что ему доводилось видеть прежде. В объяснение этому Расин назвал несколько основательных причин, в том числе недостаток современных авторов.
— Дело в том, — заявил он, — что за неимением хороших новых пьес приходится играть старые, в особенности пьесы Скаррона, которые никуда не годятся и отбивают у всех интерес к театру.
При этих словах г-жа де Ментенон покраснела, но не потому, что опровергали литературную славу ее первого мужа, а потому, что впервые, вероятно, за последние пятнадцать лет это имя было произнесено в присутствии ее второго мужа. Удар был настолько жестокий, что даже король несколько смешался. Он ничего не ответил, а так как г-жа де Ментенон тоже не произнесла ни слова, то за этим вполне справедливым замечанием поэта последовало столь ледяное молчание, что несчастный Расин опомнился, ощутив бездну, в которую он низвергся. В итоге он впал в еще большее смущение, чем его собеседники, и не смел ни поднять глаза, ни открыть рот. Все трое были настолько ошеломлены, что это молчание длилось несколько минут. Наконец король первым прервал молчание и, под тем предлогом, что ему надо заняться делами, отпустил Расина. Расин ушел совершенно потерянным и, еле добравшись до комнаты Кавуа, своего друга, рассказал ему, какую совершил глупость.
Глупость была такова, что поправить ее оказалось невозможно. Так что с этого времени ни король, ни г-жа де Ментенон не только не приглашали к себе Расина, но и не говорили с ним, и не смотрели на него. Великий поэт, для которого всю его жизнь милость короля была единственным солнцем, испытывал от этого такую глубокую печаль, что впал в полное изнеможение и не думал больше ни о чем, кроме спасения души.
В итоге он умер 21 апреля 1699 года, завещав похоронить себя в монастыре Пор-Рояль-в-Полях, дабы даже после смерти находиться в обществе прославленных отшельников, с которыми он до последней минуты жизни, невзирая на свое вполне мирское существование, сохранял отношения, сложившиеся еще в годы молодости.
Буало-Депрео остался один из всей той великой плеяды, что поднялась над колыбелью Людовика XIV, ведь Лафонтен умер еще 15 апреля 1695 года.
Правда, глава той литературы, что должна была прийти им на смену, уже появился на свет: 20 февраля 1694 года в Шатне близ Парижа родился Франсуа Мари Аруэ Вольтер.
XLVIII. 1701 — 1703
Барбезьё, его портрет, его характер, его разгулы, его смерть. — Шамийяр и странное начало его карьеры. — Смерть Якова II. — Его последние минуты. — Суждение об этом короле. — Декларация Людовика XIV. — Поведение Вильгельма III. — Последняя болезнь этого государя. — Его характер. — Человек в железной маске. — Его история. — Изыскания на эту тему. — Догадки автора.
Год 1701-й начался смертью Луи Франсуа Мари Летелье, маркиза де Барбезьё, государственного секретаря по военным делам.
Барбезьё, напомним, был сыном Лувуа, но, в отличие от отца, его защищала от неприязни короля некая доброжелательность к нему со стороны г-жи де Ментенон, к которой он всегда питал почтительность и уважение.