Страница 106 из 192
Граф д’Обинье долго противился такому средству, находя его малоприятным, но августейшая сестрица твердо стояла на своем, и, когда она пообещала выдать ему в конце месячного затворничества двадцать пять тысяч ливров, граф согласился сделать вид, что он глубочайшим образом раскаялся в своей прежней распущенности, вступил в общину святого Сульпиция, подписавшись под всеми установленными г-ном Дуайеном условиями и дав себе слово блистательно вернуться к мирской жизни, как только эти двадцать пять тысяч будут у него в руках.
И в самом деле, на другой день, после того как эта сумма была выплачена, граф д'Обинье скрылся из братства святого Сульпиция. Но такой случай предвидели. У г-на Дуайена был на руках приказ, благодаря которому графа д’Обинье схватили и отдали под надзор одного из священников общества святого Сульпиция, который каждый раз, когда у графа появлялось желание куда-нибудь отправиться, следовал за ним, словно тень. Однажды граф вышел из терпения и побил своего надсмотрщика; тот составил донесение, и граф д’Обинье был приговорен к полуторамесячному комнатному аресту. С этого времени ему стало ясно, что он применил негодное средство, а так как после отказа первого надсмотрщика продолжать следить за ним ему дали другого, он принялся развращать его и делать соучастником своих проделок.
История ничего не говорит о том, преуспел ли в своем начинании граф д’Обинье, но определенно известно, что ему пришлось внести некоторую сдержанность в свое поведение, и таким образом его сестра почти избавилась если и не от него самого, то, по крайней мере, от страха, который он ей внушал.
Ну а теперь вернемся к бракосочетанию, которое мы лишь коротко упомянули, хотя оно имело огромное значение: речь идет о бракосочетании монсеньора герцога Бургундского с юной принцессой Савойской.
Во исполнение договора, заключенного в Лорето, герцог Савойский послал во Францию свою одиннадцатилетнюю дочь. Будущие придворные дамы принцессы в течение трех недель дожидались ее в Лионе, прежде чем она прибыла к Бовуазенскому мосту, где ей предстояло расстаться со своей итальянской свитой и где ее должна была принять французская свита. 16 октября 1696 года принцесса вступила на землю Франции и была препровождена в дом, который приготовили для нее с французской стороны моста. Там она переночевала, а на другой день рассталась со всеми, кто ее сопровождал, за исключением горничной и врача, которые, по условиям договора, не должны были оставаться с ней во Франции и, в самом деле, были отосланы обратно, как только она устроилась в Версале.
В тот самый момент, когда дочь герцога Савойского была принята ее французской свитой и, в соответствии с церемониалом, полагающимся обычной принцессе, уже начала обнимать герцогиню де Люд и графа де Бриона, прибыл гонец с приказом короля обходиться с будущей герцогиней как с королевской дочерью и как если бы она уже вышла замуж за герцога Бургундского. Так что прямо в разгар церемонии встречи она прекратила обнимать своих новых придворных, и г-жа де Люд и г-н де Брион оказались единственными особами, добившимися этой не подобающей им чести, хотя произошло это без всякого умысла с их стороны.
Во всех городах, которые она проезжала, ее принимали в соответствии с волей, выраженной королем. Во время пребывания в больших городах принцесса обедала при всех, и ей прислуживала герцогиня де Люд. Во второразрядных городах и на обычных трапезах придворные дамы принцессы обедали вместе с ней.
В воскресенье 4 ноября король, дофин и герцог Орлеанский отправились по отдельности в Монтаржи навстречу принцессе, которая прибыла в шесть часов вечера и была встречена самим Людовиком XIV у дверцы ее кареты. Затем король повел принцессу в предназначенные для нее покои и представил ей дофина, герцога Орлеанского и герцога Шартрского.
Юная принцесса, одаренная здравым и тонким умом, прекрасно знала от своего отца, герцога Савойского, о характере Людовика XIV и главных лиц его двора. Так что она вела себя соответственно, и ее приветливость, тонкая лесть, легкое смущение и вместе с тем осмотрительное поведение и почтительные манеры в высшей степени поразили короля и тотчас очаровали его. И потому он весь день беспрестанно хвалил ее и непрерывно ласкал и в тот же вечер послал гонца к г-же де Ментенон, чтобы сообщить ей, как он доволен их внучкой.
На другой день, в пять часов вечера, кортеж принцессы прибыл в Фонтенбло, во двор Белой Лошади. Весь версальский двор встречал принцессу, стоя на Подковообразной лестнице. Толпа стояла внизу. Людовик XIV вел принцессу, которая, по выражению Сен-Симона, «казалось, вышла из его кармана», и, хотя она была еще совсем ребенком, он, король и старик, подчиняясь власти этикета, с величайшей учтивостью препроводил будущую герцогиню в предназначенные ей покои. Позднее он сам постановил, чтобы герцогиню Бургундскую коротко называли Принцессой; чтобы она ела одна, и прислуживала ей за столом герцогиня де Люд; чтобы виделась принцесса лишь со своими придворными дамами и теми, кому король вполне определенно даст на это позволение; чтобы она не держала свой двор и чтобы герцог Бургундский посещал ее не чаще одного раза в две недели, а его братья приходили к ней один раз в месяц.
Восьмого ноября весь двор переехал в Версаль. Принцесса заняла там покои умершей королевы. По прошествии недели, благодаря своему уму, будущая герцогиня совершенно обворожила короля и г-жу де Ментенон, которую, за отсутствием установленного этикетом титула, она надумала называть тетушкой, неизменно выказывая ей покорность и уважение куда больше, чем можно было бы выказывать матери или королеве, и в то же время внешне сохраняя в отношениях с ней свободу и непринужденность, восхищавшие короля и фаворитку.
И потому король, обожавший принцессу, задумал сделать ее своей внучкой как можно скорее. Он пожелал, чтобы венчание состоялось в тот день, когда ей исполнится двенадцать лет. Это была суббота 7 сентября. За несколько дней до венчания король во всеуслышание заявил, что он желает, чтобы свадебные торжества были блистательными и двор предстал на них во всем своем великолепии. И даже сам он, с давних пор носивший исключительно простые платья темного цвета, пожелал предстать в этот день в наряде ярких цветов и с пышными украшениями. Разумеется, этого было вполне достаточно для того, чтобы все, кроме духовных лиц и судейских, постарались превзойти друг друга в роскоши. Так что золотое и серебряное шитье вошло в разряд вещей обыкновенных. На смену ему пришли украшения из жемчуга и алмазов, и роскошь достигла такого уровня, что король раскаялся в том, что дал повод к этим безрассудным тратам, и во всеуслышание заявил, что он не понимает мужей, у которых хватает глупости разоряться на платьях своих жен.
Париж являл собой необычайное зрелище. Все носились по городу, пытаясь раздобыть золото и серебро для шитья. Лавки купцов, торговавших драгоценными камнями, опустели. Наконец, уже не хватало рабочих рук, чтобы пустить все эти богатства в работу. Герцогине Бурбонской, которая вообще ничего не стеснялась, пришло в голову похитить восемь мастеровых из дома герцога де Рогана, воспользовавшись для этого услугами придворных стражников. Король, узнав об этом, счел такой поступок весьма предосудительным и приказал немедленно препроводить этих мастеровых во дворец Рогана. И Людовик XIV имел на это тем большее право, что, когда золотошвей, которому он заказал выполнить шитье по выбранному им рисунку, вознамерился отложить все начатые им прежде работы и приняться за эту, король недвусмысленно запретил ему поступать так, приказав доделать вначале все прежние заказы и лишь потом приступать к выбранному им шитью и добавив, что, даже если это украшение не будет готово вовремя, без него вполне можно будет обойтись.
Обручение состоялось в полдень, венчание — в час пополудни. В отсутствие кардинала Буйонского, великого раздавателя милостыни, богослужение совершил кардинал де Куален.
Вечером, после ужина, стали готовить ко сну новобрачную, из покоев которой король велел удалиться всем мужчинам. Все дамы, напротив, там остались, и английская королева подала сорочку, которую принесла герцогиня де Люд. Герцог Бургундский раздевался в окружении всего двора, сидя на складном стуле. Людовик XIV присутствовал при этом вместе со всеми принцами; английский король подал сорочку, которая была поднесена герцогом де Бовилье.