Карл Смелый. Жанна д’Арк

Жанна, которая, как мы уже говорили, бросилась на кровать и проспала около часа, внезапно проснулась и закричала:

— Ко мне, мой оруженосец! Ко мне, сир Долон, ко мне!

— Что случилось? — спросил Долон, торопливо вбегая в ее комнату.

— Случилось то, — вскричала Жанна, вскочив с постели и схватив свой шлем, — случилось то, что фран­цузы сражаются сейчас возле вражеского укрепления, и мне нужно надеть латы, ибо там уже много убитых и раненых.

И она стала поспешно снаряжаться, крича: «Коня! Моего коня!» Но Долон не мог в одно и то же время надевать на нее латы и идти за ее конем; застегнув на ней кирасу, он собрался выйти, но Жанна остановила его:

— Стойте, стойте! Надевайте на себя латы и как можно скорее присоединяйтесь ко мне; я сама пойду за своим конем.

Затем она взяла в руки небольшой боевой топор и выбежала так поспешно, что забыла в комнате свое знамя. На лестнице она встретилась с хозяйкой.

— Боже мой! — воскликнула Жанна. — Кровь наших людей льется на землю, а вы меня не разбудили: вы дурно поступили! — И она продолжила свой путь, крича: «Коня! Моего коня!»

На пороге дома девушка увидела своего пажа, который был занят там игрой.

— Ах! Гадкий мальчишка! — воскликнула она. — Ты даже не пришел сказать мне, что пролилась кровь фран­цузов. Скорее приведи мне коня! Моего коня!

Пока Имерге бежал в сторону конюшни, она вспом­нила о том, что знамя осталось в комнате, и позвала Долона, который передал ей его через окно. Жанна раз­вернула знамя. В эту минуту к ней подвели коня; моло­дая воительница легко, будто ей не мешала тяжесть доспехов, вскочила на него, как это мог бы сделать быва­лый рыцарь, и, даже не спрашивая, где находится кре­пость Сен-Лу, галопом помчалась по улицам, ведомая озарявшим ее духом и пришпоривая своего скакуна, который, подобно коню ангела-губителя, высекал своими четырьмя копытами огонь. Подъехав к Бургундским воротам, Жанна увидела, как навстречу ей несли покры­того ранами горожанина; остановив коня, она какое-то время смотрела на несчастного, и слезы катились по ее лицу; затем, горестно покачав головой, она воскликнула: «Увы! Всякий раз, когда я вижу, как льется французская кровь, волосы на моей голове встают дыбом!»

Но вскоре шум сражения, становившийся все ближе, и крики беглецов напомнили Жанне, что в такую минуту нельзя было размягчаться душой; она устремилась за ворота и увидела, что французы, теснимые врагами, в страшном беспорядке отступают. И тогда, ускорив бег коня и подняв свое знамя, она закричала: «Смелее! Сме­лее! Вот идет Дева, вот идет дочь Божья!» И, не заботясь о том, последует ли кто-либо за ней, Жанна ринулась в самую гущу англичан.

Появление Девы оказало двоякое воздействие: фран­цузам оно придало отваги, англичан же повергло в ужас, вследствие чего в их рядах возникло минутное замеша­тельство, которым воспользовалась Жанна, чтобы при­звать к себе отступавших. Услышав ее голос, они тотчас остановились и вновь пошли в наступление. В это время в Бургундских воротах появился Долон с четырьмя или пятью другими храбрыми капитанами, примчавшимися вместе со своими латниками на помощь Жанне. Все они, не щадя сил, ринулись на англичан, с изумлением заме­чавших, что после появления Жанны ни один француз не был ранен, тогда как им, напротив, явно наносили одни лишь смертельные удары. Теперь уже англичане в свой черед побежали под натиском противника, но фран­цузы преследовали их на таком близком расстоянии, что вперемешку с ними ворвались в крепость, и вскоре над ее стеной взвилось победное знамя Жанны.

И тогда Тальбот, командовавший крепостью Сен- Лоран, решил прийти на помощь своим товарищам; но, предвосхищая этот маневр, граф де Дюнуа вместе с сиром де Гравилем, маршалом де Буссаком, бароном де Кулон- сом и частью орлеанского гарнизона встал между атако­ванной крепостью и шедшими ей на подмогу англича­нами, выказывая готовность дать им бой, чего французы уже давно не осмеливались делать. На этот раз испуга­лись и не решились атаковать англичане, что дало Деве время довершить свою победу.

И в самом деле, захватив укрепление, нападавшие справились лишь с половиной дела. В этой крепости была церковь, толстые стены которой обеспечивали надежную защиту, так что англичане укрылись на цер­ковной колокольне, превратив ее во вторую цитадель; однако французы ожесточенно преследовали их и там: немало врагов было убито на ее лестницах, немало сбро­шено вниз с ее верхней площадки; в итоге там погибло около двухсот человек, и спастись удалось лишь несколь­ким англичанам, которые нашли в ризнице священниче­ские одежды и, переодевшись в них, пытались убежать; ярость французов была в эту минуту еще столь велика, что они намеревались безжалостно казнить врагов, но Жанна, из уважения к одеждам, в которые те были обла­чены, приказала помиловать их. Так что было решено назначить за них выкуп, и их увели в город в качестве военнопленных.

Что же касается крепости, то, дабы она не могла более служить оплотом для англичан, ее сожгли и разрушили, но перед этим вывезли оттуда хранившиеся там запасы продовольствия и военного снаряжения.

Дева вернулась в Орлеан вместе с другими команди­рами, но ни для кого не было тайной, что именно ей принадлежала слава всего этого сражения. Чудесным образом уведомленная своими голосами, Жанна сама нашла дорогу к крепости Сен-Лу, хотя этот путь был ей незнаком и никто ей его не показывал, а прибыв туда, одним своим присутствием, лишь тем, что она ехала пер­вой, отгоняя врагов древком своего копья или маленьким боевым топором, который был у нее в руке, сумела обра­тить поражение в победу. И потому, когда она въехала в город, зазвонили все колокола, словно их раскачивали чьи-то невидимые руки, и англичане, находившиеся в своем лагере, могли слышать этот оскорбительный для них звон, знаменовавший первый триумф той, которую они считали скотницей и колдуньей.

По возвращении, в тот же вечер, Жанна потребовала не давать англичанам передышки и, воспользовавшись смятением, в котором те находились, на следующий день вновь атаковать их. Но командиры заявили в ответ Жанне, что завтра будет великий праздник и что во славу Господа Бога лучше провести этот день в молитвах; Жанна с трудом уступила их уговорам, повторяя, что лучшей молитвой Богу стало бы исполнение его воли и что Господь повелел ей сражаться в этот день; но, видя, что общее мнение противоположно ее настроению, она решила использовать этот день отдыха для того, чтобы еще раз попытаться убедить англичан сдаться. И потому назавтра она отправилась на край моста, который был разрушен почти на три четверти и напротив которого находилась сильная крепость, находившаяся под коман­дованием Гласдейла; привязав к концу стрелы копию своего письма, девушка приказала одному из лучников пустить эту стрелу в стан врагов, что тот и сделал, в то время как Жанна крикнула им: «Читайте!» Но англичане, вместо того чтобы прочитать письмо, разорвали его. При виде этого Жанна воскликнула: «От имени Господа говорю вам, что вы ошибаетесь, ибо Господу Богу угодно, чтобы вы сняли осаду и ушли!» Но, как и в первый раз, англичане отвечали ей лишь ругательствами, причем ругательства эти были столь грубы и обидны, что, слыша их, Жанна не могла сдержать слез и, воздев руки к небу, вскричала: «О, какие же вы гадкие! Господь знает, что все, что вы тут говорите, — ложь и клевета!» В эту минуту ее глазам, казалось, представилось чудесное видение, ибо слезы ее тотчас высохли, на устах у нее появилась улыбка и, обернувшись к тем двум или трем латникам, которые сопровождали ее, она произнесла: «Хвала Господу, ибо только что я получила от него весть!»

Во время отсутствия Жанны — и, возможно, желая воспользоваться ее отсутствием, — командиры собрались на совет и решили на следующий день сделать вид, будто они атакуют вражеские укрепления на правом берегу, а когда англичане оттянут туда свои войска, атаковать их позиции на левом берегу. В то самое время, когда это решение было принято, возвратилась Жанна; Дюнуа тот­час же позвал ее и сообщил, что, согласно ее желанию, завтра они выступят против вражеских укреплений, рас­положенных к западу от города. Но Жанна покачала головой. «Все так, все так, господа капитаны, — сказала им она. — Вам кажется, что раз я всего лишь женщина, то мне нельзя говорить всю правду, ибо я не сумею сохра­нить тайну. Ну что ж! Я знаю все, что вы решили, но не беспокойтесь: я умею молчать о том, что следует утаи­вать».