Карл Смелый. Жанна д’Арк

— Раз уж здесь скорее прислушиваются к мнению какой-то глупой болтуньи низкого происхождения, чем к словам такого рыцаря, как я, то я больше не стану упрямиться. В нужное время и в нужном месте говорить будет мой славный меч, и, возможно, мне предстоит тогда погибнуть. Но, поскольку король и моя честь велят мне идти этим путем, я сворачиваю свое знамя и отныне становлюсь простым оруженосцем. Я предпочитаю слу­жить благородному человеку, а не девице, которая, воз­можно, прежде была неизвестно кем.

С этими словами он свернул свое знамя и вручил его графу де Дюнуа.

Дюнуа, как мы уже говорили, придерживался совсем другой точки зрения, чем Жанна; возможно даже, что сам он не был преисполнен твердой веры в ту миссию, которую девушка должна была, по ее словам, исполнить, но он понимал, какую выгоду можно было извлечь из той веры, которую она внушала другим; и потому он тот­час выступил посредником между Жанной и сиром де Гамашем, сказав последнему, что тот всегда будет волен сражаться, когда и как захочет, и принадлежит к числу тех, кто подчиняется лишь приказам Бога и короля, а Жанне — что речь идет лишь о небольшой задержке и атака начнется, как только из Блуа прибудет ожидавше­еся подкрепление. В конце концов, граф добился того, что Жанна и сир де Гамаш протянули друг другу руки, хотя и скрепя сердце; тем не менее они обменялись руко­пожатиями, а это было все, чего желал Дюнуа, питавший надежду, что это разногласие закончится на поле битвы.

Но более всего успокоило Жанну то, что Дюнуа дал ей обещание лично отправиться на следующий день в Блуа, чтобы ускорить прибытие подкрепления; со своей сто­роны, она решила провести этот день с пользой и про­диктовала второе письмо, адресованное английским командирам и составленное примерно в тех же выраже­ниях, что и первое; затем, когда оно было продиктовано и Жанна заверила его своим крестом, она позвала Амбле- виля, своего второго герольда, и приказала ему доставить это послание графу Саффолку. Но Амблевиль напомнил Жанне, что Гиень, который повез первое письмо, все еще не вернулся и что англичане, вопреки всем людским законам, не отпустили его, а держат у себя, как плен­ника, и грозятся сжечь, как еретика; но Жанна стала успокаивать герольда.

— Ради Бога, — сказала она, преисполненная, как всегда, веры, — ступай и ничего не бойся, ибо они не причинят никакого зла ни тебе, ни ему; напротив, не сомневайся в том, что ты привезешь с собой своего това­рища; и скажи Тальботу, что если он готовится к бою, то и я буду делать это; пусть он попробует, если сможет, захватить меня и сжечь, но если я разгромлю его, то он, со своей стороны, должен будет снять осаду и вернуться вместе со всеми англичанами в свою страну.

Все это не слишком успокоило бедного Амблевиля. Однако граф де Дюнуа тоже вручил ему адресованное графу Саффолку письмо, в котором он извещал англий­ского генерала, что жизнь всех английских пленных, равно как и английских герольдов, посланных обсуждать вопрос о выкупах, зависит от того, будет ли сохранена жизнь герольдам Девы; и, действительно, как и предска­зывала Жанна, Амблевиль и Гиень были отпущены в тот же вечер, но никакого ответа от английских военачаль­ников на доставленные им письма они не привезли.

На следующий день Жанна вместе с Ла Гиром и зна­чительной частью гарнизона проводила на целое льё от города графа де Дюнуа, отправившегося, как он и обе­щал накануне, за подкреплением в Блуа, а затем решила вслух повторить англичанам то, о чем она уже уведомила их письменно. Для этого она поднялась на один из устро­енных осажденными земляных валов, который находился напротив захваченной англичанами крепости Турнель, и, открыто приблизившись к врагам на расстояние не более шестидесяти шагов, приказала им, под страхом беды и позора, не только отойти от города, но и вообще поки­нуть Французское королевство.

Однако, вместо того чтобы подчиниться этому требо­ванию, сэр Уильям Гласдейл и бастард де Гранвиль, командовавшие крепостью Турнель, ответили Жанне лишь грубыми ругательствами, советуя девушке вернуться в свою деревню и пасти там коров и обзывая французов еретиками и безбожниками. Жанна достаточно терпеливо выслушала все адресованные лично ей оскорбления, какими бы грубыми они ни были, но, услышав, как оскорбляют французов, она вскричала:

— Вы лжете! И, если вы не хотите уйти отсюда по доброй воле, вас скоро заставят сделать это силой; но те из вас, кто оскорбляет меня, не увидят этого ухода.

Тем временем бастард Орлеанский, сопровождаемый сеньором де Рецем и сеньором де Лоре, двигался по направлению к Блуа и прибыл туда вечером следующего дня; они тотчас же явились на королевский совет и доло­жили там, что осажденный город крайне нуждается в новом обозе с продовольствием и в подкреплении в живой силе; то и другое им предоставили, однако на этот раз, чтобы ускорить доставку обоза, было решено идти не через Солонь, как в первый раз, а через Бос, невзирая на присутствие там англичан; ибо после успешного похода Жанны армия короля вновь обрела такую веру в свои силы, что если, как свидетельствует анонимная хро­ника деяний Девы, до ее прибытия в Орлеан двести англичан заставляли в ходе стычек отступать четыреста французов, то после ее прибытия уже двести французов заставляли отступать четыреста врагов.

Все настолько торопились собрать нужное количество провизии и солдат, что уже к 3 мая обоз был готов тро­нуться в путь. Выйдя из города около девяти часов утра, он к вечеру того же дня преодолел полпути от Блуа до Орлеана и на ночлег остановился в деревне, названия которой летописец не приводит, но, должно быть, это было селение Божанси или Сент-Аи. 4 мая обоз продол­жил свое продвижение; все были полны решимости силой пробиваться к Орлеану, хотя в случае рукопашной схватки англичан было бы втрое больше, чем французов. Когда же бастард Орлеанский приблизился к городу настолько, что тот оказался в поле его зрения, он увидел, что Дева вместе с Ла Гиром и большинством других командиров выступили в полном боевом порядке, с раз­вернутыми знаменами, навстречу обозу. Вскоре оба отряда соединились и вместе прошли мимо англичан, которые не осмелились покинуть свои укрепления, позволив второму обозу войти в город так же беспрепят­ственно, как и первому.

Граф де Дюнуа обнаружил, что гарнизон усилился за счет чрезвычайно большого количества латников, подо­шедших накануне из Монтаржи, Жьена, Шато-Ренара, из области Гатине и из Шатодёна, и это позволило ему условиться с Жанной предпринять на следующий день наступление.

Жанна была очень утомлена, ибо в течение двух пред­шествующих дней ей пришлось принять у себя всех име­нитых горожан и не раз выходить на улицы, чтобы пока­заться народу; к тому же всю последнюю ночь она провела без сна и в латах, ибо опасалась, что бастард не вернется вовремя и у нее не будет времени надеть их, чтобы в случае необходимости прийти ему на помощь; теперь же, поверив в данное Дюнуа обещание, она позво­лила снять с себя латы, потом, не раздеваясь, бросилась на кровать и тотчас заснула.

Тем временем несколько именитых горожан, видя, что городской гарнизон значительно усилился благодаря присутствию Жанны и прибытию обозов с продоволь­ствием, решили воспользоваться благоприятным момен­том, чтобы увлечь за собой некоторое количество лучни­ков и простых городских жителей и предпринять вылазку; эта стихийная вылазка имела целью атаку крепости Сен-Лу, одного из самых мощных и лучше всего защи­щенных укреплений; и действительно, она находилась под командованием храброго капитана по имени Герард, располагала большим числом солдат и была прекрасно снабжена боеприпасами. Так что французы встретили там сильный отпор; но, поскольку в порыве своего воо­душевления нападавшие преисполнились исключитель­ной отвагой, они с яростью устремились на стены крепо­сти, нанося врагам удар за ударом и убивая их одного за другим, а потому сражение вскоре приобрело с обеих сторон столь ожесточенный и устрашающий характер, какого не имела ни одна стычка с самого начала осады.