Карл Смелый. Жанна д’Арк

— Если ты и не видела его, — продолжал ее собесед­ник, — то должна была, по крайней мере, слышать его, ибо в своей кольчуге и железных сапогах он наделал столько шуму, что даже священник обернулся, чтобы посмотреть, кто это так входит.

— Я ничего не слышала, — сказала Жанна.

— Если ты его не видела и не слышала, — раздраженно прервал ее Жак, — то что же ты тогда делала и о чем думала?

— Я молилась и думала о спасении моей души, отец, — кротко ответила Жанна.

— Ну что ж, если ты его не видела, то посмотри, ибо вот он, — снова заговорил Дюран, показывая ей пальцем на рыцаря, в эту минуту показавшегося в дверях церкви.

— Это он! — воскликнула Жанна, побледнев сильнее обычного и опираясь на руку своего младшего брата так, словно чувствуя, что ноги могут ей отказать.

— Кто, он? — спросил Жак с удивлением, смешанным с беспокойством.

— Капитан Робер де Бодрикур, — ответила Жанна.

— А что это за капитан Робер де Бодрикур? — спросил Жак, удивляясь все более и более.

— Храбрый рыцарь, — отвечала Жанна, — который отстаивает в городе Вокулёр дело славного дофина Карла.

— И кто же сказал тебе все это? Глупая болтунья, вот кто ты такая! — вскричал Жак, не силах больше сдержи­вать свой гнев.

— Это он, — повторила Жанна. — Вот и все, что я могу сказать вам, отец; ибо те, кто сказал мне это, не могут ошибаться.

— Ей-Богу, я все это разузнаю, — заявил папаша Дюран, — и если этот ребенок сказал правду, то я с завя­занными глазами буду верить всему, что ей будет угодно рассказывать мне впредь.

С этими словами папаша Дюран покинул тех, с кем он беседовал, и, обнажив голову, со шляпой в руке, пошел навстречу рыцарю, который уже взял из рук пажа пово­дья и готовился сесть на лошадь. Увидев, что прибли­жающийся крестьянин явно намерен заговорить с ним, рыцарь оперся рукой на переднюю луку седла, скрестил ноги и стал ждать.

— Мессир рыцарь, — самым вкрадчивым голосом, на какой он был способен, начал папаша Дюран, — если вы и вправду, как тут сейчас кое-кто сказал, тот самый отважный капитан Робер де Бодрикур, о ком мы так наслышаны, то, я надеюсь, вы позволите бедному кре­стьянину и арманьяку до мозга костей спросить вас: не прибыли ли вы со стороны Луары и не могли бы вы сообщить нам какую-либо добрую весть о нашем госпо­дине Карле Седьмом?

— Друг мой, — ответил рыцарь более любезным тоном, чем знать обычно разговаривала с подобными людьми, — я действительно капитан Робер де Бодрикур, и тот, кто назвал тебе мое имя, не обманул тебя. Что же до ново­стей о короле, то они неутешительны, ибо после событий на мосту Монтро дела в несчастном Французском коро­левстве с каждым днем все хуже и хуже.

— И все же извините, мессир, что столь бедный чело­век, как я, обращается к столь важной особе, — продол­жал осмелевший от тона рыцаря папаша Дюран, — но мне кажется, что дела пошли лучше после того, как господин коннетабль Артур де Ришмон расправился с сиром де Больё и поставил подле нашего горячо люби­мого короля сира Жоржа де Ла Тремуйля.

— Увы! Все обстоит совсем не так, и вы вправду весьма нуждаетесь в новостях, друг мой, если вам известно лишь это, — промолвил рыцарь, качая голо­вой. — Сир де Ла Тремуйль поступил еще хуже, чем сир де Больё, ибо, стоило ему снискать милость короля, как он тотчас воспользовался ею, чтобы удалить коннета­бля, и так опутал своими сетями короля, что — да про­стит ему Господь! — монсеньор Карл теперь видит все не иначе, как глазами своего фаворита, и подле него не осталось никого, кроме Танги дю Шателя, президента Луве и метра Мишеля Ле Масона — дьявольской тро­ицы, ведущей его прямо в ад.

— Но я полагал, — продолжал Дюран, постепенно ока­завшийся в окружении всех жителей деревни и чрезвы­чайно гордившийся тем, как любезно разговаривал с ним рыцарь, — что король Шотландии обещал послать во Францию своего кузена Джона Стюарта с многочислен­ным войском на помощь отважным капитанам, которые, подобно вам, не сделались ни англичанами, ни бургунд­цами и все еще противостоят врагу.

— Шотландцы, ирландцы, англичане, — пробормотал мессир Робер де Бодрикур, — все это собаки из одной псарни, и травят они, боюсь, одного и того же зверя. Если Французское королевство падет окончательно, то вы еще увидите, как все они сообща будут рвать его на куски, словно стая, бросающаяся на добычу. Впрочем, какую бы расторопность ни проявили теперь эти шот­ландцы, я боюсь, что, даже если предположить, что они придут, им все равно не поспеть вовремя, чтобы спасти славный город Орлеан, этот последний оплот, которым король располагает на берегах Луары и который осаждает граф Солсбери, невзирая на торжественное обещание, данное в Англии его светлости герцогу Орлеанскому не вести войну на землях, чей владетель не может их защи­тить, ибо находится в плену.

— И, поскольку всякое клятвопреступление есть пря­мое оскорбление Небес, — произнес кроткий девичий голос рядом с папашей Дюраном, — Господь попустил, чтобы нарушитель клятвы был наказан.

— Что хочет сказать эта девушка? — спросил Робер де Бодрикур, изумленный тем, что столь юное создание вмешивается в беседу, которую способны были поддер­живать немногие из собравшихся.

— Я хочу сказать, — продолжала Жанна тем же крот­ким и негромким, но в то же время спокойным и уверен­ным голосом, — что вот уже по меньшей мере восемна­дцать или двадцать дней прошло с тех пор, как граф Солсбери умер в состоянии смертного греха, сраженный пушечным ядром.

— И откуда же, девушка, тебе известны такие велико­лепные новости, если они неизвестны еще даже мне самому? — со смехом спросил рыцарь.

— О, не обращайте на нее внимания, мессир! — поспешно воскликнул Жак, встав между своей дочерью и Робером де Бодрикуром. — Это невежественное дитя само не знает, что говорит.

— И даже если граф в самом деле умер, — продолжил рыцарь, — как заявляет ваша дочь, милейший, ибо я полагаю, что это ваша дочь ...

— Увы! Это так, — пробормотал Жак, — и она всем нам причиняет много горя.

— Так вот, даже если он умер, то разве не остались на смену ему десять других, столь же могущественных, как он? Разве не остались в живых граф Саффолк, мессир Уильям де Ла Поль, мессир Джон Фальстаф, мессир Роберт Херон, сеньоры Грей, Тальбот, Скейлс, Ланселот де л'Иль, Гласдейл, Гильом де Рошфор и столько дру­гих?

— А у нас, — продолжала Жанна, воодушевляясь, — и у славного дофина, нашего господина, разве не осталось герцога Алансонского, графа де Клермона, графа де Дюнуа, Виньоля де Ла Тира, Потона де Сентрайля и столько других, таких же отважных и преданных, как вы, мессир, и, как и вы, готовых пожертвовать своей жизнью ради блага королевства? А потом, разве не стоит за всем

этим сам Господь Иисус Христос, который любит Фран­цию и не допустит, чтобы она оказалась в руках ее вра­гов — англичан и бургундцев?

— Увы, увы! Мессир, простите этой девочке, что она перечит вам, — в отчаянии воскликнул Жак, — но я уже сказал вам, что порой она говорит столь странные вещи, что ее принимают за безумную.

— Да, — печально промолвил рыцарь, — да, должно быть, она безумна, если сохраняет надежду, которую утратил уже и сам король, и верит в то, что Орлеан устоит, когда не только столица, но и такие добрые и укрепленные города, как Ножан, Жаржо, Сюлли, Жан- виль, Божанси, Маршенуар, Рамбуйе, Монпипо, Тури, Питивье, Рошфор, Шартр и даже Ле-Ман сдались один за другим; когда из четырнадцати провинций, которые мудрый король Карл Пятый оставил в наследство Карлу Шестому Безумному, тот оставил своему сыну всего лишь три. Нет-нет, добрые люди, Французское королевство наказано за великие грехи, которые в нем совершались.

— Грехи людские, сколь бы велики они ни были, как в прошлом, так и в будущем, искуплены кровью Господа, — с необычайной убежденностью отвечала Жанна, возведя к небу глаза, полные вдохновения, — Французское коро­левство не умрет, Бог должен совершить чудо, чтобы спа­сти его.

— Amen[29], — ответил рыцарь, садясь на лошадь и пере­крестившись, — а пока, люди добрые, — добавил он, поудобнее устраиваясь в седле, — если бургундцы снова вернутся, чтобы разграбить деревню Домреми, незамед­лительно дайте об этом знать Роберу де Бодрикуру, и, клянусь рыцарской честью, он придет к вам на помощь, если не будет слишком занят в другом месте.