Карл Смелый. Жанна д’Арк

Затем он стал энергично подталкивать швейцарцев к тому, чтобы они захватили Бургундию, рассчитывая затем выкупить ее у швейцарцев; он снабжал деньгами герцога Рене, чтобы помочь ему отвоевать Лотарингию; более того, он занялся подготовкой мятежа во Фландрии. На беду фламандцев, Людовик XI уже не в первый раз дей­ствовал на их землях!

Как только Карлу удалось собрать несколько тысяч солдат, он отправился в Нанси.

Но было уже слишком поздно: к этому времени герцог Рене успел совершить торжественный въезд в свою сто­лицу и закрыл ее ворота.

Однако, хотя Нанси и удалось отвоевать, город не был обеспечен провиантом, и Рене, чтобы иметь возможность охранять его, тоже следовало заново создать армию.

Так что Рене оставил Нанси на попечение храбрых лотарингцев и нескольких рыцарей, своих товарищей по несчастью, а сам отправился набирать войско в Швейца­рии.

Его лучший и постоянный друг, король Франции, дол­жен был облегчить ему эту задачу.

После Муртена швейцарцы направили послов к Людо­вику XI; старый лис находился в это время в своем логове Плесси-ле-Тур и, держа нос по ветру, ждал новостей.

Новости были хорошими — даже лучше, чем после Грансона, хотя в это невозможно было поверить; король был любезен с посланцами кантонов, и эти суровые победители оказались побеждены им. Адриан фон Бубен- берг, доблестный защитник Муртена, получил сто марок серебра, остальные послы — по двадцать марок каждый. Кроме того, Людовик XI заключил с ними сделку: он завербовал их под знамена молодого герцога Лотаринг­ского. В этой войне король нисколько не был заинтере­сован, но он поддерживал ее по причине своего добро­нравия ... И обеспечивал им жалованье.

Швейцарцы переставали сражаться ради себя самих, они начали сдавать внаем силу своих рук, торговать своей кровью.

Эти бесстрашные бойцы, которые, потеряв двадцать пять человек при Грансоне и, возможно, двести при Мур- тене и заработав на этом миллионы, сочли войну заня­тием прибыльным и ничуть не более опасным, чем охота на серну.

Кроме того, они полюбили молодого Рене, который умел биться и не был спесив. Перед битвой при Муртене, когда несколько дворян отказались от посвящения в рыцари, поскольку в тот день многим горожанам вешали на шею цепь и прикрепляли шпоры, Рене, не проявляя никакого высокомерия, встал на колени бок о бок со своими верными друзьями и вместе с ними принял посвящение.

Как раз в это время он разъезжал по Швейцарии, убеждая и упрашивая своих боевых товарищей, и возил с собой — чтобы польстить господам из Берна — ручного медведя, который упрашивал на свой лад, царапаясь в те двери, какие хозяин хотел увидеть отворенными перед собой. Тем не менее города были не особенно тронуты его мольбами и слезами, но, когда послы доложили, что король Франции берет на себя выплату жалованья наем­никам, это сразу все изменило! Получать четыре флорина в месяц! Да за такую цену герцог Рене мог бы заполучить всю Швейцарию, и ему пришлось сказать: «Довольно!»

Он набрал десять тысяч человек.

Но это было не все: этих десять тысяч человек еще надо было привести в Лотарингию, а дороги, поскольку был конец декабря, завалило снегом. И потом, король, конечно, давал деньги, но в его щедротах всегда было нечто от Гарпагона: он давал ровно столько, сколько сле­довало, но ведь на войне этого недостаточно, в особен­ности, когда имеешь дело с немцами, самым пьющим народом в Европе!

В Базеле, в день отправления, уже получив плату, швейцарцы потребовали надбавку к жалованью. Эта над­бавка должна была составить около тысячи пятисот фло­ринов, а Рене уже отдал свое последнее экю. Один пре­данный герцогу сеньор отдал своих детей в залог и под этот залог взял взаймы тысячу пятьсот флоринов.

Вы полагаете, что на этом дело закончилось? Ничего подобного: после надбавки настал черед t г ingeld, то есть денег на выпивку. Tringeld — это первое слово, которое вы слышите по приезде в Швейцарию, и послед­нее, которое вы слышите при отъезде оттуда. Рене уда­лось изыскать деньги на выпивку, и, наконец, он дви­нулся в путь.

Он шел пешком, одетый, как и его солдаты, и неся, как и они, алебарду на плече.

Однако, пройдя пять или шесть льё, наемники ощу­тили себя уставшими. Зачем идти пешком, когда рядом есть Рейн, который может везти их, да еще с такими удобствами?

В полном беспорядке они набились в суда, прихватив с собой продажных девок — получив деньги, эти горцы пустились в разгул, словно знатные сеньоры! Но Рейн покрылся льдинами, суда перевернулись, триста или четыреста человек утонули, а остальные, не зная, кого винить в случившемся, стали обвинять несчастного Рене.

У герцога Бургундского были в Нёвшателе люди, с которыми он поддерживал письменные сношения; они написали ему:

«Будьте покойны, швейцарцы никогда не прибудут».

Тем не менее они прибывали — медленно, с трудом, но прибывали. Зима, суровая для них, была столь же сурова и для герцога Бургундского. Страшная зима! Четыреста человек замерзли насмерть за одну только рождественскую ночь, многие отморозили руки и ноги. При этом жалованья солдатам не платили: дисциплина держалась лишь на брани и суровых наказаниях.

Один дворянин, устав от всех этих тягот, имел несча­стье сказать однажды:

— Если герцог так жаждет попасть в Нанси, его сле­дует засунуть в пушку и запустить туда.

Эти пересуды дошли до Карла, и он приказал повесить несчастного шутника.

Тем не менее герцог уже начал терять присутствие духа, как вдруг какой-то гасконец, бежавший из Нанси, сообщил ему, что там уже съели лошадей и принялись за кошек и собак.

Это побудило его продолжать ждать.

Пока длилось это ожидание, он совершил еще одну казнь, которая дорого ему обошлась.

Несколько дворян из военной свиты герцога Рене, попытавшихся проникнуть в осажденный город, были захвачены бургундцами.

Карл приказал повесить их.

Один из них, Сиффрен де Баски, попросил, чтобы его отвели к герцогу, поскольку, по его словам, он должен был раскрыть ему секрет особой важности.

Секрет заключался в том, что фаворит Карла, италья­нец по имени Кампобассо, предводитель отряда наемни­ков, предал его.

На самом деле, Кампобассо предал его дважды: во-первых, он предложил королю Франции взять на себя убийство герцога Бургундского. Бог мой, да король Франции охотно принял бы это предложение: в подоб­ных щекотливых случаях король не испытывал больших угрызений совести; однако он не мог вообразить, что итальянец настолько подл, и подумал, что герцог хочет вытянуть из него с помощью Кампобассо какое-нибудь письмо, которое опорочило бы его в глазах всего христи­анского мира. И потому, вместо того чтобы ответить Кампобассо, король написал непосредственно герцогу, уведомив его о полученном предложении и призвав его к бдительности.

Герцог, не допускавший мысли, что короля так заботит его здоровье, отказался поверить этому разоблачению.

Однако Кампобассо пришлось оставить всякую надежду получить поддержку с этой стороны.

Тогда он обратился к герцогу Рене и предложил ему — разумеется, за плату — помочь одержать верх над про­тивником.

Рене не стал связывать себя никакими обязательствами и ответил достаточно уклончиво, что судить обо всем можно будет по результатам.

Именно эту измену и хотел раскрыть герцогу Сиффрен де Баски; однако граф де Кампобассо, бодрствовавший в палатке своего господина, ответил от его имени, что Сиффрен должен быть повешен незамедлительно.

Приказ был исполнен.

В распоряжении Рене находились сто двадцать плен­ников под охраной бастарда Водемонского; узнав о казни Сиффрена де Баски, он приказал повесить этих сто два­дцать бургундцев, что и было тотчас исполнено.

Над головой каждого из них прикрепили следующую надпись:

«Вследствие величайшей бесчеловечности и омерзитель­ного убийства достойного Сиффрена де Баски и его това­рищей, взятых в плен, когда они верой и правдой служили своему господину, герцогом Бургундским, который в своей жестокости неспособен воздержаться от пролития чело­веческой крови, мне приходится окончить здесь свои дни!»