Карл Смелый. Жанна д’Арк

Тем не менее у герцога была крепкая надежда на победу, как вдруг по правую руку от себя он услышал страшный шум.

Это Хальвиль со своими людьми, захватив батарею и повернув ее на врага, стал вести огонь по бургундцам, в то время как Бубенберг, выйдя из Муртена, с неудержи­мостью быка врезался во фланг герцога.

Почти в ту же минуту швейцарский арьергард зашел в тыл бургундцев, отрезав им путь к отступлению.

Карл оказался окружен с трех сторон; с четвертой сто­роны находилось озеро.

Бегства, как при Грансоне, здесь быть не могло; напро­тив, здесь началось отчаянное сопротивление: англичане, гвардия герцога и его свита — все погибли, сражаясь до последнего, но, сражаясь до последнего, армия отсту­пала, и вскоре стало понятно, что отступает она в озеро.

И лишь тогда разгром стал реальностью. «Многие, — говорится в "Песне о Муртене", — прыгали в озеро, хотя и не испытывали жажды!» Пехотинцы тонули в озере, всадники погружались в него вместе с лошадьми, но, поскольку оно не было очень глубоким, на его поверх­ности виднелось еще немало тел, по которым можно было стрелять, как по мишени; вдобавок, на воду спу­стили лодки с лучниками и арбалетчиками, которые забавлялись этой игрой часть дня.

Согласно преданию, одному всаднику все же удалось спастись, но произошло это лишь благодаря тому, что он попросил о заступничестве святого Урса, небесного покровителя Золотурна.

Еще и сегодня рыбаки из Муртена порой обнаружи­вают в своих сетях доспехи и скелеты.

На этот раз герцог потерял десять тысяч человек, и среди них цвет своего рыцарства. Жак де Мас, несший герцогское знамя, погиб, защищая его.

Впрочем, сдаваться было бесполезно: швейцарцы никому не давали пощады. Поговорка «Жестокий, как при Муртене» долгое время бытовала в Швейцарии и в Бургундии.

По прошествии трех дней, поступая в соответствии с древним обычаем, швейцарцы, дабы никто не мог оспо­рить их победу, вырыли огромную яму, побросали туда мертвых и засыпали их негашеной известью. Через четыре года яму вскрыли и обнаружили там лишь ске­леты; из этих скелетов был сооружен оссуарий, пользо­вавшийся широкой известностью: швейцарцы показы­вали путешественникам оставшиеся на костях врагов следы страшных ударов мечом, которые нанесли их предки.

На оссуарии была начертана латинская надпись, пере­вод которой мы приводим:

«Во славу Господа, всемогущего и всемилостивого. Войско прославленного и доблестного герцога Бургундского, осаж­давшее Муртен и разгромленное швейцарцами, оставило здесь этот памятник своего поражения».

Позднее (в 1751 году) поэт Халлер добавил к ней сле­дующие стихи, которое мы переводим с немецкого:

«Гельветы, живите в мире! Здесь покоится дерзостное войско, заставлявшее дрожать даже трон Франции. Не число, не губительное оружие, а единство дало вашим пред­кам силу остановить эти закаленные легионы. Знайте же, братья, что сила пребывает в единстве и верности».

В 1798 году армия под командованием генерала Брюна, заняв Муртен, усмотрела в этих надписях оскорбление французской славы и уничтожила их вместе с оссуа­рием.

Позднее об этом поступке французских солдат расска­зали Бонапарту, посетившему поле битвы при Муртене.

— Они совершили ошибку, — произнес он, — в те вре­мена бургундцы не были французами.

Герцога едва не взяли в плен: все пути отступления ему были отрезаны. В сопровождении всего лишь двенадцати человек он пробился сквозь ряды швейцарцев и, проде­лав двенадцать льё, сумел добраться до Моржа.

Еще раз ему довелось увидеть, как четырнадцать тысяч человек исчезли, словно дым; еще раз его лагерь, его артиллерия и его обоз попали в руки неприятеля.

И — грозное назидание свыше! — самый надменный государь христианского мира оказался разбит в схватке с обездоленными пастухами, с бедными крестьянами.

Правда, эти крестьяне защищали принадлежавшие им очаги; правда, эти крестьяне были свободны!

XXIII. ПОСЛЕДНЕЕ БЕЗРАССУДСТВО

Сделав в Морже лишь короткий привал, Карл проследо­вал из Моржа в Жекс, находившийся во владениях гер­цогини Савойской, и там остановился.

Понимая, как велика его ярость, герцогиня направи­лась к нему, чтобы успокоить его и немного утешить, как она это сделала в свое время в Лозанне. При ней были ее дети.

Карл полагал, что она уже ведет переговоры с королем Франции. Чтобы обезопасить себя с этой стороны, он пригласил ее последовать за ним во Франш-Конте. Гер­цогиня, которую ничто в этом краю не привлекало, отка­залась, сославшись на необходимость своего присутствия в Савойе и Пьемонте, куда она собиралась вернуться на следующий день.

Герцог не настаивал, однако он приказал Оливье де Ла Маршу устроить засаду в двух или трех льё от Жекса и захватить герцогиню и ее детей, в особенности юного герцога, наследника престола.

Оливье де Ла Марш хотел что-то возразить, однако герцог перебил его своей привычной фразой:

— Отвечаете головой!

Оливье де Ла Марш повиновался. Он устроил засаду на дороге из Жекса в Женеву и захватил герцогиню вме­сте с двумя ее дочерьми и юным принцем, которого он принял за Луи Жака, наследника престола Савойи. Но, к счастью, наследного принца бросил в хлеба граф ди Ривароло, гувернер его брата, и на самом деле Оливье де Ла Марш захватил принца Филиберта.

Можно представить себе, какой гнев охватил герцога, когда ему стало известно об этой ошибке: он совершил отвратительное и подлое преступление, а оно оказалось напрасным! Наследник престола Савойи находился в Шамбери, и у его преследователя уже не было возмож­ности отправиться за ним туда.

По истечении нескольких месяцев, оправившись от ужасного удара, каким стало для него это поражение, Карл собрал в Салене штаты провинции Франш-Конте и выступил перед депутатами так, как будто позади у него не было ни Грансона, ни Муртена.

Он намеревался набрать армию из сорока тысяч чело­век, разбить швейцарцев, перейти через Альпы, спу­ститься в Италию и основать Бургундское королевство!

Его сочли безумным, а им и в самом деле владело без­умие: он всегда был безумным от спеси, безумным от жестокости.

Депутаты ответили, что в их силах предоставить ему лишь три тысячи человек.

— Ну что ж, — ответил герцог, — я отправлюсь во Фландрию; там меня поймут, ведь там у меня более пре­данные подданные.

Он лгал и прекрасно знал, что лжет: после Грансона фламандцы не пустили к нему его дочь, эту наследницу престола, руки которой добивались четыре принца и у которой теперь не было ни одного воздыхателя, настолько непрочным казалось счастье герцога!

Он не поехал во Фландрию и правильно сделал: веро­ятно, разоренный им Гент, разрушенный им Льеж и сожженный им Динан не выпустили бы его оттуда! Он обосновался неподалеку от Жу, будущей тюрьмы Мирабо, в одном из мрачных замков Юры, и устроил там свой лагерь, куда никто не приходил и где он каждый день узнавал о новой невзгоде, новом бегстве, новой измене.

Дерево лишилось соков, и у него стали опадать то ветки, то листья.

На все эти бесконечные удары, зловещие и гнетущие, он отвечал лишь кивком, словно говоря: «Посмотрим, кому наскучу я или наскучит судьба».

«Тем не менее, — пишет Коммин, — большим благом для него было бы поговорить с каким-нибудь другом и поведать ему о своих печалях».[24]

Другом! Коммин забывает об одном: герцог обладал тремя самыми красивыми бриллиантами на свете, но он не смог обрести ни одного друга; быть может, один у него и был, Сен-Поль, но он продал его королю Фран­ции!

Нет ничего удивительного в том, что он обезумел от горя: вся его семья была семьей безумцев: Карл VI, Ген­рих VI, Вильгельм Безумный. Однако сам переизбыток отчаяния все же помогал ему сохранять рассудок.

Тем временем на сцене вновь появился король Фран­ции.

Вначале он в свой черед приказал похитить герцогиню Савойскую, свою сестру, свою давнюю врагиню, которая была вынуждена обратиться к нему за помощью, чтобы вернуть себе свободу.