Карл Смелый. Жанна д’Арк

Тем временем Людовик XI вступил в Руан. Те, кто так торопил въехать туда брата короля, вышли теперь навстречу ему самому, умоляя его о снисхождении.

Но он ответил так:

— В этом нет нужды. Повинуясь моему брату, вы пови­новались мне, ибо это я назначил его вашим герцогом. Однако бремя оказалось слишком тяжелым для человека со столь слабым духом. Так что ошибка совершена мною, а не вами.

И все же начиная с этого времени за Людовиком XI в его поездках всегда следовал его главный прево Тристан, человек в высшей степени сообразительный: королю достаточно было лишь подать ему знак, и он мгновенно понимал, что от него требуется. Стоило наступить ночи, как человека, на которого указал король, хватали без всякого шума, затыкали ему рот кляпом, засовывали в мешок и бросали в реку. На следующий день этого чело­века не могли найти; он исчезал и никогда больше не появлялся, вот и все.

Нормандия обошлась дорого: она была куплена ценой подлости, ценой отказа в помощи Динану.

Когда Нормандия оказалась захвачена, графу де Шароле было чего испугаться; король обхаживал Сен- Поля, и выглядело это так, как если бы король говорил: «Берегись, кузен! После Нормандии — Пикардия!»

Тем не менее граф испытывал полное доверие к Сен- Полю, оказавшему ему столь действенную помощь в раз­громе Динана.

На самом деле, Сен-Поль являлся коннетаблем короля Франции, но этим все и исчерпывалось. Он был другом детства и товарищем по оружию графа де Шароле; все его владения находились в Бургундии, а его сын от пер­вого брака жил при дворе герцога.

Чем было завоевать расположение подобного чело­века?

Но Сен-Поль был влюблен, влюблен всем сердцем, хотя дело скорее заключалось в честолюбии, влюблен в свояченицу герцога Бургундского, сестру герцога Бур- бонского, и страстно стремился заключить брачный союз с особой столь высокого звания, родственницей короля; он обратился к графу де Шароле, который, однако, отме­тил, что даме всего двадцать лет, тогда как ему, Сен- Полю, исполнилось шестьдесят.

На это коннетабль ответил:

— Но вы-то сами в тридцать один год помолвлены с дочерью короля Франции, который нет еще и трех лет!

Король воспользовался моментом и подал знак Сен- Полю.

— Вы хотите жениться? Хотите заключить брак с осо­бой высокого звания? — спросил он. — У меня есть воз­можность помочь вам в этом, и не только вам, но еще и вашему сыну, и не только вашему сыну, но еще и вашей дочери. Я выдам за вас и вашего сына двух своих пле­мянниц из Савойского дома, а ваша дочь выйдет замуж за их брата. Но это еще не все: вам достанется наслед­ство моего дяди, графа д'Э. Вдобавок, вы получите Гиз. А кроме того, вы станете губернатором Руана.

На этот раз Сен-Поль уступил.

После того как король заполучил Сен-Поля, ему нужно было заполучить герцога и бастарда Бурбонского.

Король давал, но он прекрасно умел и отнимать!

Он сделал бастарда адмиралом Франции и выдал за него одну из своих незаконнорожденных дочерей. Ни один бастард не может желать большего.

Эти Бурбоны обладали чрезвычайно беспокойным характером, но они не шли ни в какое сравнение со сво­ими потомками, в жилах которых текла еще и кровь д'Альбре, Фуа и Гонзага; в гербе этих Бурбонов пока что не было достославного поднятого меча коннетабля и честолюбивого девиза: «Penetrabit!»[14] Правда, там уже было изречение Людовика II, построившего знаменитую башню замка Бурбон-л'Аршамбо: «Кто бы ни брюзжал, такова моя воля».

Главное, Иоанн Бурбонский не имел детей, о будущем которых ему следовало бы печься; вот если бы он их имел, это заставило бы его задуматься.

Впрочем, держава герцога Бурбонского была создана из кусочков и лоскутков: его герцогство, сметанное на живую нитку, включало Берри, Овернь, Божоле, Форе, Солонь, Орлеане, Веле, Виваре, Лимузен, Перигор, Керси и Руэрг. Король отдал ему треть королевства, но между всеми этими провинциями не было никакой связи; какой-нибудь одной провинции, вроде Бретани и Нор­мандии, следовало опасаться куда больше, ведь это были не просто провинции, а целые народы!

Напротив, герцогство Бурбонское, каким его создал король, не обладало никакой внутренней сплоченностью, и можно было заставить сражаться Берри против Бур- бонне, Солонь против Оверни, Лимузен против Форе.

Король, однако, еще не был достаточно богат, чтобы подкупить Орлеанский и Анжуйский дома.

Он рассорил их, женив сына Дюнуа на своей третьей племяннице и сделав старого бастарда председателем знаменитой комиссии Тридцати шести.

Что же касается Иоанна Калабрийского, то у него в это время появились виды на Испанию: каталонцы пред­ложили ему арагонский трон.

Людовик XI послал ему двадцать тысяч экю и пред­ложил еще сто тысяч за то, чтобы он отправился к гер­цогу Бретонскому и потребовал выдать королю его брата, герцога Беррийского.

Короля весьма тревожила еще и Бастилия; он не желал ссориться с Шарлем де Мелёном, пока Бастилия находи­лась в руках его отца; но случилось так, что однажды, в конце мая 1466 года, метр Жан Ле Прево, нотариус и секретарь короля, «хитроумным способом вошел внутрь Сент-Антуанской бастилии и выдворил оттуда ее коменданта».[15]

Что представлял собой этот «хитроумный способ»? Хронист ничего про это не говорит.

Зато теперь король мог позволить себе поссориться с Шарлем де Мелёном, отстранить его от всех занимаемых должностей и посадить в тюрьму.

О! Король начал дышать свободно!

Сен-Поль был у него коннетаблем, герцог Бурбонский — наместником, герцог Бретонский — тюремщи­ком, Дюнуа — председателем комиссии Тридцати шести, а герцог Калабрийский — королевским судебным при­ставом. При таком положении он мог не обращать ника­кого внимания на графа де Шароле и держать пари, что тот не посмеет возобновить войну Общественного блага.

До графа де Шароле эти новости доходили одна за другой, разъяряя его. Мы уже видели, на что обрушилась эта ярость: на несчастный город Динан.

И тогда он собрал в Брюгге нечто вроде съезда, чтобы обсудить, какими средствами можно бороться с королем Франции.

Там собрались посланцы от герцога Бретонского, гер­цога Беррийского, герцога Калабрийского, герцога Бур- бонского и коннетабля.

Но с какой целью приехали туда эти трое последних? Представлять своих господ или шпионить за графом?

У врагов короля была надежда нанести ему удар с помощью Савойи. Старый герцог умер, и теперь правил его сын Амедей IX. Он был женат на Иоланде Француз­ской, сестре короля; она ненавидела брата и сделалась настоящей савояркой: из двух возможных союзников, Бургундии и Франции, она посоветовала мужу выбрать Бургундию.

Так обстояли дела, когда у Филиппа Доброго внезапно случился новый сильнейший приступ апоплексии.

Граф де Шароле находился в это время в Генте. Тотчас же извещенный курьером, он прибыл в Брюгге 15 июня 1466 года, около полудня.

Спрыгнув с лошади, он поспешно направился в покои герцога.

Умирающий лежал неподвижно и почти без созна­ния.

Граф бросился на колени возле его ложа, рыдая и вос­клицая:

— Отец, дайте мне ваше благословение и, если я вас обидел, простите меня!

У изголовья герцога находился его исповедник.

— Ваше высочество, — произнес он, — если у вас оста­лось еще хоть какое-нибудь сознание, если вы слышите мольбу вашего сына, проявите это каким-нибудь зна­ком.

И тогда умирающий сделал усилие, направил взгляд на графа и, казалось, чуть-чуть сжал его руку. Это было все, чего добился от него граф.

В тот же вечер, между девятью и десятью часами, Филипп Добрый испустил последний вздох.

Смерть старого герцога, хотя все ее предвидели, каза­лось, превратила графа в безумца. Чудилось, что этот человек неукротимых страстей хочет одержать победу над всем, даже над смертью! Он бросился на ложе, ломая руки и рыдая от отчаяния. Ничто не могло успокоить его, кроме самой скорби, иссякавшей от своей чрезмер­ности. В течение нескольких дней он не мог сдержать рыданий, встретившись с каким-нибудь слугой своего отца.