Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 32 из 169

Тем не менее приказы, отданные графом, оставляли побежденным некоторую надежду.

В день своего вступления в город Карл, выставив пред­логом защиту их от разъяренной солдатни, приказал, чтобы священники, женщины и дети собрались в церк­вах.

На следующий день, рано утром, их под конвоем вывели из города.

Это печальное шествие надрывало сердца даже самим бургундцам. Когда же эти несчастные женщины и бед­ные дети узнали, что их уводят из города и они остав­ляют на суд, а точнее, на расправу графу своих отцов и мужей, они стали рыдать так, что от этого могли размяг­читься камни мостовой, и, покидая обреченный город, эту мать, которую им не суждено будет увидеть снова, кричали столь горестно, столь жалобно, столь протяжно, что сердца у всех обливались кровью, точно от раны.

В течение трех дней победитель, казалось, решал, что делать с городом.

Обратив взгляд в сторону Льежа, Карл высматривал, подобно сестрице Анне, не придет ли кто-нибудь оттуда: ему не хотелось, чтобы льежцы застали его в разгар убийств и грабежей.

В среду, 27-го, герцог собрал совет в Бувине. В итоге обсуждения было решено, что Динан должен быть стерт с лица земли.

Ему были дарованы еще три дня.

В четверг и пятницу город будут грабить, в субботу сожгут, а затем развеют его пепел по ветру.

Одновременно добрый герцог отправлял правосудие — другими словами, вешал и топил по своему усмотрению, как ему больше нравилось.

Было повешено и утоплено восемьсот человек!

Тем временем солдаты грабили город, а командиры грабили солдат.

В субботу уже не было никакой нужды предавать город огню: в ночь с пятницы, 29-го, загорелся дом, где оста­новился Адольф Клевский, племянник герцога. Пожар распространялся с такой быстротой, что невозможно было ни спасти церковные ценности, ни выпустить из церквей запертых там богатых пленников. Горело все; в городе оставались четыре башни, которые еще не сда­лись: они обрушились на тех, кто их защищал. Огонь затопил город, словно морской прилив, пеной которого был дым; затем, когда все было уничтожено, когда от города остались одни лишь развалины и обожженные обломки, позвали жителей Бувиня, чтобы сровнять все это с землей. Им платили за этот труд поденно, хотя они охотно выполнили бы его и даром.

Хронист из Льежа Адриан де Ветери Буско приехал взглянуть на последствия этого разрушения и обнаружил, что от одного из самых процветающих городов Валлонии остались лишь алтарь церкви святого Лаврентия и пре­красное изображение Богоматери, которое одно только и сохранилось на портале посвященной ей церкви.

А бедные женщины, которых заставили уйти из города вместе с детьми, что стало с ними после того, как их отцов и мужей повесили или утопили, а их дома сожгли и обратили в прах?

Жан де Труа рассказывает нам об этом с ужасающим простодушием:

«По причине этого разрушения несчастные жители были вынуждены нищенствовать, а все молодые женщины и девушки предаваться всяческим порокам и грехам, чтобы зарабатывать себе на жизнь и поддерживать свое суще­ствование»,

О добрый герцог! О добрая герцогиня Бургундская! Даже если предположить, что Господь не потребовал у вас отчета о мертвых, я с трудом поверю, что он не потребовал у вас отчета о живых!

Что же касается графа де Шароле, то его никогда не называли добрым герцогом: современники назы­вали его Гр о з н ы м, потомство называет его Смелым, а история назовет его однажды Идиотом.

XII. ВСЕБЛАГАЯ БОГОМАТЕРЬ ВНИМАЕТ МОЛЕНИЮ КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА XI

Вернемся, однако, к доброму королю Людовику XI.

Мы расстались с ним, когда он совершал паломниче­ство к Богоматери Клерийской и говорил герцогу Бур- бонскому: «Я прекрасно вижу, что мне следует забрать назад у моего брата герцогство Нормандское, ставшее причиной раздора между ним и герцогом Бретонским».

И в самом деле, нужно было срочно забрать назад это герцогство.

Однако церемония передачи герцогского титула про­шла по всем правилам.

Меч держал граф де Танкарвиль, наследственный кон­нетабль Нормандии; знамя нес граф д'Ар кур, наслед­ственный маршал той же провинции; наконец, герцог­ский перстень, которым принц обручался с Нормандией, надел ему на палец Тома Базен, епископ Лизьё.





Узнав об этой последней подробности церемонии, ко­роль произнес:

— Ну что ж! Мой брат Карл пока всего лишь жених; возможно, мы успеем приехать еще до того, как этот брак осуществится на деле.

Людовик XI был похож на всех остроумных людей: он не мог удержаться и не сострить, и нередко удачная острота служила ему утешением при неудачах.

Вот откуда пошли первые разногласия между герцогом Бретонским и герцогом Нормандским, разногласия, по поводу которых король, как мы видели, в разговоре с герцогом Бурбонским отпустил очередную остроту.

Герцог Бретонский хотел сопровождать герцога Нор­мандского в Руан; Танги дю Шатель этому воспроти­вился, и он был прав: с момента въезда в Руан бретонцы и нормандцы находились в ссоре.

Герцог Бретонский похвалялся тем, что он опекает своего кузена; тот же, приняв клятву верности от герцога Бретонского, напротив, хотел повелевать им как суве­рен.

Ну а пока господа препирались друг с другом из-за верховенства, слуги точно так же препирались друг с другом из-за должностей.

Так и не сумев договориться по поводу въезда в Руан, оба принца остановились в аббатстве святой Екате­рины.

Однако вскоре пошел слух, будто тотчас же по при­бытии в Руан герцог Нормандский должен взять под стражу герцога Бретонского и выдать его королю.

То же самое говорили и нормандцы в отношении сво­его герцога.

Сир д'Аркур, независимо от того, поверил он этому слуху или не поверил, явился в ратушу Руана и заявил там, что его высочество Карл не может быть в безопас­ности, находясь рядом с бретонцами.

Весь город взялся за оружие; горожане, предводитель­ствуемые сиром д’Аркуром, выбежали за стены города и остановились только у монастыря святой Екатерины.

Силой завладев новым герцогом, они усадили его, оде­того в черное платье, на лошадь без чепрака и заставили в таком виде совершить въезд в город.

Взбешенный герцог Бретонский удалился из Руана вместе со своими людьми и по пути понемножку грабил те города, через какие он проезжал.

Кто же был повинен во всех этих волнениях? Кто порождал все эти размолвки?

Стоит ли обижать наших читателей, полагая, что они об этом не догадались?

Король тем временем по-прежнему продвигался впе­ред, чтобы совершить паломничество.

В Кане он встретился с герцогом Бретонским, кото­рый вернулся из Руана крайне недовольным; король выказал ему знаки дружеского расположения, сотню раз обвинил своего брата, взял на себя обязательство защи­щать владетеля Бретани от всех и вся и осыпал бесчис­ленными ласками Дюнуа, сира де Лоэака, графа де Дам- мартена и всех близких герцога Бретонского, обещая ни в коем случае не прощать д’Аркура, де Бюэя, короче, всех ставленников герцога Нормандского.

Но, поскольку, несмотря на все эти прекрасные заве­рения, герцог, казалось, продолжал сомневаться, король заплатил ему за его невмешательство.

Сколько?

Сто двадцать тысяч золотых экю, только и всего! Но что такое сто двадцать тысяч золотых экю по сравнению с Нормандией?

С другой стороны, герцог Бурбонский, более всех спо­собствовавший тому, чтобы брат короля стал герцогом Нормандии, получил, чтобы тот лишился этого титула, должность наместника всего Юга; в связи с этим Людо­вик XI поставил его во главе своих войск, повел его с собой и поручил ему возвращать ключи городов, которые тот у него отнял.

Герцог Бурбонский, за спиной которого постоянно находился король, последовательно захватил Эврё, Вер­нон и Лувье, в то время как граф де Мелён, понимавший необходимость помириться с королем, отвоевал Жизор и Гурне.

У бедного герцога Нормандского остался один лишь Руан. Он слал письмо за письмом графу де Шароле; однако, поскольку граф де Шароле был занят тем, что сжигал Динан, и не отвечал ему, герцогу пришлось поки­нуть Руан и бежать в Онфлёр. Там он хотел тайно сесть на судно и отплыть во Фландрию, но против несчастного принца ополчилось все, даже ветер: судно прибило к берегу, и он, никого на свете не страшась так, как своего доброго брата Людовика, решил сдаться на милость гер­цога Бретонского, который предоставил ему в качестве резиденции свой замок л'Эрмин вблизи Ванна.