Карл Смелый. Жанна д’Арк

Общий сбор был установлен на июнь — на это время он назначил кампанию против Динана.

В течение этого полугода, видя, что графу пришлось распустить свою армию, льежцы мало-помалу вновь обрели присутствие духа и смелость. Договор не испол­нялся ни по одному из пунктов, за исключением публич­ного покаяния, которое происходило в Брюсселе, на Ратушной площади, на глазах у старого герцога, стоя­вшего на балконе.

И вот тогда один из посланцев Льежа, член капитула, осмелился произнести:

— Ваше высочество, сделайте так, чтобы был заключен добрый мир между сеньором Карлом и жителями Динана.

На что канцлер ответил:

— Его высочество принимает изъявление покорности от тех, кто является лично. В отношении же тех, кто этим пренебрегает, герцог будет отстаивать свои права.

Однако, чтобы отстоять эти права, герцог нуждался в армии, а войско графа де Шароле было распущено.

Но вовсе не так обстояло дело с теми изгнанниками, с теми оказавшимися вне закона людьми, короче, с теми членами Братства Зеленого шатра, которые из изгнанни­ков превратились в бандитов и теперь разоряли и гра­били владения герцога.

Граф назначил общий сбор на 1 июня, но, хотя настал июль, войско так и не собралось. Герцогиня, с присущим ей ханжеством затаившая против жителей Динана злобу, была в ярости; она обвиняла сына, что тот не желает отстаивать материнскую честь, и считала, что он черес­чур легко снес оскорбление, когда его назвали бастар­дом.

И она стала давить на старого герцога.

Однажды, пребывая в скверном настроении из-за того, что он плохо отобедал, Филипп Добрый спросил у нахо­дившихся рядом с ним сеньоров:

— Так выступили, наконец, мои солдаты?

— Ваше высочество, — ответили те, — вероятность этого мала. В прошлом году им платили так плохо, что они едва одеты, и командиры не могут выступить в поход, не экипировав всех заново.

При этих словах герцог впал в страшный гнев.

— Как это понимать? — воскликнул он, с такой силой отталкивая стол, что тот перевернулся. — Я выделяю из своей казны двести тысяч золотых экю, а мои солдаты не получают жалованья! Стало быть, я не могу никому дове­рять?

Глаза его стали блуждать, губы судорожно искриви­лись, и у него начался один из тех приступов апоплек­сии, которым он был подвержен, но который на этот раз оказался таким сильным, что все решили, будто герцог умер.

Тем не менее он пришел в себя, и граф де Шароле решил не откладывать более свою месть.

Правда, придя в себя, старый герцог приказал объя­вить, что под страхом повешения все солдаты должны быть готовы через две недели. Графу де Шароле было поручено надзирать за казнями.

Все явились. Было ясно, что эта война порождена ненавистью, что герцог и его сын жаждут отомстить за личное оскорбление и что прежде всего следует остере­гаться, как бы не очутиться между их гневом и их местью.

Собралось тридцать тысяч вооруженных людей.

Никто не отважился сказать прямо, что речь идет о том, чтобы наказать целый город за проступок несколь­ких шалопаев, которые развлекались тем, что устроили безвкусный маскарад.

Было совершенно очевидно, что руководители гиль­дий, состоятельные горожане и городская знать не имели никакого отношения к фарсу, разыгранному, по всей вероятности, подмастерьями и учениками; возможно даже, что этих подмастерьев и этих учеников в городе уже не было.

Но ни герцог, ни граф обо всем этом не думали: поскольку их армия была готова, они намеревались дви­нуться на Динан. Герцог, хотя его здоровье все еще оста­валось в плохом состоянии, пожелал принять участие в походе.

Что же касается графа, то он пребывал в исступлении, делавшем его грубым, вспыльчивым и жестоким; он бил дубинкой тех, кто не повиновался отданному приказу мгновенно, каждую минуту угрожал смертной казнью тем, кто вызывал у него неудовольствие, и во время смо­тра, предшествовавшего выступлению войска в поход, собственной рукой убил лучника, одетого не по уставу.

Но Динан, со своей стороны, был надежно защищен.

Защищен, прежде всего, своими стенами толщиной в девять футов и своими восьмьюдесятью башнями. Сем­надцать раз Динан осаждали графы, короли и даже импе­раторы, но ни разу Динан не был взят.

Кроме того, льежцы обещали предоставить Динану четыре тысячи солдат, да и все изгнанники (читай: «все разбойники»), включая членов Братства Зеленого шатра, предлагали городу свои услуги.

Полагая, что никакие руки не могут быть лишними, динанцы принимали всех подряд.

В понедельник, 18 августа 1466 года, атака началась. Сир фон Хагенбах руководил артиллерией, и руководил ею так хорошо, что в тот же день половина предместий оказалась разрушена.

Глашатаи бургундцев явились к стенам города, призы­вая осажденных сдаться, но те, ведя себя еще более вызывающе, чем прежде, ответили:

— Что за прихоть охватила вашего старого мумию- герцога — прийти сюда умирать? Неужто он прожил столько лет для того, чтобы в конце концов погибнуть насильственной смертью? А ваш граф Карлуша, что он делает под нашими стенами? Почему бы ему не вернуться в Монлери и не сразиться с благородным королем Фран­ции, который скоро придет к нам на помощь вместе с нашими друзьями из Льежа? Метр Карлуша полагает, что он способен нас одолеть, но, для того чтобы покушаться на Динан, нужно иметь другой клюв и другие когти.

Однако вскоре осажденные поняли, что помощи им ни от кого ждать не приходится: король Франции, как мы только что видели, был чересчур занят иными делами, чтобы идти на подмогу динанцам, а Льеж, где власть находилась в руках именитых горожан, не сдержал дан­ного слова.

К тому же осада шла с неслыханной быстротой.

18 августа, как мы уже сказали, были снесены пред­местья.

19-го пушки били по стенам почти в упор.

20-го и 21-го они проделали широкую брешь, настолько широкую, что 22-го или 23-го вполне можно было попы­таться пойти на приступ, однако старый герцог, видя, насколько разъярены осажденные, решил подождать: ожесточение осажденных могло превратить штурм в кро­вавую бойню.

Во время передышки, которую предоставил ему герцог, Динан отправил письмо в Льеж, издавая крик «De profundis»[13], подобно тому как умирающий взывает к Господу.

Охваченные стыдом, льежцы решили, что, невзирая на мнение городских властей, они выступят в поход 26-го.

Однако 22-го, пока простой народ сражался на стенах Динана, состоятельные жители города запросили пощады.

Поскольку их первая попытка была принята плохо, 24-го они отправили второе посольство.

На этот раз герцог сделал вид, что он готов внима­тельно выслушать их просьбу. До него дошли слухи, что простой люд Льежа собирается выйти из стен города и прийти на помощь Динану.

При виде этого проблеска милосердия состоятельные горожане пришли в неописуемую радость: ведь это был канун праздника святого Людовика (25 августа), и в такой день герцог непременно должен был даровать про­щение.

И они решили положиться на милосердие доброго гер­цога.

С наступлением ночи Динан открыл ворота, чтобы все те, кто не слишком верил в это милосердие, могли попы­таться отыскать убежище в поле и в лесу.

Утром 25-го герцог узнал, что Динан принадлежит ему и он может войти в него, когда пожелает. И потому вече­ром того же дня он приказал части своих войск занять город.

На другой день, в полдень, граф де Шароле совершил въезд в город. Несомненно, в насмешку над побежден­ными он был окружен шутами и скоморохами, одни из которых играли на флейте, а другие били в бубен.

Бургундским солдатам был отдан строгий приказ ува­жать права собственности, никого не обижать, ничего не брать и, за исключением съестных припасов, ничего не принимать от горожан. Трое лучников, которые пово­локли женщину в лес, были схвачены и повешены на городской виселице.

Вначале герцог хотел совершить въезд вместе с сыном, но ему пояснили, что раз уж он не пожелал употребить милосердие, то ему нельзя показываться на улицах города.