Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

Разумеется, его предложение было принято.

Пока седлали лошадей, мы осмотрели город.

Настоящий Кутаис — это его базар.

Во всех восточных городах базар служит сердцем города, средоточием движения и жизни.

Кутаисский базар — один из самых бедных базаров, какие мне доводилось когда-либо видеть; я нашел там только две примечательные вещи: золотую монету Алек­сандра Великого и пару оправленных серебром подсвеч­ников с орлиными когтями.

Все остальное уступало в качестве тому, что мы видели в Дербенте, Баку, Нухе и даже в Тифлисе.

Поэтому кутаисский базар не оказал никакого воздей­ствия на содержимое нашего кошелька.

По поводу кошелька приведем здесь небольшой совет, адресованный тем, кто намеревается путешествовать по Кавказу.

В России золотые и серебряные монеты чрезвычайно редки и имеются в наличии лишь в государственной казне.

В ходу здесь по большей части бумажные деньги.

Эти бумажные деньги выпускаются в виде купюр достоинством в три, пять, десять, двадцать пять, пятьде­сят и сто рублей.

Разменять такие купюры даже в самой России можно лишь с большим трудом, хотя они и несут на себе над­пись, что при первом требовании всякая государственная касса обязана обратить их в звонкую монету.

Веры здесь нет никому; при предъявлении бумажного рубля, в обмен на который вам должны выдать пятьдесят копеек, каждый отвечает: «У меня нет разменной монеты».

Князь Барятинский велел разменять мне через посред­ство г-на Давыдова тысячу бумажных рублей на такую же сумму серебром. Однако по прибытии в Кутаис у меня нашлось еще от двухсот пятидесяти до трехсот бумажных рублей.

Вне России они могли годиться лишь на папильотки, а так как волосы у меня от природы курчавые, то папи­льотки мне совершенно не нужны.

Поэтому я попросил г-на Романова добиться от губер­натора, чтобы мне разменяли на серебро хотя бы поло­вину указанной суммы.

Начались переговоры. В конце концов мне пообещали, что к тому времени, когда мы вернемся из нашей поездки, деньги эти будут приготовлены.

Нам привели лошадей, мы сели на них верхом и, несмотря на гололедицу, смело пустились в горы.

Мы поднимались около семи верст, натягивая поводья наших лошадей, готовых в любую минуту споткнуться под нами.

Приехав в монастырь, мы только там ощутили свое положение достаточно надежным, чтобы осмотреться вокруг; вид был великолепный, несмотря на снежный покров, придававший всему пейзажу один и тот же отте­нок.

Летом этот пейзаж стал бы одним из лучших впечатле­ний нашей поездки.

Что же касается самого монастыря, то это один из превосходнейших образцов византийской архитектуры.

Кафедральный собор идеален своими пропорциями. К несчастью, фрески в нем почти не сохранилась, а ста­ринный иконостас более не существует.

Он заменен одной из тех отвратительных ширм, какие на Кавказе нередко обезображивают самые великолеп­ные храмы.

Внутри церковь печальна, грязна и бедна: дает себя знать упадок страны.

Однако не следует поддаваться первому впечатлению, которое оказывается отталкивающим. В иконостас встав­лены два или три образа огромной ценности.

Первое место слева от царских врат занимает икона Гелатской Божьей Матери.

Эта икона обладает необычайной чудотворной силой, и слава ее восходит к давним временам.

Вот предание, которому она обязана своей славой.

Когда после вознесения Христа апостолы разделили между собой мир, чтобы нести в него евангельскую про­поведь, святому Андрею выпал жребий отправиться на Кавказ.

И тогда Пресвятая Дева приложила плат к своему лицу, и ее черты запечатлелись на нем.

Этот плат, то есть свое подлинное изображение, она вручила святому Андрею.

Апостол пришел в Ацкур, находящийся между Боржо­мом и Ахалцихом.

Там царствовала женщина, незадолго до этого поте­рявшая своего единственного сына.

Святой Андрей всего лишь прикоснулся к покойнику образом Божьей Матери, и юноша воскрес.

После того как на глазах у всех было совершено это чудо, святой Андрей стал с огромным успехом пропове­довать христианскую веру.

Языческие жрецы, напуганные его достижениями, во всем противились ему.

И тогда, чтобы разрешить их спор, было придумано чисто кавказское средство: устроить состязание, а точнее говоря, поединок между языческими идолами и образом Божьей Матери.

Их поместили в шатер: образ Божьей Матери с одной стороны, идолов — с другой, и всю ночь как святой Андрей, так и языческие жрецы провели в молитве.

Наутро идолов обнаружили поваленными, а образ Богородицы — светозарно сиящим.

При виде этого явного знамения свыше царица и ее подданные признали истинную веру.

Позднее, когда исламизм вторгся в эти края и кафе­дральный собор Ацкура, развалины которого видны еще и теперь, был подожжен, кто-то из верующих зарыл в землю святую икону, и она оставалась спрятанной на протяжении нескольких столетий, а затем в конце кон­цов была найдена и перенесена в Гелат.

Икона примечательна тем, что, вопреки принятому обычаю, глаза на ней у Богородицы черные.

Оклад этого святого образа, за исключением лика и рук, покрыт, как и у всех православных икон, драгоцен­ными камнями. Это одно из прекраснейших сокровищ пятнадцатого столетия.

Кроме этого бесценного образа здесь есть и другие великолепные иконы: одна из них изображает святого Георгия и сделана, как нас уверяли, из цельного золота.

Во всяком случае, она восходит к глубокой древно­сти.

Следует сказать, что все эти сокровища производят странное впечатление посреди нищенской неопрятности помещения. Однако они были ничто в сравнении с цен­ностью того, что нам еще оставалось увидеть.

Нас привели в примыкающую к собору ризницу, пол которой был буквально устлан рукописями, начертан­ными греческими буквами и, по всей вероятности, чрез­вычайно ценными. Там нам показали сокровищницу свя­щеннических облачений.

Сундук с крепкими замками был завернут в протертый ковер. Сундук извлекли из ковра, а из сундука вынули тиары, усыпанные драгоценными камнями, шитые жем­чугом ризы, украшения и, среди прочего, корону имере­тинских царей.

Какому-нибудь собирателю старинных ювелирных изделий здесь было бы от чего потерять рассудок.

Заметьте, что все эти богатства завернуты в тряпье, что их показывают люди, к которым противно прикоснуться, и что их выставляют на свет в обветшалом храме, где всюду проступает нищета.

Это та черта Востока, которую я уже отмечал: богат­ство, красочность и грязь.

Фанатизм и нерадивость — в этом весь Восток.

Нам оставалось увидеть железные ворота Дербента: если бы у меня не было опасения произнести богохуль­ство, я бы сказал, что нам оставалось увидеть то, что интересовало меня более всего.

Меня повели в какой-то угол.

Откуда взялся этот гигантский заслон, этот единствен­ный створ ворот? Я не имею об этом никакого представ­ления.

У меня не было с собой ничего, чтобы измерить его, но мне показалось, что высота створа составляет пять или шесть метров, а ширина — два с половиной.

Насколько я могу судить, ворота эти дубовые, покры­тые железными листами, с пятью железными переклади­нами.

В нижней части железо изъедено ржавчиной и сквозь образовавшиеся дыры видно дерево.

Другую половину ворот захватили в качестве трофея турки.

Я заметил на воротах остатки надписи на арабском языке, но никто из нас не взялся разобрать ее.

Время нас поджимало, поскольку мы хотели во что бы то ни стало выехать из Кутаиса в тот же день. В нашем распоряжении было всего два дня, чтобы 21 января при­ехать в Поти. Оставив пожертвование гелатским мона­хам, мы возвратились в Кутаис.

Сказав все, что нам было известно о современной Колхиде, скажем теперь несколько слов об античной Колхиде, вследствие разделения которой на части и воз­никли нынешние Мингрелия, Имеретия и Гурия.

Ее главные города, названия которых дошли до нас через множество столетий как неясное эхо прошлых вре­мен, суть Лазика, Питиунт, Дандары, Диоскуриада, Ар- хеополь, Эя, Фазис, Кита, Мехлесс, Мадия, Суриум.