Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

Шамиль, вместо того чтобы рассердиться при виде этих проявлений печали, напротив, благосклонно наблю­дал за ними.

Затем офицеры в последний раз поклонились Шамилю; им подвели лошадей, и они в сопровождении пятидесяти мюридов достигли берега Мичика.

Там они услышали ружейную пальбу, но на этот раз пальба была совершенно мирной: таким образом люди Шамиля выражали Джемал-Эддину радость, испытывае­мую ими от того, что после столь долгого отсутствия они снова видят его в своих рядах.

* * *

В феврале 1858 года полковнику князю Мирскому, командиру Кабардинского полка, дислоцированного в Хасав-Юрте, доложили, что какой-то горец, называющий себя посланцем Шамиля, желает говорить с ним; князь положил рядом с собой пистолет и велел впустить горца.

Незнакомец вошел.

Он в самом деле был послан Шамилем; как выясни­лось, сын имама, Джемал-Эддин, заболевший болезнью, неизвестной татарским лекарям, находился при смерти, и Шамиль обращался за помощью к европейской науке.

Князь Мирский вызвал лучшего полкового хирурга, доктора Пиотровского, и свел его с горцем.

В симптомах болезни Джемал-Эддина, которые попы­тался описать ему чеченец, доктор распознал признаки чахотки. Он приготовил лекарства, написал на каждом из них, как его следует употреблять, и передал все это посланцу.

Кроме того, чеченцу поручили передать имаму, что, если тот пожелает, чтобы медик лично отправился к больному, князь Мирский согласится на это, но на известных условиях.

10 июня тот же самый посланец явился вновь. Болезнь Джемал-Эддина стремительно развивалась. Шамиль зара­нее соглашался на все требования князя Мирского, однако он просил, чтобы доктор, предложенный князем, был послан как можно скорее.

В обмен на врача полковник потребовал дать ему трех наибов в качестве заложников.

Пять наибов ожидали решения полковника, находясь в двух льё от расположения полка; их известили о выстав­ленном условии, и трое из них явились, чтобы отдать себя в руки князя Мирского.

Князь вызвал доктора Пиотровского и сообщил ему о просьбе Шамиля, сказав при этом, что он нисколько не принуждает его к этой поездке и тот имеет полное право отказаться.

Доктор не колебался ни минуты.

Он взял с собой аптечку со всеми медикаментами, какие могли ему понадобиться, и 12 июня, в семь часов утра, в сопровождении двух наибов и горца, служившего нарочным, выехал из Хасав-Юрта.

Вначале путь их пролегал по правому берегу Ярак-су, через Гайдабашские высоты, к Ауховским владениям. Поднявшись в гору, они заметили недалеко от реки Акташ, на левом ее берегу, две сотни донских казаков, возвращавшихся в крепость Внезапную, вероятно, после конвоирования.

В полдень они выехали на небольшую поляну, окру­женную колючими кустами, и остановились, чтобы дать отдых лошадям. Один из наибов снял с себя бурку, разо­стлал ее на траве и пригласил доктора сесть.

Другие сели прямо на траве.

Доктор принялся закусывать.

Он предложил своим проводникам последовать его примеру. Однако они не пожелали взять ничего, кроме куска хлеба.

Горцы отказались даже от швейцарского сыра, сказав, что они не знают, что это такое, и никогда не видели ничего подобного.

Оттуда, где они находились, были видны чеченские пикеты на опушке леса, простиравшегося до берегов реки Акташ. В это время среди горцев поднялся сильный переполох. С ружьями на плече они бежали к месту, где поднимался густой столб дыма.

Едва доктор успел окончить завтрак, как из-за кустов вышел чеченец с ружьем в руках; он остановился шагах в пятидесяти от доктора и его спутников и на чеченском языке обменялся несколькими словами с наибами. Он сообщил им, что казаки, которых они видели, убили одного горца и угнали двух лошадей; дым, стоявший над кустарником, служил сигналом тревоги, но подан этот сигнал был слишком поздно: пока чеченцы сбегались, казаки уже вступили в крепость.

В то время как чеченец и наибы обсуждали это проис­шествие, доктор решил отойти в сторону, чтобы собрать малины, но наибы окликнули его и посоветовали ему не отходить от них: его поездка в горы держалась в тайне, и, если бы одежда его выдала, он вполне мог бы полу­чить несколько пуль.

В четыре часа пополудни они снова пустились в путь и переправились через Акташ, оставив слева два аула, один из которых носил то же название, что и река, а дру­гой — Юрт-Аух. Примерно в одной версте от этого последнего аула Акташ принимает в себя речку Сала-су и делает большой поворот дугою на северо-запад. Посре­дине этой дуги возвышается гора, на противоположных склонах которой построены два аула — Аргар-Юрт и Белляр-Гарган.

Дорога, довольно сносная до Аргар-Юрта, за этой деревней становится совершенно непроезжей; путникам пришлось спуститься к реке и следовать вдоль нее. К вечеру они оставили русло Акташа и въехали в лес, расту­щий на его левом берегу.

В девять часов показались светившиеся в темноте огни: это были огни аула Оник.

Ориентируясь на них, путники въехали на улицы аула.

Главная улица была полна народу. Лазутчик известил, что какой-то русский, сопровождаемый тремя горцами, приближается к аулу, и все его жители были на ногах.

Тотчас же раздались крики: «Гяур! Гяур!», вскоре при­нявшие грозное звучание, но наибам удалось объяснить жителям, что задание у доктора вполне мирное.

Путники подъехали к дому, где им предстояло прове­сти ночь; хозяин вышел из дома навстречу доктору и, переговорив с наибами, сделал г-ну Пиотровскому знак следовать за ним.

Он ввел его в комнату и, указав на угол, довольно грубо сказал ему: «Садись там!» После этого он вышел, заперев дверь и унеся с собой ключ.

К великому удивлению доктора, в этой комнате нахо­дилась женщина с ребенком лет четырех; она сидела перед огнем, и благодаря этому доктор рассмотрел, что она молода и красива.

Он оставался почти час в обществе этой женщины; но, то ли потому, что она не понимала по-русски, то ли потому, что ей велено было хранить молчание, она не отвечала ни на один из вопросов доктора.

Наконец вернулся хозяин дома, сопровождаемый одним из наибов. Они дали знак доктору, чтобы он шел за ними. Складывалось впечатление, что эти люди гово­рили лишь тогда, когда они не могли действовать никак иначе.

Миновав двор, доктор вошел в другую комнату, совер­шенно не освещенную. Хозяин запер за ними дверь и, подойдя к очагу, где заранее были приготовлены дрова, развел огонь. При свете, разлившемся вокруг очага, док­тор увидел, что он находится в комнате, предназначен­ной у восточных народов для приезжих.

Огонь осветил и постель; доктор, изнемогавший от усталости, лег на эту постель и тотчас уснул.

Проснувшись утром, он увидел, что один из его наи­бов разговаривает с другим наибом, незнакомым доктору. Этот новый наиб был украшен двумя бляхами, в которых доктор распознал ордена Шамиля. И в самом деле, вновь прибывший был прислан имамом, чтобы служить док­тору провожатым на остальном отрезке пути. Он посо­ветовал доктору надеть другую одежду и из военного медика перерядиться в простого чеченца; впрочем, ника­ких затруднений в этом не было, поскольку платье для доктора было приготовлено заранее.

Завтрак состоял из чая, сыра и татарских лепешек.

В девять часов утра привели лошадей и проводника: лошади были свежие, а проводник — другой, не тот, что был накануне.

Дорога вплоть до селения Алмаки тянулась вдоль реки Акташ. В ауле Алмаки проводника опять поменяли; новый проводник был пеший.

Выехав из селения Алмаки, они после часа езды достигли Гумбетовского хребта; по пути туда им встреча­лись большие стада овец и крупного рогатого скота. С высоты Гумбетовского хребта видны были Каспийское море и Кавказская линия вплоть до Георгиевска, один лишь Моздок был скрыт туманом. Великолепная пано­рама на какое-то время заставила доктора позабыть об усталости и трудностях пути.

Путники продолжали подниматься с одной вершины на другую, пока не достигли, наконец, самой высокой точки хребта. Оказавшись там, доктор невольно отступил назад на несколько шагов: гора отвесно обрывалась над пропастью глубиной в две тысячи футов.