Страница 33 из 122
МОЯ МОЛЬБА
Да охранюся я от мушек,
От дев, не знающих любви, От дружбы слишком нежной и — От романтических старушек.
Стихотворение, приводимое дальше, настолько популярно в России, что его можно увидеть на каждом фортепьяно, и, возможно, нет ни одной русской девушки и ни одного русского юноши, которые не знали бы его наизусть.
Написано это стихотворение, насколько я понимаю, в подражание Гёте или Гейне.
ГОРНЫЕ ВЕРШИНЫ
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога
Не дрожат листы ...
Подожди немного.
Отдохнешь и ты.
И в самом деле, вскоре поэт обрел этот отдых; но, как если бы эта желанная смерть слишком долго не приходила, он порой бросал ей вызов, подобно тем древним рыцарям, которые, устав от бездействия, трубили в рог, чтобы призвать на поединок какого-нибудь противника.
Вот один из таких вызовов. Он именуется «Благодарностью», но вполне мог бы называться «Богохульством».
БЛАГОДАРНОСТЬ
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченный в пустыне, За все, чем я обманут в жизни был ... Устрой лишь так, чтобы тебя отныне Недолго я еще благодарил.
Желание богохульника исполнилось: через неделю он был убит, и после его смерти эти стихи были найдены среди других бумаг, лежавших у него на столе.
XLI ПЕРСИДСКИЕ БАНИ
Весь день Фино то и дело говорил нам, что вечером нас ожидает приготовленный им сюрприз.
Только что полученное мною известие о смерти графини Ростопчиной не очень располагало меня к сюрпризам, и я предпочел бы приберечь их на какой-нибудь другой день. Но я был не один, и мне пришлось предоставить Фино право распоряжаться остатком нашего вечера; мы сели на дрожки.
— В баню! — произнес он по-русски.
Я уже достаточно знал русский язык, чтобы понять, что сказал барон.
— В баню? — спросил я его. — Мы едем в баню?
— Да, — отвечал он. — Вы имеете что-нибудь против?
— Против бани? За кого вы меня принимаете? Но вы говорили мне о сюрпризе, и я нахожу несколько бесцеремонным, что с вашей точки зрения поход в баню может стать для меня сюрпризом.
— Знакомы вы с персидскими банями?
— Только понаслышке.
— Бывали вы когда-нибудь в них?
— Нет.
— Ну что ж, вот в этом-то и кроется сюрприз.
Мы обменивались этими словами, несясь как ветер по ухабистым улицам Тифлиса, которые освещались лишь фонарями запоздалых любителей игры в вист, возвращавшихся к себе домой.
В течение своего полуторамесячного пребывания в Тифлисе я видел около пятнадцати человек, либо охромевших, либо с рукой на перевязи, которые еще накануне на глазах у меня проворно передвигались на здоровых ногах и с радостью пользовались обеими руками.
«Что с вами случилось?» — спрашивал я их.
«Представьте себе, вчера вечером, возвращаясь домой, я натолкнулся на мостовой камень, и меня выбросило из дрожек».
Ответ у всех был один и тот же. Так что в конце концов я стал задавать этот вопрос исключительно из вежливости, и, когда те, кому он был задан, отвечали: «Представьте себе, вчера вечером, возвращаясь домой ...» — я прерывал их:
«Вы натолкнулись на мостовой камень?»
«Да».
«И вас выбросило из дрожек?»
«Вот именно! Так вы это знали?»
«Нет, но я догадался».
И все восхищались моей проницательностью.
Так что мы неслись как ветер, рискуя, что на следующий день нам тоже зададут этот неизбежный вопрос.
К счастью, когда мы подъехали к месту, где был весьма тревоживший меня крутой спуск, обнаружилось, что оно заполнено верблюдами, так что извозчику поневоле пришлось ехать шагом.
Такая быстрота ночной езды по тифлисским улицам может повлечь за собой, как я только что пояснил, нежелательные последствия для тех, кто сидит на дрожках, но куда более тяжелые последствия она может иметь для тех, кто идет пешком.
Поскольку ни улицы, ни дрожки не освещены и поскольку летом мостовую заменяет слой пыли, а зимой более или менее толстый слой грязи, то пешеход, если только он не освещает себя сам, оказывается под дрожками еще до того, как у него возникнут какие-нибудь опасения, а так как дрожки запряжены парой лошадей, то, даже если он избежит удара одной из них, его непременно ударит другая.
Нам пришлось потратить четверть часа, чтобы пробраться между верблюдами, которые в темноте имели причудливый вид, присущий только им одним.
Спустя несколько минут мы подъехали к воротам бани.
Нас ожидали: еще с утра Фино распорядился предупредить, чтобы нам приготовили кабинет.
Перс в остроконечной шапке повел нас по галерее, висевшей над пропастью, а потом через помещение, заполненное купальщиками — по крайней мере, так мне показалось вначале, но, вглядевшись в них получше, я заметил, что ошибся.
Помещение было заполнено купальщицами.
— Я выбрал вторник, то есть женский день, — сказал Фино. — Уж если делать сюрприз друзьям, то он должен быть самый настоящий.
И в самом деле, сюрприз был налицо, но не для этих дам, явно не испытывавших никакого удивления, а для нас.
С некоторым униженным смирением я увидел, что наше продвижение среди них никоим образом их не встревожило; лишь две или три, к несчастью старые и уродливые, ухватившись за полотенце, которое каждому купальщику выдают при входе в баню, сдернули его с того места, где оно было, и закрыли им себе лицо.
Должен сказать, что они произвели на меня впечатление жутких ведьм.
В этом общем помещении было около пятидесяти женщин в рубашках или без рубашек, стоявших или сидевших, одевавшихся или раздевавшихся; все это тонуло в клубах пара, подобных тому облаку, какое мешало Энею узнать свою мать.
Впрочем, если наше облако скрывало нас от этих Венер, то и сами они были скрыты от наших глаз весьма надежно.
Останавливаться там было бы неблагоразумно, да и к тому же у меня не было на это никакого желания. Дверь в наш номер была открыта, и сопровождавший нас человек в остроконечной шапке предложил нам туда войти.
Мы вошли.
Номер состоял из двух комнат: первая с тремя лавками, достаточно широкими для того, чтобы на них можно было разлечься вшестером; вторая ... Во вторую мы войдем чуть позже.
Первая комната — это предбанник.
Там раздеваются, прежде чем войти в зал для мытья; там ложатся, выходя из этого зала, и там снова одеваются, перед тем как окончательно покинуть баню.
Предбанник был прекрасно освещен шестью свечами, вставленными в большой деревянный канделябр, ножка которого стояла на полу.
Мы разделись и, взяв с собой полотенца — несомненно, чтобы прикрыть ими лицо, если случится проходить мимо женщин, — вошли в баню.
Признаться, я вынужден был немедленно выйти оттуда: мои легкие не в состоянии были вдыхать эти пары. Мне пришлось привыкать к ним постепенно, приоткрыв дверь предбанника и создав себе таким образом смешанную атмосферу.
Внутри бани царила библейская простота: она вся была каменная, без какой бы то ни было облицовки, с тремя квадратными каменными ваннами, нагретыми в разной степени, а вернее сказать, получающими природные горячие воды с тремя разными температурами. Купальщиков ожидали там три деревянные лавки.
На минуту мне показалось, что меня снова привели на почтовую станцию.
Заядлые любители направляются прямо к ванне, нагретой до сорока градусов, и отважно погружаются в нее.
Заурядные любители направляются к ванне, нагретой до тридцати пяти градусов.
Наконец, новички робко и стыдливо погружаются в ванну, нагретую до тридцати градусов.
Затем они последовательно переходят от тридцати градусов к тридцати пяти, а от тридцати пяти — к сорока.
Таким образом, повышения температуры они почти не замечают.
На Кавказе есть природные горячие воды, температура которых доходит до шестидесяти пяти градусов; они действенны при ревматизме.