Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1

Казак бросился вслед за ней.

Мы поскакали в том же направлении, что и он, как вдруг увидели, что горец начал мало-помалу терять рав­новесие и в конце концов свалился на землю.

Лошадь остановилась возле всадника.

Казак, не знавший, не было ли это хитрой уловкой со стороны противника и не притворяется ли он мертвым, сделал большой круг и лишь затем решил приблизиться к поверженному врагу.

Было видно, что он старается разглядеть лицо горца, но тот, либо случайно, либо с умыслом, упал лицом к земле.

Казак постепенно приближался к нему: горец не шеве­лился. Казак держал в руке пистолет, еще не послужи­вший ему в этой схватке, и был готов выстрелить.

В десяти шагах от чеченца он остановился, прицелился и спустил курок. Чеченец не пошевелился. Пуля была потрачена напрасно: казак выстрелил в труп.

Казак спрыгнул с лошади и сделал несколько шагов; затем, вытащив кинжал, он склонился над мертвым телом и мгновение спустя выпрямился: в руке у него была голова чеченца.

Весь конвой в один голос воскликнул:

-Ура!

Казак заработал тридцать рублей, а вдобавок спас честь полка и отомстил за товарища.

В одно мгновение горец был раздет догола. Набросив всю его одежду себе на руку, казак взял за узду раненую лошадь, которая и не пыталась бежать, положил на ее спину добычу, сел на своего коня и вернулся к нам.

У всех нас был к нему лишь один вопрос:

— Как могло твое ружье выстрелить, если затравочный порох в нем уже сгорел?

Казак засмеялся.

— Затравочный порох и не думал сгорать, — ответил он.

— Но мы же видели дым! — воскликнули его това­рищи.

— Вы видели дым из моей трубки, который я удержи­вал во рту, а не дым из моего ружья, — заявил казак.

— Вот твои тридцать рублей, — сказал я ему, — хотя, мне кажется, ты немного сплутовал.

X ИЗМЕННИК

Как здесь водится, убитого чеченца, совершенно обна­женного, оставили на растерзание плотоядным зверям и хищным птицам, а обезглавленный труп казака бережно подняли и положили поперек седла на лошадь горца, где у ленчика уже висела его голова; один из казаков взял лошадь под уздцы и повел ее в крепость, откуда конвой выехал всего лишь за час до этих событий.

Что же касается казачьей лошади, ногу которой раз­дробило предназначавшейся мне пулей, то она поднялась и на трех ногах доковыляла до нашего отряда.

Однако спасти лошадь было невозможно, и потому один из наших казаков отвел ее ко рву и ударом кинжала вскрыл ей шейную артерию. Кровь хлынула фонтаном.

Животное явно ощутило, что ему нанесли смертель­ный удар, ибо оно вздыбилось, повернулось на месте, забрызгивая землю вокруг себя кровью, затем опустилось на колено неповрежденной ноги, потом медленно пова­лилось на бок, но еще приподнимало голову, глядя на нас по-человечески тоскливыми глазами.

Я отвел взгляд и, подойдя к командиру конвоя, заявил ему, что, на мой взгляд, жестоко оставлять орлам и шака­лам тело храброго абрека, побежденного скорее хитро­стью, чем силой, и начал настаивать, чтобы его предали земле.

Однако командир конвоя ответил мне, что забота о погребении убитого лежит на его товарищах и что если они пожелают отдать этот последний долг несчастному, в чьей груди билось столь отважное сердце, то им при­дется ночью похитить его мертвое тело.

Вероятно, горцы так и намеревались поступить, ибо мы увидели, как они собрались на небольшом пригорке на другой стороне Терека, угрожая нам одновременно жестами, которые мы могли разглядеть, и возгласами, шум которых, но не смысл, нам удавалось уловить.

Великим позором для горцев было оставить в одино­честве своего товарища, но еще постыднее для них было бы бросить его труп. Поэтому они и не осмеливались вернуться в свой аул.

Будь у них хотя бы труп врага, который они могли бы предъявить вместо мертвого тела своего товарища!

И в самом деле, местный обычай здесь таков: когда горцы отправляются в набег и одного или нескольких из них убивают, они приносят тела убитых к окраине селе­ния и там несколько раз стреляют из ружей, извещая женщин о своем возвращении, а как только те появля­ются на краю аула, кладут трупы на землю и уходят, имея право вернуться лишь тогда, когда им удастся добыть столько же вражеских голов, сколько у них погибло това­рищей.

Если схватка произошла на расстоянии пяти или шести дневных переходов от аула, они разрубают тела погибших на части, посыпают солью, чтобы уберечь их от гниения, и каждый везет домой по такому куску.

Три племени горцев, исповедующих христианство и состоящих на службе у русских, пшавы, тушины и хев­суры, придерживаются этих же обычаев.

В особенности они проявляют такого рода чуткость к своему приставуини под каким предлогом не остав­ляют его тело в руках врагов.

Порой это заставляет их делать предложения, не лишенные своеобразия.

Приставом тушин был князь Челокаев.

Князь умер.

Тушинам прислали другого пристава, но он не имел чести называться Челокаевым, а они хотели, чтобы при­ставом у них был кто-нибудь из Челокаевых.

Их требования были так настойчивы, что губернские власти приступили к поискам какого-нибудь князя Чело- каева и с великим трудом нашли последнего представи­теля этого рода.

Хотя он был болен и отличался слабым здоровьем, его назначили приставом, доставив этим великую радость тушинам, наконец-то получившим начальника по своему выбору.

И вот однажды была задумана экспедиция, в которой принимали участие тушины; их пристав, естественно, шел во главе отряда; однако трудности похода оконча­тельно подорвали его здоровье, и без того уже пошатну­вшееся, и легко было заметить, что силы в нем поддер­живало лишь его великое мужество, настолько присущее от природы грузинам, что оно, скорее всего, даже не считается у них достоинством.

Тушины рассудили, что он человек конченый и, по-видимому, вот-вот отдаст Богу душу.

Собрав совет, они стали обсуждать, как им посту­пить.

Когда обсуждение закончилось, к приставу была отправлена депутация.

Посланцы явились к его палатке и тотчас были при­няты им.

Они почтительно поприветствовали своего началь­ника, и один из них взял слово.

— По нашему общему мнению, — сказал он князю Челокаеву, — Господь отметил тебя знаком близкой смерти, и ты не можешь идти дальше в таком состоянии.

Князь весь обратился в слух, а оратор продолжал:

— Если смерть настигнет тебя через два-три дня, то есть когда мы уже будем далеко в горах, ты станешь для нас немалой обузой, ибо, как тебе известно, нам надле­жит доставить твое тело семье; ну а поскольку нам при­дется разрезать твое тело на части, то нельзя поручиться, что в случае поспешного отступления не пропадет какой- нибудь кусочек твоей достопочтенной особы.

— И что из этого следует? — спросил князь Челокаев, все шире и шире раскрывая глаза.

— Так вот, мы пришли с предложением убить тебя прямо сейчас, чтобы твое тело не подвергалось всякого рода опасностям, которые должны внушать тебе тревогу, и, так как мы теперь всего лишь в пяти-шести днях хода от твоего дома, твое тело прибудет к семье целым и невредимым.

Как ни лестно было такое предложение, князь от него отказался; более того, оно произвело действие, на какое была неспособна хина: лихорадка у больного мгновенно прекратилась.

С этого времени здоровье князя пошло на поправку.

Он с прежней отвагой проделал всю экспедицию, не получив ни единой царапины, и взял на себя труд лично доставить семье свое тело в целости и сохранности.

Однако предложение подчиненных тронуло его до такой степени, что он не мог рассказывать о нем без умиления.

Но как все же чеченцы, находясь в меньшинстве, решились напасть на нас? Не будь среди них абрека, они наверняка затаились бы в своем укрытии.

Однако абрек, находившийся вместе с ними, в силу данной им клятвы счел бы себя опозоренным, если бы, находясь так близко от опасности, он не бросил ей вызов.