Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1

— Да, конечно, — отвечал я, — прозвучали три выстрела.

— Именно так; стреляли со стороны Терека, а когда стреляют оттуда, к этому всегда нужно относиться серьезно. Мой муж теперь вместе с полицмейстером. Я полагаю, что в ту сторону, откуда послышался шум, на разведку послали казаков.

— В таком случае, мы скоро узнаем новости?

— Вероятно, через минуту.

Остальные гости, по-видимому, менее всего на свете были встревожены ружейными выстрелами; они беседо­вали, смеялись, и складывалось впечатление, будто вы находитесь в парижской гостиной.

Вошедшие вскоре городничий и полицмейстер всту­пили в общий разговор, причем на их лицах не отража­лось ни малейшего беспокойства.

Был подан чай со множеством армянских варений, одно необычнее другого. Какие-то из этих варений были приготовлены из лесных тутовых ягод, другие — из дягиля; поданные вместе с ними конфеты тоже имели восточный характер: в них примечателен был скорее аро­мат, чем вкус.

Слуга, облаченный в чересский наряд, подошел к городничему и что-то сказал ему на ухо. Тот сделал знак полицмейстеру и вышел.

Полицмейстер последовал за ним.

— Вот и ответ? — спросил я г-жу Полнобокову.

— Вероятно, — ответила она и добавила: — Хотите еще чашку чая?

— С удовольствием.

Я подсластил сахаром чай, добавил в него чуточку сли­вок и стал пить его маленькими глотками, не желая казаться более любопытным, чем другие.

Тем не менее взгляд мой не отрывался от двери.

Городничий вернулся один.

Поскольку он не говорил по-французски, я принужден был подождать, пока г-жа Полнобокова не соблаговолит удовлетворить мое любопытство. Она поняла мое нетер­пение, хотя, вероятно, оно казалось ей преувеличен­ным.

— Так что же? — спросил я ее.

— Ровно в двухстах шагах от вашего дома, — отвечала она, — нашли тело какого-то человека, простреленное двумя пулями. Поскольку его уже дочиста ограбили, невозможно определить, кто это был. Несомненно, это какой-то купец, приехавший сегодня в город, чтобы про­дать свой товар, и намеревавший здесь задержаться. Кстати, сегодня ночью, если вы оставите у себя в ком­нате свет, не забудьте закрыть ставни: сквозь окно в вас вполне могут выстрелить из ружья.

— Какую же пользу это принесет тому, кто в меня выстрелит, если дверь заперта?

— Да ведь выстрелят просто из прихоти: эти татары такие странные люди!

— Слышите? — спросил я Муане, делавшего какой-то набросок в альбоме г-жи Полнобоковой.

— Слышите? — спросил Муане у Калино.

— Слышу, — ответил Калино с обычной своей серьез­ностью.

Ну а я взял альбом г-жи Полнобоковой, и на его чистой странице, следовавшей за той, где Муане сделал свой набросок, принялся писать стихи, не думая более об убитом, как не думали, видимо, о нем и другие.

По прошествии двух недель моего пребывания на Кав­казе я понял это равнодушие, так сильно удивлявшее меня вначале.

В одиннадцать часов все стали расходиться. Вечер продлился много дольше обычного. Возможно, уже целый год ни один вечерний прием не заканчивался в столь позднее время.

Передняя напоминала караульное помещение: каждый из явившихся на прием гостей привел с собой одного или даже двух вооруженных до зубов слуг.

Мои дрожки в окружении двух конников с фонарями и двух казаков ожидали меня у ворот. Мне это стоило три рубля: рубль — кучеру, рубль — двум конникам с фона­рями и рубль — двум казакам; однако, испытав столь необычные душевные волнения, я нисколько не сожалел об этих деньгах.

Мне не нужно было закрывать ставни: об этом поза­ботился наш молодой хозяин, который явно преиспол­нился предупредительностью к нам.

Я лег на лавку, закутался в шубу и вместо подушки положил под голову свою корзинку[12].

Это случалось со мной почти каждый вечер, с тех пор как я покинул Елпатьево[13].

VII «ГАВРИЛЫЧИ»

Когда вечером ложишься спать на доске, в шубе, заме­няющей тебе и матрас, и одеяло, то наутро покинуть свою постель не составляет особого труда.

На рассвете я соскочил со своего ложа, умыл лицо и руки в медном тазу, купленном мною в Казани ради того, чтобы наверняка иметь возможность пользоваться в дороге этой туалетной принадлежностью, которая явля­ется одним из самых редких в России предметов домаш­него обихода, и затем разбудил своих спутников.

Ночь прошла без всяких происшествий.

Необходимо было быстро позавтракать и как можно скорее отправляться в путь: мы могли прибыть в Шелко­вую, где у нас был намечен следующий ночной привал, лишь довольно поздно, а чтобы попасть туда, нам пред­стояло пересечь одно чрезвычайно опасное место.

То был густой подлесок, который подступал к самой дороге, превращая ее в теснину, а от дороги поднимался в гору.

За восемь или десять дней до нас какой-то офицер, торопившийся прибыть в Шелковую и не заставший на станции Новоучрежденной казаков, решил продолжить путь, хотя его предостерегали об опасности. Он ехал в кибитке — своего рода крытой телеге с откидным вер­хом.

Оказавшись посреди леса, о котором только что шла речь, он вдруг увидел конного чеченца, выскочившего из чащи и бросившегося прямо на него. Офицер взвел курок пистолета и в ту минуту, когда чеченец был не далее четырех шагов от кибитки, нажал на спуск.

Пистолет дал осечку.

У чеченца тоже был пистолет в руке, но, вместо того чтобы выстрелить в офицера, он выстрелил в одну из лошадей, запряженных в кибитку.

Лошадь упала с пробитой головой, и повозка была вынуждена остановиться.

При звуке пистолетного выстрела человек двенадцать пеших чеченцев, в свою очередь выскочив из чащи, бро­сились на офицера, который успел ранить шашкой одного или двух из них, но тотчас же был повален, раз­дет, скручен и за шею привязан к хвосту лошади.

Горцы проделывают такие трюки удивительно ловко; у них всегда наготове веревка со скользящей петлей; плен­ника привязывают к лошади, и она пускается в галоп, прежде чем бедняга успеет позвать на помощь.

К счастью для офицера, казаки, которых он не застал на станции, оставшейся за его спиной, возвращались со станции, находившейся впереди него; издалека увидев схватку, они поняли, что происходит нечто чрезвычай­ное, пустили своих коней в галоп, подъехали к кибитке и, узнав от ямщика о нападении чеченцев, во весь опор бросились в погоню за ними.

Пешие разбойники бросились ничком на землю, и казаки их не заметили; конный же чеченец подгонял свою лошадь коленями, а пленника — плетью, однако тот, утратив гибкость из-за сковывавшей его движения веревки, замедлял бегство всадника.

Услышав позади себя топот казачьих коней, чеченец выхватил кинжал; офицер подумал, что кинжал этот предназначается ему, но, к счастью, горец ограничился тем, что перерезал веревку, которой пленник был при­вязан к хвосту лошади.

Полузадушенный офицер покатился по траве, а горец вместе со своим конем бросился в Терек.

Казаки выстрелили ему вслед, но промахнулись.

Горец торжествующе закричал, достиг другого берега, потрясая ружьем, и оттуда выпустил в своих противников пулю, раздробившую одному из них руку.

Двое казаков стали оказывать помощь своему това­рищу, а трое других занялись офицером.

Поскольку чеченец волочил обнаженного пленника сквозь заросли, состоявшие из держи-дерева, все тело несчастного представляло собой одну сплошную рану.

Один из казаков дал ему свою лошадь и бурку, и он, еле живой, добрался до Шелковой.

Госпожа Полнобокова, предупредив нас об опасном месте на дороге, рассказала об этом происшествии, и мы дали ей обещание пересечь подобное malo sitio[14], как говорят в Испании, засветло и как можно раньше.

Однако нельзя было отправляться в путь, не позавтра­кав.

В ту самую минуту, когда я велел ощипать одного из двух цыплят и уже готовился зажарить его на сковороде, явился полицмейстер.

Он пришел пригласить нас к себе на завтрак.