Страница 25 из 176
— Ничего не потеряно, ваше величество, — ответил Миних, — если только вы соблаговолите выслушать меня.
— Говорите!
— Так вот, надо, не теряя ни минуты, подняв все паруса и налегая на весла, уйти от крепости и направиться в Ревель, взять там военный корабль и на нем отплыть в Пруссию, где находится ваша армия, а затем вернуться в свое государство, встав во главе восьмидесяти тысяч солдат, и я ручаюсь, ваше величество, что через полтора месяца вы будете сильнее, чем когда-либо прежде.
Придворные вошли вслед за Минихом, чтобы узнать, на что им надеяться и чего опасаться.
— Но у гребцов не хватит сил довести яхты до Ревеля, — послышался чей-то голос, явно выражавший общее мнение.
— Ну что ж, — промолвил Миних, — когда они устанут, настанет наш черед грести.
Его предложение не имело никакого успеха у этой изнеженной молодежи. Императора стали уверять, что положение далеко не безнадежное, что не подобает такому могущественному монарху бежать из своего государства, что не может быть, чтобы вся Россия поднялась против него и что все это восстание, возможно, не имеет иной цели, кроме как приблизить императора к жене.
Император ухватился за эту мысль и, решив добиваться примирения, сошел на берег в Ораниенбауме; он пребывал в убеждении, что от него не требуется ничего другого, как только простить. На берегу, все в слезах, толпились дворцовые слуги; их подавленное состояние вновь пробудило в нем страхи.
Армия императрицы шла на Ораниенбаум.
И тогда император велел оседлать лошадь, чтобы, переодевшись, одному бежать в Польшу. Но Елизавета Воронцова воспротивилась этому решению и заставила изменить его; она убедила императора послать кого-нибудь навстречу императрице и просить у нее разрешения для себя и Воронцовой удалиться в Гольштейн. Напрасно слуги, падая перед ним на колени и умоляюще сложив руки, кричали: "Батюшка, она убьет тебя!"; он их не слушал, а Елизавета велела им удалиться, сказав: "Несчастные, чего ради вы пугаете своего господина?"
Петр III пошел даже дальше того, что предлагала его фаворитка: боясь вызвать ярость наступавших солдат, он приказал разобрать маленькую крепость, служившую для его военных забав, снять пушки с лафетов и положить на землю оружие солдат. Миних, придя в бешенство, пучками вырывал свои седые волосы.
— Если вы не можете умереть, как император, стоя во главе своих войск, государь, — сказал он, — то берите в руки распятие, и мятежники не посмеют тронуть вас. Ну а я возьму на себя сражение.
Однако на этот раз, несомненно потому, что его решение было неудачным, император настоял на нем; но, не потеряв еще надежды, что ему удастся избежать ссылки, он написал Екатерине первое письмо, предлагая ей примирение и раздел власти; императрица даже не ответила на это письмо. Тогда он написал ей второе, в котором умолял простить его, просил назначить ему денежное содержание и разрешить удалиться в Гольштейн.
И тогда она послала ему с генералом Измайловым следующий текст отречения от престола:
"В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть Российским государством. Почему и восчувствовал я внутреннюю оного перемену, наклоняющуюся к падению его целости и к приобретению себе вечного чрез то бесславия. Того ради помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно чрез сие заявляю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что от правительства Российским государством на весь мой век отрицаюсь, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже оного когда-либо или чрез какую-либо помощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечную пред Богом и всецелым светом приношу нелицемерно, все сие отрицание написав и подписав моею собственною рукою".
Тому, кто должен был доставить императору текст отречения, было приказано передать Петру III, что императрица окружена людьми настолько ожесточенными против него, что она не отвечает за его жизнь, если он откажется подписать эту бумагу.
Измайлов пришел к императору, сопровождаемый одним лишь преданным слугой, и, поскольку Петр III колебался, заявил:
— Государь, именем императрицы я беру вас под арест.
— Но я сейчас подпишу, — поторопился сказать император.
— Речь идет не только о том, чтобы подписать акт: его надо полностью переписать вашей собственной рукой.
Император вздохнул, взял перо, переписал акт и подписал его.
Он лишь добавил на отдельном листе бумаги такие слова:
"Я хочу, чтобы мне прислали мою собаку Мопра, моего арапа Нарцисса, мою скрипку, несколько романов и мою немецкую Библию".
Но на этом все не закончилось, и, словно император был еще недостаточно унижен, Измайлов снял с него орденскую ленту.
Потом он посадил Петра III вместе с его любовницей и фаворитом в карету и отвез в Петергоф.
Императору пришлось проехать сквозь ряды солдат, встретивших его криками: "Да здравствует Екатерина!"
Карета остановилась перед главной лестницей. Император вышел первым, за ним последовала Елизавета Воронцова. Но едва лишь она ступила на землю, как ее схватили солдаты, сорвали с нее орденскую ленту Святой Екатерины и разорвали на ней одежду.
Гудович вышел вслед за ней; солдаты освистали его, но он обернулся и обозвал их трусами, предателями и негодяями.
Волна солдат подхватила и унесла его так же, как перед этим она унесла Елизавету Воронцову.
Император вошел во дворец один, рыдая от ярости. За ним следовали десять или двенадцать солдат.
— Раздевайся! — приказал ему один из них.
Тогда он отбросил шпагу, которая до этого все еще была при нем, и снял камзол.
— Дальше! Дальше! — кричали мятежники.
Ему пришлось снять с себя всю свою одежду.
В течение десяти минут, оставаясь босым, в одной рубашке, он подвергался издевательствам со стороны солдат.
Наконец ему бросили старый халат, который он надел; после этого он рухнул в кресло, опустив голову на руки, закрыв глаза и уши, словно хотел не видеть и не слышать то, что происходило вокруг.
Тем временем императрица принимала в парадной комнате придворных и составляла себе новый двор. Все, кто за три дня до этого окружал Петра III, теперь окружали ее.
Вся семья Воронцовых была здесь и стояла перед ней на коленях.
Княгиня Дашкова тоже встала на колени, как все ее родные, и, обращаясь к императрице, сказала:
— Государыня, вот вся моя семья, которую я приношу вам в жертву.
Императрица велела принести орденскую ленту и драгоценности Елизаветы Воронцовой и отдала то и другое ее сестре, которая без всяких колебаний приняла этот дар.
В эту минуту вошел Миних.
— Клянусь, государыня, — промолвил он, — я долго задавал себе вопрос, кто из вас мужчина, вы или Петр Третий, и, поскольку теперь со всей определенностью выяснилось, что это вы, я пришел к вам.
— Вы же хотели сражаться со мной, Миних, — сказала ему императрица.
— Да, государыня, — ответил он, — искренне признаюсь вам в этом, но теперь мой долг состоит в том, чтобы сражаться не против вас, а за вас.
— Но вы не говорите о советах, которые вы можете дать мне, Миних, и которые являются плодом тех знаний, какие приобретены вами за долгие годы, проведенные в делах мира и войны, а также в изгнании.
— Поскольку моя жизнь принадлежит вам, — отвечал Миних, — то весь опыт, который мне удалось приобрести в течение этой жизни, также принадлежит вам.
В тот же день Екатерина вернулась в Санкт-Петербург, и ее триумфальное возвращение было встречено с таким же ликованием, с каким ее провожали накануне.
На следующий день императрица отдала под командование Алексея Орлова четырех отборных офицеров и отряд спокойных и рассудительных солдат (это ее собственные слова), чтобы они отвезли императора в Ропшу.