Страница 16 из 176
Тем не менее великому князю следовало иметь потомство, каким бы образом оно у него ни появилось.
И вот как, судя по рассказам, принялась за дело славная императрица, чтобы добиться своей цели.
У великого князя был фаворит по имени Салтыков. Молодой, хорошо сложенный, смелый и предприимчивый, фаворит этот был к тому же дамским угодником.
Казалось, что он был страстно влюблен в великую княгиню.
Отчасти это решало успех задуманного дела.
В высших сферах ему дали понять, что он может выразить свои чувства и это будет принято благосклонно.
В то самое время, когда он, как уверяют, выслушивал эти ободряющие слова из уст самой императрицы, великому канцлеру Бестужеву было поручено внушить великой княгине, что ей необходимо иметь ребенка.
Как бы невзначай великий канцлер спросил ее, что она думает о графе Салтыкове.
Екатерина обладала живым умом и быстро все поняла.
— У меня не сложилось еще определенного мнения о нем, — сказала она, — но приведите его ко мне сегодня вечером.
Прошло девять месяцев, чары разрушились, и 1 октября 1755 года великая княгиня родила сына, который при крещении получил имя Павел Петрович, то есть Павел, сын Петра.
И, строго говоря, Петр вполне мог поверить, что Павел был его сыном.
Но как такое случилось?
Сейчас мы попытаемся рассказать вам об этом. Мы говорим «попытаемся», потому что подобный рассказ, как вы прекрасно понимаете, дорогие читатели, не пойдет гладко.
Поскольку великая княгиня была беременна, требовалось, во избежание супружеской ссоры, навязать великому князю это отцовство.
Исполнить эту миссию взялся все тот же Салтыков.
Петр вел вполне веселую жизнь, в которой недоставало лишь любовных утех.
Два или три раза в неделю он устраивал ужины, и почти всегда эти ужины превращались в кутежи.
На одной из таких шумных попоек присутствовало несколько женщин нрава достаточно легкого, чтобы их не смущало то, что им говорили, и даже то, как с ними обращались.
И только великий князь, как обычно, должен был довольствоваться ролью наблюдателя.
Его молодые друзья, и в особенности Салтыков, так стыдили его за бездействие, что под их нажимом он согласился вновь встретиться со своим хирургом. После того, как это согласие было дано, за мужество князя произнесли такое множество здравиц, что, не соразмерив свои силы со своим мужеством, он свалился и заснул мертвецки пьяный.
Салтыков, сохранивший если и не трезвость, то, по крайней мере, разум, подбежал к двери и ввел хирурга, после чего тут же была произведена операция, причем так, что князь ее почти не заметил.
Спустя несколько дней он настолько поправился, что сделал вторую попытку вступить с великой княгиней в супружескую близость. Попытка эта увенчалась успехом тем более, что теперь уже не было препятствий ни с той, ни с другой стороны.
Но посмотрите, до чего же был странный характер у великого князя: вместо того чтобы быть довольным, он рассердился и побежал жаловаться императрице.
— В чем дело? — спросила она у него. — Разве девять лет тому назад вы не прислали мне шкатулку, содержащую, согласно нашему старинному русскому обычаю, доказательство вашего супружеского торжества?
Петр замолчал: он попал в свои собственные сети. Полностью отдалившись от великой княгини, он взял в любовницы мадемуазель Воронцову, племянницу великого канцлера.
Беременность великой княгини шла своим чередом, несмотря на недовольство великого князя, и, как мы уже говорили, 1 октября 1755 года великая княгиня родила наследника, который впоследствии стал императором Павлом и о смерти которого мы рассказали прежде, чем рассказать о его рождении.
Как это принято, новость о благополучных родах великой княгини официально сообщили другим державам.
Графу Салтыкову, который в роли фаворита великого князя явно принимал живейшее участие в этом счастливом событии, поручили известить о нем шведского короля.
Салтыков уехал, рассчитывая всего лишь съездить туда и обратно.
Однако на обратном пути его внезапно задержал курьер: Салтыков был назначен посланником в Гамбурге, и ему было запрещено возвращаться в российскую столицу.
Приходилось подчиниться, и Салтыков отбыл к месту назначения.
Великая княгиня просила, плакала, умоляла, но от нее уже получили все, что от нее хотели получить, то есть наследника.
По какой же причине Екатерина прониклась ненавистью к своему сыну Павлу? Потому ли, что ребенок отличался уродством, хотя само по себе это непостижимо, ведь те, кто дал ему жизнь, оба были блистательно красивы? Об этом ничего не известно, но все знают, что мать с самого детства великого князя стала ненавидеть его.
Бытует и другое предание о рождении Павла: будто бы он был одним из восьми или девяти детей императрицы Елизаветы, и она заставила великую княгиню Екатерину усыновить его; но эта версия маловероятна и не внушает особого доверия.
Вернемся, однако, к одиночеству несчастной великой княгини, разлученной со своим возлюбленным Салтыковым, и к тому, что из этого воспоследовало.
В то время, когда она была погружена в глубочайшее отчаяние, в дело вмешался посол Англии сэр Уильямс, человек с пылким воображением и чарующей речью, который подошел к Екатерине и сказал:
— Сударыня, кротость — черта характера людей, приносимых в жертву: тайные козни и скрытое желание мести недостойны ни вашего положения, ни вашего ума;
поскольку большинство людей слабы, люди решительные всегда внушают почтение. Перестав стеснять себя, открыто заявив о тех, кто удостоен вашей благосклонности, и дав понять, что сочтете за оскорбление все, что против вас предпримут, вы будете жить по своей воле.
И он закончил свое наставление, сообщив великой княгине, что в тот же вечер представит ей молодого поляка по имени Понятовский.
Этот молодой поляк был близким другом сэра Уильямса, и, так как он был чрезвычайно красив, а сэр Уильямс крайне развратен, по поводу их связи ходили слухи, не делавшие чести ни тому, ни другому.
Пока что Станислав — таково было имя друга сэра Уильямса — исполнял обязанности секретаря посольства.
В тот же вечер он был представлен Екатерине. Посол воспользовался своими дипломатическими привилегиями: невозможно было, не оскорбив его, отказать ему в приеме у великой княгини.
На следующий день великая княгиня встретилась с очаровательным секретарем посольства в доме у английского консула г-на Ронгтона, куда она явилась переодетой в мужской костюм.
Покой любовников охранял сэр Уильямс.
Как видно, сэр Уильямс полагал круг своих обязанностей как посла чрезвычайно широким и ничем не пренебрегал во имя того, чтобы у Англии, если и не в настоящем, то хотя бы в будущем, появились с его помощью новые друзья.
На следующий день Станислав Понятовский уехал в Варшаву, и, чтобы по его возвращении с ним не поступили так, как с Салтыковым, он вернулся в Санкт-Петербург в звании посланника Польши.
С этого времени он стал неприкосновенен.
Вернемся к великому князю Петру; внимание, которое мы уделили великой княгине, вынудило нас несколько пренебречь ее мужем, хотя о его физических особенностях речь все же шла.
Мы намереваемся исправить теперь эту ошибку, попытавшись дать представление о его положении как государя, о его воспитании и о его характере.
Уже в раннем детстве он стал государем Гольштейна, но, поскольку в нем соединилась кровь Карла XII и Петра I, ему довелось одновременно оказаться королем Швеции, избранным парламентом, и быть призванным царицей к наследованию престола России.
Избрав Россию, он тем самым возложил корону Швеции на голову своему дяде.
Два столетия трудились, чтобы вознести этого человека на такую высоту, но, по воле случая, а вернее, по тайной воле Провидения, подготовлявшего для России царствование Екатерины, он не был создан достойным этого.
Что же касается его характера, являвшего два совершенно противоположных лика, то он сложился под воздействием воспитания, полученного ребенком. Воспитание это было доверено двум наставникам, людям весьма достойным, но, к несчастью, пытавшимся слепить из герцога, словно из теста, великого человека. Вот почему, когда дело коснулось того, чтобы отправить его в Россию, где считалось, что ей и всей царской династии достаточно одного Петра I в качестве великого человека, подростка вырвали из рук его первых воспитателей и окружили самыми ничтожными из придворных Елизаветы. Отсюда — его порывы к великим свершениям, порывы, которые из-за недостатка у него духа претворялись в низменные поступки и недостойные дела. Петр III стремился достичь высочайших сфер, но ничтожность собственной натуры позволяла ему походить на героев, которых он взял себе за образец, лишь слабостями и ребячествами, какими они обладали.