Страница 15 из 176
— Мы уезжаем завтра, — сказал молодой человек, — и потому не заставим вас долго ждать; завтра, с утра, вы сможете вступить во владение домом.
Все произошло именно так, как было сказано.
Утром, на рассвете, Меншиков и его сестра, оставив свой дом Долгорукову, его сыну, дочери и снохе, направились в Тобольск; из Тобольска они добрались до Санкт-Петербурга.
Императрица Анна Иоанновна приняла их удивительно хорошо, сделала княжну Меншикову своей фрейлиной и выдала ее замуж за сына герцога Бирона.
Что же касается Александра, то ему вернули пятидесятую часть отцовских имений и все его деньги, лежавшие в иностранных банках.
Однако ему не возвратили Ораниенбаумский дворец, который остался во владении царской семьи и как отпечаток пребывания здесь его прежних хозяев сохранил лишь огромную княжескую корону, венчающую центральный павильон.
Я забыл сказать, что молодая княжна Меншикова, став герцогиней Бирон, бережно сохранила в одном из сундуков одежду сибирской крестьянки, в которой она вернулась в Санкт-Петербург, и каждую неделю, в день своего приезда оттуда, она подходила к сундуку и рассматривала этот наряд, чтобы сохранить свое сердце смиренным в дни процветания, столь преходящего при всех монар-шьих дворах, а в особенности при дворе русских императоров.
XL. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, О КОТОРЫХ ЗАТРУДНИТЕЛЬНО РАССКАЗЫВАТЬ
Таким образом, Ораниенбаумский дворец, который в моем представлении был связан лишь с одним историческим событием — арестом Петра III, напомнил мне о другом событии: падении Меншикова.
Я не в состоянии объяснить, какой огромный интерес вызывает во мне все то, что видело события такого рода, даже если эти свидетели былого — неодушевленные и бесчувственные предметы. Дело в том, что для историка, настроенного поэтически, нет ничего бесчувственного, нет ничего неодушевленного. То, что ему подсказывает воображение, отражается на предметах, видевших подобные события, и придает этим предметам особый облик. Он ищет и находит в них следы минувших событий, следы, которые, по всей вероятности, и не существуют, но ему представляются зримыми и выразительными. Любая воссоздающая такие события картина, написанная рукой художника, способна рассказать ему, какой бы умелой ни была эта рука, куда меньше, чем те едва уловимые тени, которые проносятся перед его взором в тот час, когда наступает ночь и сгущается тьма, и, рожденные его фантазией, становятся в его глазах призраками исторических лиц, участвующими снова и снова, изо дня в день, в тот самый час, когда оно случилось, в драматическом происшествии, следы которого он пришел искать.
Ораниенбаум, как мы уже говорили, был свидетелем падения более страшного и более глубокого, чем то, какое постигло Меншикова: речь идет о падении Петра III. Именно в Ораниенбауме Петр III был арестован по приказу своей жены Екатерины.
Мы находимся сейчас в том самом месте, где разыгралась эта драма, не столь уж известная даже в России. Расскажем, как все это происходило.
Елизавета, вторая дочь Петра I, взошла на престол в возрасте тридцати трех лет, оттолкнув ногой колыбель малютки Ивана Антоновича, которого объявили царем, когда ему было четыре или пять месяцев, и регентшей при котором стала его мать.
Императрица Елизавета, весьма приверженная, как уже было сказано, эпикурейской философии, страстно любила наслаждения и потому, опасаясь, что супруг стеснит ее свободу, решила не выходить замуж.
Но, так как всякое правление устойчиво, лишь когда на ступенях трона подданные видят не только царствующего монарха, но и заранее назначенного наследника, Елизавета вызвала к себе своего племянника, герцога Гольштейн-Готторпского, и объявила его своим преемником.
Юный герцог прибыл в Санкт-Петербург 5 февраля 1742 года.
Родился он 21 февраля 1728 года.
Хотя ему не исполнилось еще и четырнадцати лет, его тетка Елизавета поспешила отыскать ему жену.
Выбор пал на принцессу Софию Ангальт-Цербстскую, отец которой, губернатор Штеттина, с большой неохотой выдавал свою дочь замуж за наследника престола, ибо надежда, что ему удастся этот престол унаследовать, была весьма мала.
Мы называем ее Софией Ангальт-Цербстской, поскольку та, что впоследствии стала Северной Семирамидой, как именовал ее Вольтер, приняла имя Екатерина, под которым она стала так знаменита, позднее, лишь после своего перехода в православную веру.
Она родилась в Штеттине 2 мая 1729 года и, следовательно, была на восемь или девять месяцев моложе своего будущего супруга.
Свадьба состоялась 1 сентября 1745 года.
Мужу было семнадцать лет, а жене — шестнадцать.
Муж был хил телом и слаб умом; его воспитание, отданное в руки корыстолюбцев, было беспорядочным; он имел вдавленный лоб, безжизненный взгляд и обвислую нижнюю губу.
Он имел еще один физический недостаток, к разговору о котором нам предстоит вернуться, как ни затруднительно будет подступиться к подобной теме.
Екатерина, напротив, обладала прелестным умом, царственными манерами, пышной красотой, свежестью розы или персика; вместе с тем ей был присущ твердый характер — смелый, решительный, отважный и настойчивый, смягченный, однако, удивительной обходительностью, вкрадчивостью и любезностью, то есть всем тем, что нужно для того, чтобы не только добиться власти над людьми, но и сохранить ее.
Брак был заключен, но он не состоялся.
Что же этому воспрепятствовало?
Физический недостаток, о котором мы только что говорили и который в течение семи лет мешал Людовику XVI вступить в супружескую близость с Марией Антуанеттой.
Юный великий князь имел телесный изъян, который на медицинском языке называется укороченной уздечкой.
Все усилия, предпринимаемые на супружеском ложе великим князем, были бесплодны и не приводили ни к каким последствиям.
При помощи очень быстрой и очень легкой операции все можно было исправить.
Но великий князь, которому предстояло умереть такой мучительной смертью, страшился боли и не соглашался на операцию.
Однако при этом возникло одно весьма затруднительное обстоятельство.
В числе старинных русских обычаев, сохранившихся и в нынешней России, был обычай отсылать старшим родственникам шкатулку, содержащую доказательство невинности новобрачной.
Но это доказательство Петру, а вернее, Екатерине, невозможно было представить, так как в супружескую близость они никоим образом не вступили.
И тогда новобрачная заявила, что, не желая навлечь на себя подозрений, она во всеуслышание заявит о мужском бессилии супруга.
Петр, стыдившийся своего недуга, стал интересоваться, есть ли какое-нибудь средство все уладить.
Одна повитуха предложила очень простой способ: принести в жертву Эскулапу петуха, как это делали в давние времена, и его кровь выдать за то доказательство, какого не может предъявить человек.
Петр согласился на это, и хитрая уловка имела полный успех у Елизаветы, но она же привела к тому, что великий князь тотчас оказался в зависимости от своей жены.
Она знала его тайну.
Однако цель, которую преследовала царствующая императрица — основать династию, — так и не была достигнута; по прошествии девяти лет после своей женитьбы наследник престола сам еще оставался без наследника.
Это отсутствие потомства сильно волновало славную императрицу Елизавету, которая не испытывала недостатка в собственных детях, но, естественно, не могла провозгласить их наследниками Петра III.
Елизавета выражала недовольство по этому поводу Екатерине, но та отвечала, что ее вины тут нет.
Императрица потребовала объяснений, а поскольку она была особа чрезвычайно понятливая, Екатерине не составило большого труда оправдаться перед ней.
Елизавета пригласила к себе врача молодого великого князя и призвала его настроить своего именитого пациента на операцию.
Однако уговоры ни к чему не привели: Петр III, а вернее, молодой великий князь, считал, что у него и так все в полном порядке, и не испытывал никакой потребности подвергать свою особу изменениям, какими бы незначительными они ни были.