Страница 17 из 176
Поскольку Петр I прошел через все воинские чины, Петр III решил последовать его примеру, но, вместо того чтобы дослужиться до генерал-аншефа, как его дед, остановился на чине капрала.
Он питал страсть к строевым учениям на прусский манер. Мы отмечали, что он был увлечен этим даже в минуты самых нежных свиданий с великой княгиней. Чтобы не вызывать недовольства старых русских полков, сохранивших верность традициям Петра I, молодому великому князю, помимо оловянных солдатиков и деревянных пушек, которыми он развлекался по вечерам, отдали в полное распоряжение несчастных голынтейн-ских солдат, чьим государем он был. Его фигура, нелепая от природы, становилась еще более смехотворной, когда на нем был мундир Фридриха II, короля, которому он во всем преувеличенно подражал. Его гетры, с которыми, по утверждению Екатерины, он не расставался даже ночью, затрудняли ему движение в коленях и заставляли его ходить и сидеть не сгибаясь, отчего он становился похожим на оловянных солдатиков, которые, после солдат из плоти и крови, служили главным его развлечением. Огромная шляпа, причудливо заломленная, закрывала маленькое некрасивое лицо, наделенное довольно живым выражением, порой даже хитрым, как у тех обезьян, самые прихотливые гримасы которых он, казалось, изучал, чтобы потом их воспроизводить.
Добавьте ко всему этому еще и распространившийся слух о мужском бессилии великого князя, слух, который ни рождение Павла, ни открытый фавор мадемуазель Воронцовой не могли рассеять в сознании людей, не посвященных в те хирургические тайны, какие я приоткрыл моим читателям.
На первый взгляд можно было подумать, что подобный человек должен был предоставить жене полную свободу действий: ведь она позволяла ему делать все что угодно!
Но нет: великий князь был ревнив.
Однажды ночью Понятовский попал в ловушку, которую Петр ему подстроил со всей военной изобретательностью, на какую он был способен.
Понятовский, посланник Польши, сослался на международное право.
Вместо того чтобы приказать его убить, как это сделал бы любой монарх, или убить его самому, как это сделал бы любой оскорбленный супруг, Петр запер его в кордегардии, как поступил бы капрал, совершающий ночной обход.
Потом он спешно отправил курьера к официальному любовнику императрицы Елизаветы, который в то время правил Россией, и известил его о том, что произошло. Но пока курьер доставлял послание, великая княгиня сама явилась к мужу и открыто приступила к обсуждению вопроса о взаимных правах супругов в хорошо устроенной семье: она потребовала от него оставить ей ее любовника, пообещав, со своей стороны, не досаждать супругу по поводу его отношений с мадемуазель Воронцовой, а поскольку содержание военной свиты поглощало все доходы великого князя, она предложила для мадемуазель Воронцовой особый пенсион, намереваясь выплачивать его из своих личных средств.
Невозможно было быть более покладистой женой, так что это предложение растрогало великого князя.
Он отдал приказ открыть двери кордегардии. Их распахнули, причем даже чересчур широко для Понятов-ского, который привык проникать сквозь приотворенные двери.
Он ускользнул, и его побег удостоверил первую победу Екатерины над мужем.
Екатерина, как талантливый полководец, воспользовалась своим успехом.
При своем малом дворе, который уже начал отделяться от двора великого князя, она приготовила все, для того чтобы отрешить мужа от власти, поставить на его место сына и стать при нем регентшей.
Однако для достижения этой цели нужно было либо ждать смерти императрицы, либо убедить ее лишить племянника престолонаследия.
Ожидание смерти Елизаветы могло затянуться надолго, но и убедить императрицу отстранить племянника от престолонаследия было, разумеется, трудным делом.
У императрицы Елизаветы был чрезвычайно робкий и крайне нерешительный характер. Однажды, ставя свою подпись под договором о дружбе с одной иностранной державой, она вдруг отказалась вывести четыре последние буквы своего имени, потому что на перо села оса и императрица восприняла это как плохую примету.
Тем не менее заговор Екатерины прокладывал себе дорогу, благодаря поддержке великого канцлера Бестужева, который был всецело предан великой княгине. Вспомним, что ведь именно он первым шепнул ей на ухо пару слов о Салтыкове.
Продолжая составлять заговор, главная заговорщица родила девочку, которой суждено было прожить всего лишь пять месяцев.
К несчастью, дворцовая интрига вызвала падение великого канцлера. Императрица взяла нового любовника, доброжелательно настроенного по отношению к несчастному Ивану Антоновичу, о котором мы уже говорили, и, следовательно, недоброжелательно относившегося к проискам Екатерины. Императрица написала королю Польши, потребовав, чтобы он отозвал своего посла Понятовского. Понятовского отозвали; сэр Уильямс перешел в другое посольство, и все планы, которые вынашивала великая княгиня, рухнули.
В довершение неудач Екатерина открыто поссорилась с мужем.
В итоге она оказалась в полном одиночестве.
Дело дошло до того, что ее лишили любимой горничной, посадив ее в тюрьму.
В какой-то момент она сочла себя окончательно погибшей и, сомневаясь в своих способностях, не веря больше в свое предназначение, бросилась в ноги императрице, испрашивая у нее позволения возвратиться к своей матери.
Более того, она предоставляла великому князю, своему мужу, право взять другую жену.
Императрица уклонилась от ответа.
И тогда Екатерина смирилась со своей судьбой: она замкнулась в глухой безвестности и провела так последние три года жизни Елизаветы.
Наконец 5 января 1752 года г-н Кейт, преемник сэра Уильямса, сообщил своему правительству:
«Сегодня в два часа пополудни умерла императрица Елизавета. В прошлое воскресенье у нее началась сильная геморрагия, после чего надежды спасти ей жизнь не осталось. Тем не менее, хотя и лишенная сил, она пребывала в здравом рассудке. Вчера, чувствуя приближение смерти, она вызвала великого князя и великую княгиню и с глубокой нежностью попрощалась с ними, выражая свои мысли с полным присутствием духа и с великим смирением».
Со своей стороны посол Франции г-н де Бретёй писал:
«Императрица, чувствуя, что она умирает, приказала позвать великого князя и великую княгиню. Она наставляла великого князя быть добрым со своими подданными и добиваться их любви, заклинала его жить в полном согласии и единстве с женой, а под конец сказала немало слов о своей любви к юному князю Павлу, потребовав от отца лелеять свое дитя, что станет самым заметным и самым неоспоримым знаком его признательности умирающей императрице».
Когда великий князь вступил под именем Петра III на престол, ему шел тридцать четвертый год.
Долго сдерживаемый строгой опекой, он с радостным сердцем взял на себя неограниченную власть.
Новый император начал свое царствование провозглашением знаменитого указа, который предоставлял и поныне предоставляет дворянам России права свободных народов.
Обнародование этого указа вызвало такой восторг, что представители дворянства предложили воздвигнуть в честь императора статую из чистого золота, чего, насколько я помню, не делали еще ни для одного монарха.
Правда, предложение это не было претворено в жизнь.
XLI. ПЕТР III
Едва вступив на престол, новый император отдал приказ чеканить монеты со своим изображением.
Однако Петр III не проявил при этом никакого тщеславия.
Художник, которому было поручено выгравировать портрет императора, представил ему выполненную работу. То был гравер-идеалист: хотя и сохранив на рисунке некоторое сходство с чертами лица царя, он попытался решить нелегкую задачу — придать им немного благородства.
Лавровая ветвь, которую предстояло снискать будущему победителю, уже украшала его голову, увенчивая длинные локоны развевающихся волос.
Но Петр III был сторонником правды в искусстве и не пожелал идти на такую ложь.