Страница 21 из 171
Поскольку оскорбление было брошено прямо в лицо судье, он приписал такое решение графа не законам правосудия, а гневу и поклялся отомстить. И в самом деле, однажды ночью он созвал у себя дома людей из своего ближайшего окружения, и между ними было решено, что на следующий день они убьют графа Карла, когда он будет молиться в церкви святого Донация.
Однако в какой бы тайне ни хранился заговор, нескольких слов, произнесенных кем-то из его участников при расставании, было достаточно, чтобы один из слуг судьи догадался, что против Карла Доброго что-то затевается. Поэтому на рассвете он выскользнул из дома судьи, отправился во дворец и испросил аудиенции у графа. Поскольку тот принимал в любое время дня и ночи, его впустили; и тогда, не называя имени своего господина и не имея возможности сообщить точно, в какой день и каким образом должен быть осуществлен заговор, ибо он сам этого не знал, слуга, тем не менее, предупредил графа, что тому грозит смертельная опасность.
— Увы, — сказал граф, обращаясь к слуге, — мы всегда находимся в опасности; но достаточно и того, что в ту минуту, когда нас настигает смерть, мы уже принадлежим Господу.
И, по своему обыкновению, добрый граф босым вышел во двор раздавать милостыню беднякам; потом, в знак смирения поцеловав им руки, он отправился в церковь и там, пока капелланы читали шестичасовую и девятичасовую утренние молитвы, стал молиться перед алтарем Богородицы, а после многочисленных коленопреклонений распростерся ниц на полу, чтобы прочитать семь покаянных псалмов; в стоявшей возле него деревянной чашке лежали монетки, положенные туда его капелланом, чтобы Карл мог по своей привычке раздавать милостыню, не прерывая при этом молитвы.
Тем временем заговорщики, которым сообщили о том, что граф находится в церкви, направились туда, пряча под плащами обнаженные мечи. Их было шестеро, не считая Бертульфа и Бурхарда; они подошли к графу и окружили его, но он ничего не замечал. В эту минуту какая-то старуха попросила у него милостыню. Граф, не глядя в ее сторону, протянул к ней руку, чтобы дать монетку; и тогда Бер-тульф, подав сигнал остальным, выхватил меч из-под плаща и одним движением отсек руку от туловища. Граф вскрикнул и поднял голову; в тот же миг Бурхард ударил его с такой силой, что размозжил ему череп и часть мозга брызнула на пол. И хотя этих двух ударов было более чем достаточно, заговорщики приблизились к уже безжизненному телу и начали колоть и рубить его мечами, нанеся ему больше двадцати ран.
Так умер Карл Добрый, граф Фландрский, в среду на второй неделе поста, во второй день месяца марта года 1127-го.
Людовик Толстый поклялся отомстить за это убийство; судью привязали к виселице, а на голову ему посадили пса, которого без конца дразнили и который разорвал ему лицо; градоначальника привязали к колесу, поднятому на высоту пятидесяти футов, а затем изрешетили стрелами и арбалетными дротиками, стреляя в него снизу. Остальных заговорщиков сбросили с вершины башни.
К этому времени в Брюгге построили монастырь и церковь святой Годеливы. И вот по какому случаю.
Годелива, дочь Хемфрида и Огеры, в шестнадцать лет была выдана замуж за Бертульфа, владетеля Гистеля, и с благочестивым терпением сносила его дурное обращение с нею, пока, наконец, доведенная до отчаяния, не сумела убежать из графского замка и возвратиться в родительский дом.
Бодуэн, строго ратуя за справедливость, вызвал к себе графа Гистельского и приказал ему забрать жену и обращаться с нею со всей обходительностью, какую подобает оказывать девице благородного происхождения и добродетельной супруге. Как известно, решения Бодуэна не подлежали обжалованию; к тому же, благодаря вмешательству Годеливы, данное решение не было слишком суровым. Поэтому граф Гистельский решил подчиниться и забрал жену домой, но отныне неприязнь к ней усилилась из-за оскорбления, которое, как он считал, было нанесено ему по ее вине; тем не менее начиная с этого времени у нее не было больше поводов жаловаться на него.
Тем временем Бодуэн скончался, и на трон взошел Карл Добрый.
И тогда Бертульф, решив, что настало время отомстить, поручил двум своим слугам, которых звали Хакка и Ламберт, избавить его от жены, как только он в очередной раз отлучится в Брюгге.
В следующую субботу Бертульф во всеуслышание объявил за ужином, что наутро он отправляется в столицу Фландрии. Хакка и Ламберт переглянулись, а потом, когда граф поднялся из-за стола, сказали:
— Монсеньор, мы исполним вашу волю, но дайте нам ваш перстень в знак того, что вы передаете нам свою власть.
Бертульф молча снял с пальца перстень и, словно случайно, уронил его на пол: Хакка поднял его и надел себе на палец.
На следующую ночь убийцы постучали в дверь Годеливы, когда та собиралась ложиться спать.
Годелива спросила, кто это и что им нужно.
— Нас прислал граф, — ответили они. — Он поручил нам тотчас же отвести вас к нему.
— Покажите мне какой-нибудь знак, свидетельствующий о том, что вы говорите правду, — ответила Годелива, — и я готова последовать за вами.
Тогда они просунули под дверь перстень графа, и, поскольку Годеливе нечего было возразить против этого неопровержимого доказательства, она открыла дверь, сказав, что теперь им остается лишь сопроводить ее туда, куда велел отвести ее граф.
Она спустилась вниз и без возражений последовала за двумя слугами, вышедшими вместе с ней через потайной ход, от которого у них был ключ, из замка. Затем они двинулись по тропинке, ведущей в лес. С этой минуты Годелива поняла, что смерть неминуема; но, зная при этом, что всякое сопротивление бесполезно, она решила умереть по-христиански и, тихо молясь, продолжала идти вперед между двумя своими провожатыми.
Дойдя до перепутья лесных троп, туда, где стояла небольшая часовня, возле которой струился родник, Годелива попросила разрешения на миг преклонить колени перед образом Пречистой девы, как она обычно поступала всякий раз, проходя мимо этого места. Хакка и Ламберт не возражали и, пока она стояла на коленях и молилась, приготовили шнурок, которым они должны были ее задушить; увидев, что молитва подходит к концу, они накинули на шею несчастной шнурок и, чтобы умертвить ее, изо всех сил затянули петлю. Но при виде того, что, несмотря на все их усилия, агония Год ел ивы продолжается, они сами испугались, проволокли ее до родника и, погрузив ее голову под воду, держали так бедняжку до тех пор, пока она не оказалась одновременно утоплена и задушена. Тогда они подняли ее на руки, через потайной ход внесли в замок и подвесили к оконной перекладине, для того чтобы все подумали, будто, устав от жизни, она покончила с собой.
И в самом деле, когда на следующее утро служанка Го-деливы вошла в ее опочивальню, она ни на минуту не усомнилась в том, что ее несчастная госпожа, горести которой ей были известны, сама положила конец своим дням; вся в слезах, служанка спустилась вниз, чтобы сообщить всем в доме о случившемся. Тотчас же Ламберт сел верхом на коня, чтобы, по его словам, отправиться к своему господину и сообщить ему эту страшную новость, в то время как Хакка остался в замке, чтобы сделать необходимые приготовления для погребения графини.
Вечером приехал Бертульф. Графиня уже покоилась в гробу, но, поскольку граф не до конца еще верил в свою потерю, он решил увидеть тело жены и, войдя в комнату, приблизился к покойнице. В то же мгновение из синей полосы, оставленной шнурком на шее жертвы, хлынула кровь, причем с такой силой, что граф закрыл лицо руками, чтобы защититься. Уже не сомневаясь в том, что Годе-лива мертва, он распорядился, чтобы ее похоронили со всеми подобающими почестями.
Ровно год граф носил траур, а потом женился во второй раз, и в этом браке у него родилась удивительной красоты дочь; но вскоре стало заметно, что ее изумительные широко распахнутые глаза не видят: бедная девочка была слепой.
Поскольку новая хозяйка Гистельского замка обожала маленькую Этелинду, то со всех сторон приглашались лекари и врачи; но наука оказалась бессильна, как если бы глаза девочки закрывала божественная печать.