Из Парижа в Кадис

Хозяин и хозяйка бросились обслуживать меня в соответствии с моим саном. Я остановил их жестом: «Я уже поужинал!» — «Ну, и что! — воскликнул Александр. — Даже если ты поужинал, все равно садись и, выпей мансани-льи, которую открыл для нас Маке, расскажи нам о своем путешествии». Я сел и в свою очередь рассказал о выпавших на мою долю испытаниях.

«Господа, — произнес Жиро, когда я закончил, — предлагаю проводить амо до его гостиницы; прежде всего, чтобы оказать ему уважение, как повелевает нам долг, а кроме того, надо запомнить, где она находится». — «Да, да! Проводим амо!» — закричали все.

Жиро надавил пальцем на нос Дебароля. «Эй, — воскликнул тот, — que quiere usted?[23]» — «Прекрасно, — заметил Жиро, — прекрасно. Поскольку ты расположен изъясняться по-испански, передай нашим славным хозяевам, что мы пойдем проводить метра в его гостиницу, а они тем временем пусть приготовят нам постели». Дебароль перевел слова Жиро и меланхоличным взмахом руки попрощался со мной.

С большой торжественностью меня провели по тем же улицам, по каким я шел к гостинице моих спутников. Мой провожатый поджидал меня у дверей. За свои труды он получил монетку, и, поскольку эта была первая в его жизни серебряная монета, попавшая ему в руки, он восторженно закричал: «Да здравствует монсеньор!» Ни дать ни взять Грипсолейль.

На следующий день Толедо был разбужен известием, что в стенах города появился принц, путешествующий инкогнито. Обратите на это внимание, сударыня, поскольку сказанное имеет куда более важное значение, чем Вы могли бы подумать. Шутка, хорошая или плохая, могла стоить жизни пяти нашим спутникам, и если в один прекрасный день Вы сможете их увидеть, то только благодаря вмешательству доброго Провидения, которое, поднявшись в одну с нами карету в минуту нашего отъезда, соблаговолило пересечь границу, будучи, несомненно, приглашено на свадьбу его высочества герцога де Монпансье, и последовало за нами в Толедо.

Возможно, сударыня, после того, что я Вам рассказывал о надменности испанских трактирщиков, Вы удивляетесь предупредительности хозяев гостиницы «Кабальерос». Дело в том, сударыня, что Толедо — умирающий город. От чего он умирает? Гордость не позволяет ему признать, что он умирает от голода.

Толедо, старинный королевский город, оспариваемый как самая драгоценная жемчужина короны, за которую они убивали друг друга, доном Педро Справедливым и доном Энрике Трастамаре; Толедо, насчитывавший прежде от ста до ста двадцати тысяч жителей, тщетно пытается отыскать теперь в своих опустевших стенах пятнадцать тысяч обитателей. Толедо стоит теперь далеко от всех дорог, сударыня, и, за исключением знаменитой сабельной мануфактуры, отрезан от всякой торговли; короче, Толедо живет, а вернее, держится на ногах исключительно благодаря редким иностранцам, решающимся пересечь пустыню, куда более пустынную, чем Суэцкая, чтобы добраться до него.

Эти иностранцы, приносящие с собою жизнь, здесь, как Вы понимаете, желанные гости, особенно для владельцев гостиниц. И если голод заставляет волков выйти из леса, то он же вполне может заставить трактирщиков выйти из своих домов. Отмечаю как факт, что содержатели постоялых домов в Толедо имеют характерную особенность: они покидают свои дома, чтобы отправиться на рынок и выйти навстречу путешественникам. В итоге в этом испанском городе, где больше всего голодных, можно лучше всего поесть. Впрочем, сударыня, следует поскорее объяснить Вам, что Толедо не заслуживает такого запустения.

Если говорить о местоположении города, его внешнем облике и об изобилии света в нем, то Толедо просто чудо. В нем двадцать церквей, так богато украшенных резьбой по камню, как ни одна церковь во Франции. Толедо хранит память о стольких событиях, что историку здесь хватит работы на десять лет, а летописцу — на всю жизнь. И это не считая того особого величия мертвых или умирающих городов, в которое Толедо облекся с царственным величием.

Все на свете описывают Толедо, сударыня, начиная с добрейшего и милейшего г-на Делаборда и кончая нашим другом Ашаром, человеком остроумным и ярким, который как раз сейчас, когда я пишу Вам, пишет Соляру, соединяя в своем послании все то, что было написано до него. Так что если Вы хотите узнать Толедо так, словно видели этот город собственными глазами, то повторю Вам, сударыня, слова, которые Александр написал известным Вам неудобочитаемым почерком на стене гостиницы «Кабальерос»: «Читайте "Эпоху"!»

С шести часов утра до четырех часов дня мы осматривали Толедо, бродя вокруг монастырей, входя в церкви, взбираясь на колокольни, выказывая при этом всевозможные формы восторга и в итоге, изнуренные самим этим восторгом, не имея более сил восторгаться.

Если Вы когда-нибудь приедете в Испанию, сударыня, и посетите Мадрид, возьмите напрокат карету, снарядите дилижанс, дождитесь каравана, если потребуется, но поезжайте в Толедо, сударыня, поезжайте в Толедо! Только проявите предосторожность и заранее подумайте о том, каким способом Вы будете оттуда уезжать. Я вот пренебрег такой предосторожностью и чуть было не остался в Толедо с доном Риего, чтобы основать там колонию.

В самом деле, Вы помните, сударыня, что я приехал в Толедо дилижансом. Так вот, находясь по-прежнему под влиянием своих ошибочных расчетов, заставлявших меня питать надежду преодолеть путь из Мадрида в Толедо за восемь часов, я рассчитывал воспользоваться дилижансом из Аранхуэса, отстоявшего, по словам все тех же испанцев, всего лишь на семь льё от Толедо, и проехать эти семь льё за три часа. Как бы не так! Мне было наглядно объяснено, что если я сумею проехать эти семь льё за восемь часов, то могу считать себя избранником Неба.

Покинув Толедо в шесть часов утра, я приехал бы в Аранхуэс ровно в два часа пополудни, то есть спустя час после того, как через него проследует пиренейский дилижанс, в котором, как я Вам уже, помнится, говорил, мы заранее заказали семь мест. Следовательно, предстояло найти другой способ передвижения. Мы отпустили Деба-роля в город, предоставив в его распоряжение все наши денежные средства. Дебароль вернулся с двумя мулами, тотчас ставшими для всех предметом чаяний. Бросили жребий; на два первых льё мулы достались Жиро и Аша-ру. Дебароль и я должны были воспользоваться нашими верховыми животными на третьем и четвертом льё; наконец, три последних льё на них предстояло ехать Маке и Александру. Буланже отказался от участия в жеребьевке, заявив о своей неспособности к верховой езде, а дон Риего — сославшись на свой сан священнослужителя.

К пяти часам все было готово к отъезду. С нашим май-оралом у нас было подписано письменное соглашение, согласно которому мы должны были платить за карету десять дуро в день, что составляет тридцать дуро за три дня, или сто пятьдесят франков. Со своей стороны, за эти сто пятьдесят франков он должен был, забрав нас целыми и невредимыми из дома Монье, доставить также целыми и невредимыми в Аранхуэс, в Parador de la Costurera[24]. Чтобы вовремя появиться в Аранхуэсе, нам следовало покинуть Толедо в пять часов, к девяти часам доехать до Вилья-Ме-хора, небольшого постоялого двора, расположенного в трех льё от Толедо, там переночевать и тронуться в путь на следующий день в пять часов утра; тогда к завтраку мы приехали бы в Аранхуэс. Все это было оговорено и подписано. Но человек предполагает, а Бог располагает.

Сегодня я рассказал Вам о том, что предполагали мы, сударыня. Завтра Вы узнаете, как распорядился Господь Бог. А покамест молитесь за нас, ибо над нами, смею Вас заверить, сударыня, нависла страшная опасность.

XIII

Аранхуэс, 25 октября.

Вы оставили нас, сударыня, готовыми к отъезду; представьте себе Ваших друзей, которые расположились в ряд на круто, словно русская горка, уходящей вверх улице. Они стоят у дверей гостиницы «Кабальерос», а перед ними, на другой стороне улицы, высится замок древних королей Толедо. Этот дворец, ставший, насколько я знаю, казармой, имеет цвет опавшей листвы — самого красивого оттенка, какой только могут принять камни, в течение шести веков раскаляемые на сорокапятиградусной жаре солнцем. Справа, то есть на вершине горы — г а этот конец нашей улицы заслуживает такого наименования, — на фоне темно-синего неба вырисовываются стены старого замка. Слева открывается вид на сбегающую уступами нижнюю часть города с ее красноватыми крышами и остроконечными колокольнями; и, наконец, позади города простирается рыжеватая равнина, теряющаяся в дали фиолетового горизонта. Передо мной стоит майорал с шапкой в руках и просит дать ему задаток в счет ста пятидесяти франков, которых я ему пока не должен, но буду должен, когда он доставит нас целыми и невредимыми в Аранхуэс. По его словам, этот задаток, причем как можно более крупный, нужен ему из-за понесенных им больших расходов. Я вытаскиваю кошелек, в котором лежат двадцать унций, то есть примерно тысяча шестьсот франков, и даю ему одну.