Из Парижа в Кадис

На этот раз требовали собак. Альгвасил вопросительно взглянул на ложу королевы и знаком показал, что привести собак позволено. Как только этот знак был понят, все отдалились от быка. Можно было подумать, что несчастное животное заражено чумой. Бык остался один посередине арены, оглядываясь по сторонам и, казалось, удивляясь предоставленной ему передышке. Вне всякого сомнения, если в устройстве бычьего мозга есть какое-нибудь отделение, предназначенное для памяти о прошлом, то этот бык вспоминал в ту минуту о диких лугах, где он вырос, и полагал, что его отведут обратно к подножию скалистых гор и к опушкам темных лесов.

Но если он надеялся на это, то иллюзии его длились недолго. Дверь открылась. Вошел человек, держа на руках собаку, за ним второй, третий. В конце концов появилось шесть человек, и у каждого был грозный регго. При виде быка шесть псов отчаянно залаяли, глаза у них повылезали из орбит, пасти открылись до ушей — они готовы были растерзать своих хозяев, если те не спустят их. Хозяева, явно не склонные умереть смертью Иезавели, спустили собак, и те кинулись на быка.

При виде их бык догадался о том, что произойдет, и, пятясь, прижался к барьеру. В ту же секунду лающая свора промчалась через всю арену, и битва началась. Встретившись с новыми противниками, бык вновь обрел всю свою мощь; словно мужество, покинувшее его, когда он сражался с людьми, вернулось к нему перед лицом его естественных врагов. Что касается собак, то это были породистые псы — доги и бульдоги; один из них наверняка родился в Лондоне: он был самый маленький и самый злобный из всех. Он напомнил мне бедного Милорда, о котором Вы наслышаны, сударыня, и об удивительных приключениях которого в Италии Вы читали в «Сперона-ре» и «Корриколо».

Для меня это зрелище было не новым, хотя один из актеров сменился. Часто в наших прекрасных лесах Ком-пьеня, Виллер-Котре и Орлеана я видел кабана, когда он, прижавшись к скале или к стволу дерева, противостоял целой своре, покрывавшей землю на десять шагов вокруг него, точно живой и пестрый ковер. Время от времени какой-нибудь из этих отважных бойцов взмывал вверх на десять — двенадцать футов, подброшенный страшным рылом, два-три раза переворачивался в воздухе и падал окровавленный, с распоротым животом и выпадающими внутренностями.

Так же обстояло дело и в этом новом сражении: одна из собак была отброшена с арены прямо к зрителям; другая, кинутая почти вертикально, упала на барьер и сломала при падении хребет. Остальных бык топтал копытами, но они снова становились на ноги. Две вцепились ему в уши, третья, самая маленькая, — в морду, четвертая наскакивала на него сзади.

Сломленный страшной болью, бык вдруг дико замычал, а затем попытался убежать от нее, но она преследовала его, становясь все более сильной. Его приподнятая голова напоминала голову какого-то безобразного животного, ибо первые три собаки не отпускали свою добычу, равно как и четвертая, и эти странные наросты, казалось, составляли одно целое с ней. Дважды он обежал так арену, потом кинулся направо, затем налево, лягался, катался по земле, прыгал — все было бесполезно: железные челюсти собак не разомкнулись, и побежденный бык замер, опустил голову и наклонился вперед, опустившись на колени.

Раздались приветственные крики: «Браво, собаки!» — как кричали до этого «Браво, бык!» или «Браво, Кучарес!».

Чудо подошел со своим клинком; бык, отданный собакам, не заслуживает ни шпаги матадора, ни раны между плеч. Только отважным быкам смертельный удар наносят спереди; только тех, кто способен убить, убивают; остальных умервщляют сбоку, и клинок им вонзают из-за спины.

Чуло подошел к быку и трижды вонзил лезвие ему в бок. На третий раз он попал ему в сердце, и бык упал. Наступила очередь качетеро выполнить свою обязанность. Он приблизился и сделал свое дело. Хозяевам предстояло оторвать собак от бездыханного врага — они все еще не отпускали его.

Знаете ли Вы, сударыня, как происходит это действие, каким своего рода гомеопатическим способом заставляют бульдога раскрыть челюсть? Нет ничего проще — его кусают в хвост.

Однажды я чуть было не снискал благодаря этому триумф. Я ехал в кабриолете по улице Святой Анны и вынужден был остановиться, так как дорогу мне преградило огромное скопление народа. По улице в сопровождении львиной собачки и слуги прогуливалась старая маркиза; вдруг откуда-то выскочил бульдог небольшого роста, но с железными челюстями, кинулся на несчастную львиную собачку и вцепился в мясистую часть ее зада. Собачка взвыла, маркиза закричала, слуга разразился проклятиями, а публика — вынужден сказать это, сударыня, к стыду обитателей улицы Святой Анны, — принялась хохотать.

Самые сострадательные души попытались разнять собак, но безуспешно, и это привело маркизу в отчаяние. Я решил сыграть роль античного бога, используя кабриолет вместо театральной машины. Я оперся на откинутый кожаный фартук кабриолета и взял ситуацию в свои руки. «Принесите мне сюда обоих животных!» — заявил я. «О сударь! Спасите мою собаку!» — воскликнула маркиза, умоляюще складывая руки. «Сделаю что смогу, сударыня!» — скромно ответил я.

Ко мне подтащили сцепившуюся парочку. Поскольку я никоим образом не был знаком с этим бульдогом и, следовательно, не состоял с ним в дружеских отношениях, я обернул ему хвост своим платком и через платок резко укусил его.

Львиная собачка отпала, как спелый фрукт, свалилась на землю и помчалась к своей хозяйке, в то время как бульдог, извиваясь от боли, с налитыми кровью глазами и широко раскрытой пастью, попытался вцепиться в какую-нибудь часть моей персоны.

Однако я прекрасно знаю, как отделываться от бульдогов: этому ремеслу меня обучил Милорд. Я кинул пса на десять шагов от себя и громко скомандовал кучеру: «В Институт!» — «Ах, вот оно что! — воскликнула старая дама. — Нет никакого чуда в том, что этот господин так учен: он академик!»

Три дня спустя старая маркиза, узнав мою настоящую профессию и мой адрес, предложила мне свою руку и свое сердце. Женившись на ней, я был бы сегодня вдовцом и обладателем ренты в пятьсот пятьдесят тысяч франков. Так что женитесь, молодые люди!

Разрешите мне после того, как я высказал это нравоучение, попрощаться с Вами, сударыня! Корриды — это зрелище, смотреть которое никогда не может наскучить, так что целую неделю я бывал на всех корридах, проходивших в Мадриде. Но видеть и слышать — это не одно и то же, и я боюсь, что мой рассказ и так уже слишком затянулся. Тем более что я вынужден буду вернуться к этой теме, поскольку предстоят королевские корриды, а они, как я Вам уже имел честь объяснять, проходят совсем иначе, нежели обычные.

IX

Мадрид, 14 октября, вечер.

Поистине, сударыня, Мадрид — город чудес! Не знаю, всегда ли в Мадриде такая иллюминация, такие танцы и такие женщины, но в чем я уверен, так это в том, что мной овладело чудовищное стремление именно сейчас, когда благодаря принятым мерам предосторожности мое материальное состояние упрочилось, получить испанское подданство и избрать Мадрид местом жительства.

Кто не видел Прадо утопающим в блеске огней вчера вечером, тот не знает, что такое иллюминация; кто не видел, как в этом ослепительном свете шествует двадцать очаровательных женщин, чьи имена я мог бы Вам назвать, у того не хватит воображения представить, как выглядит собрание фей; кто не посетил Театра дель Сирко и не видел, как Ги Стефан танцует халео-де-херес, тот даже не догадывается, что такое танец. Могу добавить: кто не видел, как сражается Ромеро, тот не понимает, что значит отвага, но к этой последней теме я вернусь позднее, тогда как о первых трех, напротив, дам исчерпывающий отчет сейчас.

Вчера, сударыня, покинув дворец, я велел отвезти себя на Прадо. Этот огромный проспект, похожий на Елисейские поля, весь был в огнях; однако эти огни, вместо того чтобы изображать привычные волнистые узоры и официальные декоративные арки, какие мы видим 1 мая и 29 июля, сверкали всеми красками и образовывали всевозможные контуры: соборных церквей, цветов, готических замков, мавританских дворцов, гирлянд, звезд, солнца; словно вся наша планетарная система целиком собралась, чтобы устроить праздник нашему бедному земному шару. Ничего подобного я никогда не видел, за исключением праздника Луминара в Пизе. Я слышал от кого-то, что такая иллюминация обходится в сто тысяч франков в день, но меня это ничуть не удивляет.