Из Парижа в Кадис

В поединке с быком он проявляет чудеса отваги, свидетельствующие о его глубоком понимании характера животного. Однажды, когда он состязался с Монтесом и тот одерживал над ним победу, Кучарес, не зная, как вернуть себе обратно часть аплодисментов, похищенных у него удачливым соперником, рухнул на колени перед разъяренным быком. Две-три секунды удивленный бык смотрел на него, а затем, словно испуганный этой невиданной смелостью, бросился прочь от тореадора и стал преследовать чуло.

Итак, Кучарес вышел вперед; в левой руке он держал шпагу, спрятанную под мулетой. Мулета, сударыня, это щит тореадора — кусок красного сукна, натянутый на небольшую палку.

Кучарес пересек арену, преклонил колено перед королевской ложей и, сняв правой рукой с головы свою небольшую шляпу, попросил у августейшей зрительницы позволения убить быка. Жестом и с улыбкой разрешение было дано.

Горделивым движением, присущим лишь человеку, который идет на бой со смертью, Кучарес отбросил в сторону шляпу и двинулся на быка. Вся квадрилья гарцевала вокруг тореадора, готовая подчиниться любым его приказам. Начиная с этого момента все должно было происходить исключительно по воле тореадора. Он выбрал место битвы и заранее знал, где ему следует нанести смертельный удар животному; все остальные должны были действовать так, чтобы привести быка к указанному месту.

Место это находилось под королевской ложей. Однако чуло старались не просто привести туда быка, а сделать это с определенным изяществом, ибо им тоже хотелось получить свою долю рукоплесканий. Они принудили быка проделать широкий круг, пройти перед ложей городского совета, вернуться к загону, а оттуда — к тому месту, где его ждал Кучарес с мулетой в одной руке и шпагой в другой. Проходя мимо ранее поднятой им на рога лошади, на этот раз действительно мертвой, бык свернул с пути, чтобы еще два-три раза поддеть ее рогами. «Смотрите, смотрите же!» — ликовал Рока.

Увидев быка перед собой, Кучарес подал знак. Все отошли в сторону.

Человек и животное стояли друг против друга: тореадор с его узкой шпагой, длинной и заостренной как игла; бык с его безмерной мощью, грозными рогами, с его скакательными суставами, более подвижными, чем у самой резвой лошади. По сравнению с этим чудовищем человек, по правде говоря, казался чем-то ничтожным. Но в глазах тореадора светился ум, а во взгляде быка сверкал лишь огонь ярости. Поэтому было очевидно, что все преимущество на стороне человека и что в этой неравной борьбе все же сильный окажется побежденным, а слабый одержит верх.

Кучарес принялся махать мулетой перед мордой быка. Бык ринулся на него. Тореадор повернулся на месте; левый рог животного слегка коснулся его груди. Трюк был исполнен великолепно, и цирк разразился рукоплесканиями. Эти рукоплескания, казалось, раздразнили быка — он снова кинулся на Кучареса; на этот раз тореадор ждал его, держа в руке шпагу.

Удар был страшен; шпага согнулась дугой, а затем взлетела вверх. Острие ее ткнулось в плечевую кость, шпага спружинила и со свистом вырвалась из рук тореадора. Публика уже готова была освистать Кучареса, но он сумел совершить новый поворот, не менее ловкий, чем первый, и это помогло ему ускользнуть от врага. Чуло выступили вперед, чтобы отвлечь быка, однако Кучарес, несмотря на то что он остался безоружным, сделал им знак оставаться на месте. Правда, в руках у него оставалась мулета.

То, что мы затем увидели, было настоящим чудом, демонстрацией глубокого понимания человеком поведения животного, что совершенно необходимо тому, кто в течение нескольких минут воюет с ним, держа в руках лишь простую алую тряпку. Кучарес вел быка куда хотел и, возбуждая его, заставлял терять чутье. Десять раз бык кидался на тореадора, проносясь то слева, то справа, постоянно задевая, но не разу не ранив.

Наконец Кучарес, осыпанный аплодисментами, поднял шпагу, спокойно ее обтер и приготовился к новому удару. На этот раз тонкий клинок погрузился во всю свою длину точно между лопатками быка. Животное замерло, дрожа, но оставаясь на ногах; было понятно, что если не сама сталь, то по крайней мере холод стали проник до самого его сердца. Только эфес шпаги торчал у основания шеи.

Тореадор, не обращая больше внимания на быка, отправился приветствовать королеву. Бык же, чувствуя, что рана его смертельна, огляделся вокруг и рысцой, ставшей уже тяжелой из-за близкой смерти, двинулся к поверженной лошади. «Вы видите?! — воскликнул Рока, обращаясь ко мне. — Видите?!»

И в самом деле, добравшись до трупа лошади, бык рухнул на передние колени, жалобно замычал, опустил заднюю часть туловища и лег; только голова его еще оставалась приподнятой. В эту минуту из коридора вышел каче-теро, подкрался к быку, поднял кинжал, подождал минуту и нанес удар.

Молния не могла бы пронзить быстрее. Голова животного поникла без единого содрогания, и оно без единой жалобы испустило дух. Тотчас же музыка возвестила о смерти быка. При этих звуках открылась дверь и появились четыре мула, каждый из которых тащил за собой нечто вроде упряжного валька для постромок.

Мулы почти не были видны под великолепными араге-jos1, украшенными шелковыми кисточками и увешанными колокольчиками. К валькам стали привязывать один за другим трупы трех лошадей, после чего мулы унеслись с быстротой молнии. Затем наступила очередь быка, и он тоже был удален через выход, специально предназначенный для вывоза мертвых тел. Дверь за ним закрылась.

На песке пролегли четыре широкие кровавые полосы, оставленные телами лошадей и быка. На арене кое-где виднелось еще несколько красных пятен. Вошли четверо служителей цирка: двое с граблями, двое с корзиной песка. Через десять секунд следы первой корриды были устранены.

Пикадоры заняли свои места слева от загона, чуло и бандерильеро — справа. Лукас Бланко, сменивший Куча-реса, чуть вышел вперед. Музыка возвестила начало второй корриды, дверь отворилась, и появился второй бык. Знаете, сударыня, одна из особенностей этого великолепного зрелища — то, что в нем никогда не бывает антрактов; даже смерть человека рассматривается как обычное происшествие и не прерывает представления. Как и в наших хорошо организованных театрах, для исполнителей всех ролей есть дублеры, даже по два.

Среди быков, так же как и среди людей, сударыня, есть трусливые и смелые, простодушные и хитрые, упрямые и отходчивые. Появившийся бык был такой же черный, как и первый; ему было семь лет, как и тому, и он тоже прибыл из Аламинского леса. На взгляд всех присутствующих, он выглядел как брат первого быка, но это сходство не могло обмануть Рока. «Если вам надо нанести какие-нибудь визиты, — обратился он ко мне, — воспользуйтесь случаем, вы смело можете пропустить эту корриду!» — «Почему?» — «Потому что этот бык плох!» — «Откуда вы это знаете?» — «Я это вижу». Сударыня, я заставлю Рока де Тогореса погадать мне, и берегитесь: если он мне предскажет, что придет день, когда Вы меня полюбите, то это произойдет неминуемо, как бы Вы ни клялись, что такой день не наступит никогда.

Бык был в самом деле плох. Как и первый, он кидался на всех трех лошадей, но одного движения копья пикадора было достаточно, чтобы остановить его и даже отогнать. Трижды отброшенный, он продолжал бегать по арене, мыча от боли. Весь цирк шикал и свистел.

Зрители цирка, сударыня, самые беспристрастные наблюдатели, каких я только знаю. Они рукоплещут и свистят, непредвзято оценивая заслуги людей и животных, тореадора и быка. Ни один хороший удар, нанесенный рогом, копьем или шпагой, не остается незамеченным ими. Однажды двенадцать тысяч зрителей в один голос требовали пощады быку, выпустившему кишки девяти лошадям и убившему пикадора. Пощада была дана, и бык живым, неслыханное дело, ушел с арены.

Нашему быку рассчитывать на столь славное спасение не приходилось. Напрасно пикадоры кололи его, напрасно бандерильеро втыкали в него свои бандерильи — ничто не могло побудить его к бою. И тогда цирк огласился криком: «Perros! Perros!» Perm — это «собака», a perros, соответственно, — «собаки». Когда бык не решается атаковать, когда он ведет себя не так, как положено храбрецу, то начинают требовать либо perros, либо fuego.