Вилла Пальмьери

Обед продолжался до половины пятого; в пять часов должны были состояться скачки. Князь Корсини предоставил в наше распоряжение летний дом своего второго сына, маркиза ди Лайатико, губернатора Ливорно. Поскольку начало скачек было у Порта аль Прато, лошади мчались прямо под окнами этого дома: мы покинули одно гостеприимное жилище, чтобы оказаться в другом.

Во Франции летний дом князя Корсини назвали бы дворцом. Мы вошли через главный вход: это немаловажная подробность, если знать здешние обычаи, ибо главный вход открывается лишь для великого герцога, эрцгерцогов и самого князя Корсини. В тот день имелся и еще один повод, чтобы открыть парадный вход. Юные эрцгерцоги должны смотреть на скачки не откуда-нибудь, а именно с балкона летнего дома князя Корсини. Я говорю «должны», так как предполагаю, что между Палаццо Питти и Палаццо Корсини, между одним княжеским родом и другим, существует на этот счет давний уговор. Внук князя Корсини, очаровательный ребенок лет пяти-шести, оказывал достойный прием юным эрцгерцогам — детям примерно того же возраста.

Приближалось время начала скачек; мы заняли места у боковых окон и на боковых балконах: окно и балкон на середине фасада предназначены для эрцгерцогов. Улица несказанно преобразилась. С каждой ее стороны был сооружен амфитеатр из ступеней, поднимавшихся до высоты второго этажа, так что окна во вторых этажах казались верхними ступенями амфитеатра. Поскольку над окнами второго этажа располагались окна третьего, а над окнами третьего — крыша и все ступени, окна и крыши были заняты мужчинами, женщинами и детьми, в целом это составляло пространство высотой около пятидесяти футов, сплошь заполненное зрителями. Добавьте к этой живой картине, шумливой и пестрой, длинные полотнища узорчатого шелка различных цветов, которые в Италии по праздникам принято вывешивать на балконах, — и вы сможете представить себе зрелище, открывшееся перед нами повсюду, насколько хватало глаз.

Вскоре наше внимание сосредоточилось на скакунах: это были пять красивых лошадок небольшого роста, рожденных в Тоскане, ибо за приз на этих скачках могут состязаться лишь тосканские лошади. Часть денежного приза — дар великого герцога, другая часть составляется из сделанных ставок. На бедре у лошадей виднелся номер, под которым они скакали, а на спине и на боках болтались похожие на каштаны железные шарики с острыми, как иглы, наконечниками, предназначенные для того, чтобы придать скакунам резвости. Хозяева вывели лошадей и выстроили их в ряд у натянутой веревки: по сигналу веревка должна была упасть и освободить им дорогу. Дистанция, которую им предстояло преодолеть, составляла приблизительно две мили; начиналась она, как мы уже сказали, у Порта аль Прато и заканчивалась у Порта алла Кроче. О победе и о победительнице должны были возвестить пушечные выстрелы, от одного до пяти, в зависимости от номера выигравшей лошади.

Прозвучал сигнал, веревка упала, пять скакунов понеслись галопом по Борго Оньиссанти и вскоре исчезли из виду. Через пять-шесть минут раздались два пушечных выстрела: выиграла лошадь под вторым номером. И толпа зрителей сразу же растеклась, без всякого шума и гомона, не как струи бурного потока, а как воды тихого озера; тем не менее толпа эта веселилась и радовалась, но той внутренней радостью, что не нуждается в шумливых проявлениях, которые кажутся людям верхом счастья, а на самом деле помогают им забыться. Всякий шумно веселящийся народ — это страдающий народ.

Само зрелище длилось не более пяти секунд, но на него сошелся весь город. Дело в том, что во Флоренции, как мы уже говорили, все служит поводом для зрелища. Люди наслаждаются здесь не столько зрелищем, которое они видят, сколько его предвкушением или воспоминанием о нем.

В конце дня аристократию еще ожидала Пергола, состоятельных горожан — театр Кокомеро, а простой народ — театры на Борго Оньиссанти и на Пьяцца Веккья.

В последующие два дня остатки праздника еще сохранялись — так после землетрясения почва еще продолжает какое-то время колебаться; но вскоре жизнь вернулась в привычное русло, а потом началась нестерпимая июльская жара, и все разъехались на воды — в Лукку, Виа Ред-жо или Монте Катини.

II

ПАЛАЦЦО ПИТТИ

Поскольку мы далеко еще не завершили осмотр Флоренции, прерванный из-за праздника святого Иоанна, нам, к сожалению, пришлось остаться в городе. Мы условились встретиться с нашими флорентийскими друзьями на водах Монте Катини и пожелали им доброго пути, а они пожелали нам вдоволь насладиться осмотром.

Прежде всего мы отправились в Палаццо Питти. Палаццо Питти, постоянная резиденция великого герцога, расположен, как и наш Люксембургский дворец (между ними есть некоторое сходство), на другом берегу реки. Чтобы попасть туда, надо перейти Понте Веккьо, следуя по коридору, о котором я уже рассказывал и который великий герцог Козимо, поклонник античности, построил по образцу коридора, соединявшего, если верить Гомеру, дворец Гектора с дворцом Приама.

Понте Веккьо был возведен Таддео Гадди в 1345 году на фундаментах древнего моста, сооруженного еще римлянами. Весь мост, не считая сквозного хода посредине, по обеим сторонам застроен лавками, торговать в которых, согласно указу капитана квартала, обнародованному в 1594 году, позволено одним лишь ювелирам. Указ этот остается в силе по сей день. Только вот беда: вы приходите в эти лавки, помня о том, что в свое время оттуда вышли такие мастера, как Брунеллески, Гиберти, Донателло и Бенвенуто Челлини, а встречаете там их потомков, жалких ремесленников, лишенных вкуса и выдумки, не выдерживающих никакого сравнения со своими великими предшественниками. К счастью, когда вы добираетесь до оконечности моста, взгляд, утомленный видом золотых побрякушек, отдыхает на «Геркулесе и Кентавре», одной из прекраснейших скульптурных групп Джамболоньи. Этот шедевр, созданный в 1600 году, замыкает собой эпоху шедевров — шестнадцатый век.

Сойдя с моста, вы оказываетесь на Виа Маджо, улице, с которой связаны два достаточно любопытных события. Свидетельство о первом из них, историческом, доступно всеобщему обозрению: это прелестный дом, в котором обосновалась Бьянка Капелло, когда великий герцог пожаловал ее мужу должность гардеробмейстера и, чтобы избавить себя от длинных ночных прогулок, которые, как мы помним, вызывали недовольство его отца, решил поселить любовницу поближе к Палаццо Питти. Дом можно узнать по украшающим его очаровательным фрескам, по рельефу с гербом Медичи на фасаде и по надписи, выбитой на доске из белого мрамора:

Bianca Capello,

Prima che fosse moglie a Francesco primo dei Medici,

Avito questa casa, chel ella si edificava nel 1566.[6]

Второе событие целиком относится к области искусства; свидетельство о нем ушло навеки вместе с его участниками и живет, как легенда, лишь в памяти поэтов. Вот как рассказывают о нем.

Осенним днем 1573 года мужчина лет сорока пяти или пятидесяти стоял на пороге своего дома на Виа Маджо[7] и вдруг увидел, как к нему приближается красивый молодой человек лет около тридцати, верхом на украшенном богатой сбруей коне, которым он правил с военной сноровкой. Поравнявшись с хозяином дома, всадник остановился и пристально вгляделся в него, словно желая удостовериться, что он не ошибся; затем спешился и подошел поближе.

— Не вы ли Бернардо Буонталенти, чудесный архитектор, чей творческий гений изобрел замечательные театральные машины, с помощью которых в этом городе недавно представляли «Аминту» Торквато? — спросил он.

— Да, — ответил тот, к кому были обращены столь приятные слова, — да, это я. Признаю, что меня зовут Бернардо Буонталенти, но не могу согласиться с преувеличенными похвалами, которыми вы из любезности сопровождаете мое имя.

В ответ молодой человек ласково улыбнулся, подошел к нему, крепко обнял его и прижал к сердцу; потом, заметив, что Буонталенти, удивленный таким изъявлением дружеских чувств, пытается узнать в новом для себя лице чьи-то, быть может, знакомые, но забытые черты, сказал: