Путевые впечатления. Корриколо

Англичанин для лаццарони больше, чем импровизатор, больше, чем парад, больше, чем колокола, больше, чем балаган, ибо англичанин доставляет ему не только удовольствие, но и деньги. Англичанин — это его вещь, его добро, его собственность. Лаццарони идет впереди англичанина, чтобы показать ему дорогу, или следом за ним, чтобы украсть у него носовой платок. Англичанину он продает всякие диковинки и достает античные медали, англичанина он обучает своему наречию, а тот бросает в море монеты, за которыми лаццарони ныряет. Наконец, он сопровождает англичанина на экскурсии в Поццуоли, Кастел лам маре, Капри и Помпеи, ибо англичанин оригинал по убеждению: порою он отказывается от опытного проводника и чичероне с номером и нанимает первого попавшегося лаццарони — несомненно потому, что у англичан инстинктивное влечение к лаццарони, подобно тому как лаццарони испытывает к англичанам небескорыстную симпатию.

И надо сказать, что лаццарони не только хороший проводник, он и отличный советчик. Во время моего пребывания в Неаполе один лаццарони дал англичанину три совета, оказавшихся как нельзя кстати. Поэтому три совета принесли лаццарони пять пиастров, что обеспечило ему спокойное и безбедное существование в течение полугола.

Вот как это было.

IX

ЛАЦЦАРОНИ И АНГЛИЧАНИН

Одновременно со мной в Неаполе находился и проживал в той же гостинице некий англичанин. Он был из тех сварливых, флегматичных, категоричных англичан, которые считают, что деньги — движущая сила всего, воображают, что с помощью денег можно добиться всего, наконец, деньги для них — решающий довод в любом споре.

Англичанин рассудил следующим образом: "С моими деньгами я буду говорить все, что думаю; с моими деньгами я раздобуду все, чего хочу; с моими деньгами я куплю все, чего пожелаю. Раз у меня достает денег, чтобы дать хорошую цену за землю, я смогу поторговаться и за небо".

Он выехал из Лондона в этом сладком заблуждении и прибыл прямо в Неаполь на пароходе "Сфинкс". Оказавшись в Неаполе, он захотел увидеть Помпеи. Он потребовал проводника, но проводника под рукой не оказалось, и англичанин в замену проводнику взял лаццарони.

Прибыв накануне в порт, англичанин испытал первое разочарование: корабль бросил якорь на полчаса позже, чем ожидалось, и пассажиры не смогли сойти на берег в тот же вечер. Поскольку достойный островитянин в течение шести дней пути от Портсмута до Неаполя постоянно страдал морской болезнью, подобное препятствие сильно его раздосадовало, вследствие чего он немедленно предложил начальнику порта сто гиней. Но приказы санитарной инспекции непререкаемы, и начальник порта рассмеялся англичанину в лицо. Поэтому англичанин отправился спать в крайне дурном расположении духа, посылая ко всем чертям короля, отдающего подобные приказы, а заодно и правительство, имеющее низость исполнять их.

Из-за своего флегматичного характера англичане особенно злопамятны; так что наш англичанин заимел на короля Фердинанда зуб, а поскольку англичане не имеют обыкновения скрывать свои мысли, то по дороге в Помпеи он на самом чистом итальянском, какой только можно почерпнуть из грамматики Вергани, во всеуслышание поносил тиранию короля Фердинанда.

Лаццарони не говорит по-итальянски, но понимает все наречия. А потому он прекрасно понял, что говорил англичанин, который, несомненно следуя своей приверженности принципу равенства, усадил лаццарони в свою коляску. Единственное социальное различие, имевшееся между англичанином и лаццарони, состояло в том, что один сидел лицом к движению, а другой — спиной.

Пока они ехали по большой дороге, лаццарони невозмутимо выслушивал все оскорбления, которыми англичанину было угодно осыпать его государя. У лаццарони нет устоявшихся политических взглядов. В его присутствии можно сказать все что угодно о короле, королеве или принце, лишь бы ничего не было сказано о Мадонне, святом Януарии или Везувии, — остальное лаццарони безразлично.

Тем не менее, когда они прибыли на улицу Гробниц, лаццарони, видя, что англичанин продолжает свой монолог, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Но то ли англичанин не понял важности этого жеста, то ли посчитал ниже своего достоинства последовать данному ему совету, он продолжил свои выпады против Фердинанда Возлюбленного (по-моему, именно так его называют).

— Простите, ваше превосходительство, — сказал лаццарони, опершись одной рукой на борт коляски, а затем спрыгнув на землю столь же легко, как это могли бы сделать Ориоль, Лоуренс или Редиша, — простите, но, с вашего позволения, я возвращаюсь в Неаполь.

— Почему тебе возвращаться в Неаполь? — спросил англичанин.

— Потому что мне нет охоты быть повешенным, — ответил лаццарони, копируя любимую англичанином конструкцию фразы.

— И кто осмелился бы тебе повесить? — продолжал англичанин.

— Кто мне король, — отвечал лаццарони.

— А почему он бы тебе повесить?

— Потому что вы сказать ругательства о нем.

— Англичанин есть свободен сказать все, что он хочет.

— А лаццарони не есть.

— Но ты ничего не сказать.

— Но я все слышать.

— Кто об этом сказать?

— Инвалид.

— Какой инвалид?

— Инвалид, который будет сопровождать нас во время посещения Помпей.

— Я не хотеть инвалида.

— Тогда вы не посещать Помпеи.

— Мне не мочь посещать Помпеи без инвалида?

— Нет.

— Мне платить?

— Нет.

— Мне платить в два, три, четыре раза больше?

— Нет, нет, нет!

— О-о! — произнес англичанин и погрузился в глубокое раздумье.

Что касается лаццарони, то он стал пытаться перепрыгнуть через собственную тень.

— Я хочу брать инвалида, — сказал англичанин через какое-то время.

— Значит, берем инвалида, — ответил лаццарони.

— Но я не хочу, чтобы молчать мой язык.

— В таком случае, мне говорить вам до свидания.

— Мне хотеть, чтобы ты оставался.

— В таком случае, позвольте мне давать совет вам.

— Давай совет мне.

— Раз вы не хотеть молчать ваш язык, наймите, по крайней мере, глухого инвалида.

— О! — воскликнул восхищенный советом англичанин. — Я хотеть глухого инвалида. Вот пиастр тебе найти глухого инвалида.

Лаццарони помчался в караульное помещение и выбрал глухого как тетерев инвалида.

Началась обычная экскурсия, во время которой англичанин продолжал облегчать душу, понося его величество Фердинанда I, при этом инвалид его не слышал, а лаццарони делал вид, что не слышит. Они посетили дом Диомеда, улицу Гробниц, виллу Цицерона, дом Поэта. В одной из спален этого дома находилась весьма анакреонтическая фреска, привлекшая внимание англичанина: не спросив ни у кого разрешения, он уселся на бронзовое сиденье, вытащил альбом и принялся рисовать.

Едва он начертил первую линию, как к нему подошли инвалид и лаццарони. Инвалид хотел было сказать что-то, но лаццарони сделал ему знак, что говорить будет он.

— Ваше превосходительство, — сказал лаццарони, — делать копии фресок запрещено.

— О! — сказал англичанин. — Я хотеть эту копию.

— Это запрещено.

— О! Я заплачу!

— Это запрещено даже за плату.

— Я заплачу в два, три, четыре раза больше.

— Я же сказал вам, что это запрещено! Запрещено! Запрещено! Слышите вы?!

— Мне непременно хотеть рисовать эту маленькую глупость, чтобы смешить миледи.

— Тогда инвалид сдавать вас в караульную.

— Англичанин есть свободен рисовать, что он хочет.

И англичанин вновь взялся за карандаш. Инвалид подошел к нему с неумолимым видом.

— Простите, ваше превосходительство, — сказал лаццарони.

— Говори мне.

— Вы непременно хотите нарисовать эту фреску?

— Я хочу.

— И другие тоже?

— Да, и другие тоже. Я хотеть рисовать все фрески.

— Тогда, — сказал лаццароне, — позвольте дать вам совет: возьмите слепого инвалида.

— О-о! — воскликнул англичанин в еще большем восторге от второго совета, нежели от первого. — Я хотеть слепого инвалида. Вот два пиастра тебе найти слепого инвалида.