Сперонара

"Трушу!" — вскричал я и одним махом вскочил в бочку, сжимая в руке нож.

Не правда ли, Пьетро, — продолжал капитан, прервав свой рассказ, — не правда ли, что я проделал все это, чтобы заставить его объяснить причину своего поведения в отношении меня?

— Да, конечно, — ответил Пьетро, — и это даже очень меня удивило, потому что, как вы сами прекрасно знаете, капитан, это не в ваших привычках, и, когда мы проделывали такой же номер с калабрийцами, все шло как по маслу.

— Словом, — продолжал капитан, — Гаэтано не захотел ничего слушать. Он тоже забрался в бочку. Однако, когда его левую руку стали привязывать у него за спиной, как только что поступили со мной, он заявил, что это ему мешает, и попросил оставить руку свободной. Ее тут же отвязали.

После этого мы начали сражаться; Гаэтано как бы нехотя, легко отбивал левой рукой удары, которые я ему наносил, и это несколько отсрочило конец поединка. Он даже немного поранил мне плечо, прежде чем я задел его самого, ибо я считал ниже собственного достоинства бить его по конечностям. Но, по правде сказать, когда я увидел, как течет моя кровь и как Пьетро, досадуя, кусает себе локти, я сделал такой сильный выпад, что Гаэтано упал, скорее от удара кулаком, чем от удара ножом, и откатился со своей бочкой к окну. Увидев, что мой противник не встает, я подумал, что он получил сполна. В самом деле, взглянув на лезвие ножа, я увидел, что оно залито кровью по самую рукоятку. Нунцио подбежал ко мне.

"Ну же? Ну же? — воскликнул я. — Как обстоят дела? За кем нам посылать: за священником или врачом?"

"За священником, — глухим голосом ответил Гаэтано, — врач уже не понадобится".

"Пусть будет священник, — сказал Нунцио. — Эй, старик!" — позвал он.

Дверь открылась, и на пороге показался Маттео.

"Комнату и кровать господину: он теряет сознание!"

"Все готово", — ответил Маттео.

"В таком случае помогите перенести его туда, пока другие разобьют несколько бутылок, чтобы создать видимость того, что страсти разгорались постепенно".

"Священника! Священника! — пробормотал Гаэтано еще более глухо, чем в первый раз. — Вы же видите, что если будете мешкать, то я умру до того, как он придет".

Кровь и в самом деле била из его груди фонтаном.

"Умереть-то вы умрете, а как же иначе, — произнес Маттео, беря раненого за плечи, в то время как Нунцио взял его за ноги, — но вам осталось еще жить около четырех или пяти часов, знаете ли, я вижу это по вашим глазам; поставлю-ка я вам славный компресс на рану, и вы успеете отлично исповедаться".

Дверь закрылась, и я остался наедине с Пьетро.

"Ну, черт побери! — сказал он. — Что с вами, капитан? Неужели вам станет дурно из-за какой-то царапины на плече?"

"Ах! Дело не в этом, дело не в этом, — ответил я, — но уж лучше мне было не встречаться с этим человеком, ведь мне заплатили, чтобы я доставил его сюда живым и здоровым".

"Вот оно что! И все же мне думается, — ответил Пьетро, — что, когда мы высадили его на берег, он великолепно себя чувствовал".

"Эти деньги принесут мне несчастье, Пьетро, и, если он умрет, я не собираюсь оставлять себе ни гроша, а потрачу все на то, чтобы в церкви служили мессы".

"Мессы, это всегда хорошо, — сказал Пьетро, — и вот тому доказательство: та, что вы перед этим заказали, пошла вам на пользу; но деньгами тоже не стоит пренебрегать".

"А эта бедная женщина, Пьетро, бедная женщина, приходившая ко мне на судно и провожавшая Гаэтано на берегу! Каково ей будет, когда она это узнает!"

"Ну да! Конечно! Тут наверняка не обойдется без слез, но, в конечном счете, все-таки лучше, чтобы плакала она, а не хозяйка. Притом вы лишь вернули парню прошлогодний должок, вот и все, правда, с процентами, но послушайте-ка, ведь только банкроты не возвращают своих долгов".

"Все равно, — продолжал я, — хотел бы я знать, почему все-таки он тогда ударил меня ножом".

И тут дверь комнаты, куда отнесли Гаэтано Сферра, открылась.

"Капитан Арена, — послышался оттуда голос, — умирающий спрашивает вас".

Обернувшись, я узнал фра Джироламо.

"Я здесь, святой отец", — ответил я, вздрогнув.

"Ну, — сказал Пьетро, — сейчас вы, возможно, что-то узнаете; если об этом можно будет говорить, вы нам все потом расскажете".

Кивнув ему в знак согласия, я вошел в комнату.

"Брат мой, — сказал фра Джироламо, указывая на Гаэтано Сферра, бледного, как простыни, на которых он лежал, — вот христианин, который скоро умрет и который желает, чтобы вы услышали его исповедь".

"Да, идите сюда, капитан, — произнес Гаэтано таким слабым голосом, что его едва было слышно, — только бы Бог дал мне силы дойти до конца!"

"Смотрите, смотрите, — сказал папаша Маттео, входя и ставя на столик рядом с постелью умирающего пузырек с красной, как кровь, жидкостью, — смотрите, вот то, от чего вы приободритесь; выпейте-ка две ложки, и вам это наверняка понравится. Знаете, капитан, — продолжал он, обращаясь ко мне, — этот тот самый настой, что делала бедняжка Джулия, которую называли колдуньей; он ведь так помогал вашему дяде".

"О! В таком случае, — сказал я, наливая жидкость в ложку и поднося ложку к губам раненого, — выпейте: Маттео прав, это пойдет вам на пользу".

Гаэтано проглотил ложку настоя, в то время как фра Джироламо закрыл дверь за Маттео, которому нельзя было оставаться в комнате, ибо умирающий собрался начать исповедь. Едва лишь он выпил эликсир, как его глаза заблестели и на лице у него показался яркий румянец.

"Что вы мне дали, капитан? — вскричал он, схватив меня за руку. — Еще ложечку, еще одну, я хочу, чтобы у меня хватило сил рассказать вам все".

Я дал Гаэтано вторую ложку настоя; после этого он приподнялся, опершись на одну руку и положив вторую себе на грудь.

"Ах! Только сейчас я впервые вздохнул после вашего удара ножом, капитан; как же приятно дышать".

"Сын мой, — сказал фра Джироламо, — воспользуйтесь тем, что Бог облегчает ваши страдания, чтобы поведать нам тайну, которая не дает вам дышать еще больше, чем рана".

"Но если мне не суждено умереть, отец мой, — вскричал Гаэтано, — если мне не суждено умереть, то незачем исповедоваться. Я уже видел смерть так же близко, как сейчас, и тем не менее оправился".

"Сын мой, — сказал фра Джироламо, — вас искушает дьявол, который сейчас борется с Богом за вашу душу. Не верьте наущениям Сатаны. Одному Богу известно, суждено вам жить или умереть, но все же ведите себя так, как если бы вас ждала верная смерть".

"Вы правы, святой отец, — сказал Гаэтано, вытирая носовым платком красную пену, выступившую у него на губах, — вы правы; слушайте же, и вы тоже, капитан".

Я сел в ногах раненого, а фра Джиролама сел у его изголовья, взяв руки умирающего в свои руки, и тот начал свою исповедь.

"Я любил одну женщину; именно ей адресовано письмо, которое я дал вам, святой отец, чтобы его вручили ей в случае моей смерти. Я полюбил эту женщину, когда она еще была девушкой, но не был настолько богат, чтобы добиться расположения ее родителей: Лену выдали замуж за одного греческого купца, еще молодого человека, но она его не любила. Нам пришлось расстаться. Видит Бог, я сделал все что мог, чтобы ее забыть. Я провел в странствиях целый год и, возможно, никогда не вернулся бы на Мальту, если бы не получил известие о том, что мой отец лежит при смерти.

Через три дня после моего возвращения отец умер. Следуя с похоронной процессией за его гробом, я проходил мимо дома Лены. Я невольно поднял голову и сквозь жалюзи увидел ее глаза. Начиная с этого момента мне стало казаться, что мы не расставались ни на миг, и я почувствовал, что люблю ее сильнее, чем прежде.