Страница 15 из 198
Тем временем наше внимание призывал к себе остов гигантского замка; мы направились в его сторону и обнаружили, что его старые развалины сплошь заселены бедняками-крестьянами, подобно воробьям и ласточкам нашедшим себе прибежище во всех уголках феодального донжона, где можно было свить гнездо. Как и повсюду, самые сильные устроили себе самые лучшие жилища.
Подняв голову, чтобы на глаз оценить высоту башен, я увидел на самом верху одной из них какое-то животное, казавшееся мне удивительно похожим на кролика. Я обратил на него внимание Жадена, но тот, считая что для такого четвероногого это место совсем неподходящее, стал утверждать, что там сидит кошка. Поскольку между нами завязался спор, я, чтобы положить ему конец, вскинул ружье и прицелился; прозвучал выстрел, и зверек замертво упал к нашим ногам: это оказался кролик.
Мы начали с еще большим жаром обсуждать, как могло случиться, что животное этой породы, которое обычно роет себе норы в земле, в Бурбон-л'Аршамбо, напротив, выбрало самую высокую точку замка, чтобы устроить там свое жилище. В это время какой-то крестьянин, заявив о своем праве собственности на убитого кролика, рассеял наше недоумение. Он оценил покойника в двадцать су; мы дали ему тридцать, и за эту переплату выслушали от него следующую историю.
Кое-кто из беднейших обитателей древнего поместья герцогов Бурбонских, видя, что верх каждой из башен замка представляет собой прочную площадку окружностью в тридцать — сорок шагов, решили использовать это дарованное им Богом пространство между землей и небом. И потому они натащили туда в корзинах, коробах, мешках — словом, во всех вместилищах, какие только им удалось раздобыть, плодородную землю, позаимствованную ими на равнине; затем, когда все три верхние площадки башен были покрыты этой самодельной почвой, они провели сев; солнце благословило их урожай, и они собрали такое количество зерна, что хлеба им хватило на весь год.
Однако, поскольку по воскресеньям и в праздничные дни полагается питаться не только хлебом, а кроме того, поскольку одна хорошая мысль обычно ведет на поводу за собой множество других, крестьяне рассудили, что кролики могут прекрасно питаться плевелами, отделяемыми от пшеницы. Висячие поля превратились в крольчатники, откуда и взялся неуместный обитатель новых садов Семирамиды, который, свесившись за край своих владений, дал толчок к спору, закончившемуся для него достаточно трагично.
Как только разъяснился этот научный вопрос, способный без такого объяснения породить труднейшие загадки в естествознании, мы разделились: Жаден отправился зарисовывать виды замка и города, а я решил набросать кое-какие заметки в свою записную книжку. И вот я прилег в тени уцелевшей части крепостной стены и там, вдали от всех, вслушиваясь в шум ветра, завывающего в развалинах, наедине с хранящимися в моей памяти событиями истории, начал шаг за шагом отступать в прошлое. Я вспомнил о Цезаре, остановившемся в Бурбон-л'Аршамбо, чтобы его основать за пятьдесят один год до Рождества Христова, и о Пипине Коротком, явившемся в город, чтобы его разрушить в 762 году, но самым ярким после этого было воспоминание о том, как коннетабль был вынужден покинуть его в 1523 году.
Речь идет о славном принце и храбром полководце, высокородном и могущественном сеньоре Карле, герцоге Бурбонне и Оверни, графе Клермона-ан-Бовези, Монпансье, Фореза, Ла-Марша, Клермона-ан-Овернь, дофине Оверни, виконте Карла, Мюра, сеньоре Божоле, Комбрая, Меркёра, Анноне, Рош-ан-Ренье и Бурбон-Ланси, пэре Франции и хранителе королевской казны, главном королевском наместнике в Бургундии и Лангедоке. У него было четырнадцать укрепленных замков и семь поместий, которые перешли к нему по наследству или вследствие брачного союза; его владения составляли седьмую часть территории Франции; он исполнял должность коннетабля, остававшуюся незанятой со времени смерти графа де Сен-Поля и пожалованную ему Франциском I при его восшествии на трон. Эта должность давала ему право вершить любой суд и выносить смертные приговоры не только в своих собственных владениях, но и в Бургундии и Лангедоке. Все сенешали, бальи, прево, мэры, эшевены, смотрители, управители привилегированных городов, замков и крепостей, мостов, городских застав и переправ должны были повиноваться ему, как королю; он был так богат, что, сопровождая Франциска I, отправившегося короноваться в Сен-Дени, был облачен в золототканое одеяние длиной в двенадцать локтей, каждый из которых стоил двести восемьдесят золотых экю, а украшений и драгоценных камней на его головном уборе было на триста тысяч ливров.
Его военная мощь была столь значительна, что, когда в возрасте семнадцати лет он сопровождал короля Людовика XII, отправившегося в поход по другую сторону Альп, чтобы отвоевать свои владения у поднявшей мятеж Генуи, с ним было сто тяжеловооруженных воинов и сто лучников, находившихся на его полном содержании, и он, ничего не получая от короля, тратил на них как граф де Монпансье едва ли меньше двух тысяч ливров; когда же он вернулся туда в 1509 году, чтобы отвоевать графство Кремону, которое венецианцы незаконно захватили и удерживали в своей власти в ущерб герцогству Миланскому, то на битву под Тревильо, благодаря которой королю были возвращены Кремона, Крема, Бергамо и Брешиа, он привел с собой сто двадцать дворян и сто двадцать лучников из своей свиты; и наконец, когда Карл Бурбонский в третий раз пересек Альпы, как некогда это сделал Ганнибал и как это предстояло сделать Наполеону, ведя с собой шестьсот тяжеловооруженных конников и двенадцать тысяч пеших воинов, чтобы одержать победу под Мариньяно, которой историки отводят место между Тразиме-ном и Маренго, он одолжил десять тысяч экю королю, хотя тот был уже должен ему сто тысяч ливров, и это не считая жизни своего брата и своей собственной крови — того, что не одалживают, а отдают, и отдавал он это щедро и честно.
Все это он успел проделать к двадцатисемилетнему возрасту. Это был молодой и блистательный кавалер, хотя на его лице лежал отпечаток некой печали и суровости; возможно, впрочем, что такое выражение его лицу придавали длинные волосы на манер Людовика XII, которые он не срезал вопреки повелению Франциска I. Он женился на г-же Сюзанне Бурбонской, дочери герцогини Анны и герцога Петра, племяннице короля Карла, и, хотя у нее была безобразная внешность, хранил ей такую верность посреди распущенных нравов двора, что отверг любовь самой знатной дамы Франции, г-жи Луизы Савойской, матери короля, которой, тем не менее, было тогда всего лишь тридцать три года; в итоге любовь, которой пренебрегли, обратилась в жгучую ненависть. Так что, когда король повел свои войска в Пикардию, он по наущению г-жи Луизы Савойской подчинил передовой отряд, командовать которым по праву полагалось коннетаблю, герцогу Алансонскому; однако это не помешало коннетаблю самостоятельно принять участие в походе и захватить для короля города Эден и Бушей; когда же умерла, не оставив потомства, Сюзанна Бурбонская, Луиза Савойская стала притязать на то, что она является наследницей владений коннетабля, и, благодаря своему положению матери короля, выиграла судебную тяжбу, лишив своего врага всего его состояния и всех его титулов. Такова была благодарность за золото и потоки крови, которой он столь щедро оросил геральдические лилии, что они дали новые ростки.
И вот тогда, именно в этих обстоятельствах, император Карл V и король Генрих VIII предложили Карлу Бурбонскому дать ему гораздо больше того, что Франциск I у него отнял; однако Карл колебался. Тем временем король, узнав об этом предложении и этих колебаниях, решил поступить с ним так, как если бы он уже принял предложение, и послал, чтобы схватить его, Бастарда Савойского, начальника королевского двора, маршала де Шабанна, герцога Алансонского и г-на де Вандома с сотней тяжеловооруженных конников при каждом, что само по себе было высшей почестью, ведь чтобы схватить одного человека, подняли целую армию.
Как только об этом стало известно коннетаблю, он 10 сентября под покровом ночи покинул свой замок Шантель, не взяв с собой ни одного пажа, ни слуги, с одним лишь дворянином сеньором де Помпераном, которому он некогда спас жизнь. Все время преследуемый врагами и все время ускользая от них, он пересек Овернь, Дофине, Савойю и Альпы и в четвертый раз спустился на равнины Пьемонта, так хорошо ему знакомые по его прошлым победам. Там и застали его посланцы короля Франциска I и потребовали от него вернуть меч коннетабля и орден Франции.