Страница 23 из 182
— Ну и что же дальше? — спросил г-н де Мальмеди. — Все это не объясняет нам, почему этот молодой человек заговорил с вами.
— Сейчас объясню, дядя, сейчас объясню, — ответила Сара, — я спросила у китайца цену, но он не смог мне ответить, ведь он говорит только по-китайски. Мы были в большом затруднении, душенька Генриетта и я, мы спрашивали тех, кто окружал нас и любовался красивыми предметами, которые разложил китаец, нет ли среди них кого-нибудь, кто мог бы стать нашим переводчиком, и тогда незнакомец подошел к нам, предложил помочь, поговорил с китайцем на его языке и сказал цену: восемьдесят пиастров. Это ведь не дорого, правда, дядя?
— Гм! Столько стоил негр, пока англичане не запретили торговать ими, — сказал г-н де Мальмеди.
— Так, значит, этот господин говорит по-китайски? — удивленно спросил Анри.
— Да, — ответила Сара.
— Ох, отец, — воскликнул Анри, разражаясь хохотом, — слышали ли вы что-либо подобное? Он говорит по-китайски!
— Ну и что же? Что тут смешного? — спросила Сара.
— Конечно, ничего, — продолжал Анри, не переставая хохотать. — Ну как же! У этого красавца-иностранца прелестный талант, и он счастливый человек. Он может разговаривать с коробками для чая и с ширмами.
— Вообще-то китайский язык не очень распространен, — сказал г-н де Мальмеди.
— Это какой-нибудь мандарин, — сказал Анри, продолжая смеяться над молодым незнакомцем, чей высокомерный взгляд он не мог забыть.
— Во всяком случае, — ответила Сара, — это образованный мандарин, потому что после того, как он поговорил с торговцем по-китайски, он разговаривал со мной по-французски и с душенькой Генриеттой по-английски.
— Черт! Так, значит, он говорит на всех языках, этот молодчик, — сказал г-н де Мальмеди. — Такой человек был бы не лишним в моих конторах.
— К сожалению, дядя, — сказала Сара, — тот, о ком вы говорите, как мне кажется, состоял на такой службе, что это отбило у него желание служить в других местах.
— И на какой же?
— На службе у короля Франции. Вы не видели, что он носит в петлице ленточку ордена Почетного легиона и еще какую-то ленточку?
— Ох, сейчас, чтобы получить этот орден, вовсе не обязательно быть военным.
— Но все-таки нужно, чтобы тот человек, которому дают орден, отличался от других людей, — возразила Сара. (Чем-то уязвленная, она защищала иностранца, следуя инстинкту, присущему простым сердцам и заставляющему их быть на стороне тех, кто подвергается несправедливым нападкам.)
— Ну что ж, — сказал Анри, — наверное, его наградили за то, что он владеет китайским языком. Вот и все!
— Впрочем, мы узнаем все это, — сказал г-н де Мальмеди тоном, доказывающим, что он нисколько не заметил размолвки между двумя молодыми людьми, — потому что он прибыл на корабле губернатора, а так как на Иль-де-Франс не приезжают для того, чтобы уехать на следующий день, он, конечно, на некоторое время останется здесь.
В это время вошел слуга и вручил письмо с печатью губернатора — его только что принесли от лорда Муррея. Это было приглашение, адресованное г-ну де Мальмеди, Анри и Саре на обед в следующий понедельник и на бал после обеда.
Сомнения Сары относительно губернатора рассеялись: значит, он учтивый человек, если начинает свою деятельность на острове с торжественного приема, и она обрадовалась, узнав, что сможет танцевать всю ночь. Она особенно ликовала, потому что ей как раз доставили с последним кораблем из Франции прелестные украшения из искусственных цветов к платьям, но они доставляли ей только половину удовольствия, на которое ей следовало рассчитывать, поскольку она не знала, когда же представится случай в них показаться.
Что касается Анри, то эта новость, принятая им со сдержанным достоинством, не была для него безразлична: по праву считая себя одним из красивейших молодых людей колонии и имея на это все основания, он, хотя его брак с кузиной был делом решенным, будучи уже ее женихом, не отказывал себе в удовольствии поухаживать за другими женщинами. Это было для него тем легче, что Сара — или по своей беспечности, или по привычке — никогда не выражала никакой ревности.
Что касается г-на де Мальмеди-отца, перечитавшего приглашение трижды, то он еще больше вырос в своих глазах, ведь не прошло и двух-трех часов после приезда губернатора, как тот уже пригласил его на обед к себе, — такую честь, по всей вероятности, губернатор оказывал только самым значительным лицам острова.
Это приглашение несколько изменило планы семьи Мальмеди. Анри назначил на следующее воскресенье и понедельник большую охоту на оленей в районе Саванна, в ту эпоху еще пустынном; там в изобилии водилась дичь, и так как охота должна была происходить частью во владениях отца Анри, его сын пригласил в воскресное утро человек двенадцать своих друзей на принадлежащую ему прелестную виллу на берегу Черной реки, в одном из самых живописных мест острова. Теперь оказалось невозможным охотиться в эти дни, потому что на один из них губернатор назначил свой бал, следовательно, надо было назначить охоту на день раньше — и не только из-за самих господ де Мальмеди, но и части их гостей, вне сомнения, тоже удостоившихся чести быть приглашенными на обед к лорду Муррею. Поэтому Анри вернулся к себе, чтобы написать двенадцать писем об изменениях, которые вносятся в первоначальный план охоты; отнести их соответствующим адресатам должен был негр Бижу.
Тем временем г-н де Мальмеди попрощался с Сарой, объяснив, что у него деловое свидание, но на самом деле он пошел объявить соседям, что через три дня сможет поделиться с ними своим мнением о новом губернаторе, поскольку в следующий понедельник будет у него на обеде.
Сара же заявила, что в таких неожиданных и таких торжественных обстоятельствах у нее слишком много дел, связанных с подготовкой к балу; в субботу утром она не сможет поехать с господами, но присоединится к ним в субботу вечером или в воскресенье утром.
Остаток дня и весь следующий день прошел, как и предвидела Сара, в приготовлениях к торжественному вечеру. Благодаря разумным распоряжениям душеньки Генриетты утром в воскресенье Сара смогла отправиться на охоту, как она и обещала своему дяде. Самое важное было сделано, платье примерено, и портниха, женщина опытная, пообещала, что утром в понедельник оно будет готово. Если б они что-нибудь и забыли, у них оставалась еще немалая часть дня, чтобы наверстать упущенное.
Итак, Сара уехала в самом хорошем настроении: кроме вечерних балов, она больше всего любила природу. В самом деле, за городом она могла предаваться лени или совершать прогулки, невообразимые в городе, ведь там можно было вести себя вольно, не признавать власти над собой, в том числе и всесильных для нее указаний душеньки Генриетты. Если ей хотелось побездельничать, она выбирала красивое место, ложилась под купой ямбоз или грейпфрутовых деревьев; среди цветов она жила их жизнью, всем своим существом наслаждалась росой, воздухом, солнцем; слушала щебетание голубых славок и фонди-джала; забавлялась, глядя, как обезьяны прыгают с одной ветки на другую или висят, зацепившись за них хвостом; следила за грациозными движениями ящериц с зелеными крапинками и красными полосками — их так много на Иль-де-Франсе, что трех-четырех встретишь на каждом шагу. Там она оставалась целыми часами, словно слившись с природой, внимая тысячам ее звуков, постигая тысячи ее обликов, улавливая тысячи ее созвучий. Воображение же ее, напротив, пребывало в движении, и вот она уже не была больше юной девушкой: она становилась газелью, птицей, бабочкой; она переплывала реки, гонялась за стрекозами с блестящими, как рубины, головками, склонялась над пропастью, чтобы сорвать неведомые цветы с широкими лепестками или стряхнуть дрожащие капли серебристой росы; проходила, похожая на ундину, под водопадом, водяная пыль которого обволакивала ее, словно газом; и тогда, в отличие от других креолок, чьи лица редко бывают румяными, ее щеки покрывались таким алым румянцем, что негры, привыкшие на своем поэтическом и красноречивом языке давать каждой вещи выразительное имя, называли Сару не иначе как Роза Черной реки.