Страница 145 из 182
Сначала Марко Бранди вознес молитву, а затем сел у основания колонны, погрузившись в воспоминания, и, уподобившись статуям святых, окружавших его, замер в неподвижности. Так прошел примерно час; не делая ни малейших движений, он не менял позы, словно вся его жизнь была сосредоточена в работе мысли, как вдруг из этого задумчивого оцепенения его вывел скрип отворяемой двери. Он машинально повернулся в ту сторону, откуда раздался звук, и внезапно перед ним предстало зрелище, которое он принял за сон.
Джельсомина, бледная и строгая, вся в белом, точно невеста или покойница, шла прямо на него в брачном венце, а за ней следовали метр Адам и почтенная Бабилана. Отец и мать, пройдя определенное расстояние, остановились, и лишь одна Джельсомина продолжала приближаться к Марко Бранди; тот же по мере ее приближения к нему поднимался во весь рост у колонны, не зная, верить или не верить глазам; наконец Джельсомина остановилась прямо перед ним.
— Это я, возлюбленный мой! — проговорила она. — Господь не пожелал, чтобы мы соединились на земле; зато он дождется нас на Небесах.
— Так ты меня еще любишь? — вскричал Марко Бранди.
— Посмотри на меня и подумай. Разве ты не видишь, как я бледна и слаба? Мы расстанемся совсем ненадолго, и тебе не придется меня долго ждать.
— О Господи, Господи, благодарю тебя! — воскликнул Марко Бранди. — Теперь я умру счастливым, ибо умру уверенным в твоей любви. Но нам нельзя терять время: ты же знаешь, что все состоится утром?
— Подожди, послушай, — проговорила Джельсомина.
И тут прозвучали первые удары колокола.
— Это фра Бракалоне звонит в честь нашей свадьбы, а вот идет приор Гаэтано: он нас сейчас обвенчает и отслужит мессу.
И действительно, на клиросе тотчас же отворились двери и почтенный священник медленно и твердо, со склоненной головой, проследовал к алтарю, неся прижатые к груди святые дары. Тут Марко Бранди все понял, и любовь его, если это было вообще возможно, стала еще сильнее, сливаясь с восхищением перед женщиной, рискнувшей обвенчаться перед лицом смерти с тем, кого отвергло общество. И он отринул все, что в нем еще оставалось суетного; затем жених и невеста со всей скромностью и серьезностью подошли к дарохранительнице, тем более, как нам уже известно, цепь в достаточной степени позволяла осужденному преклонить колени перед ступенями алтаря. В этот миг двери церкви растворились и жители Никотеры, повинуясь призывным звукам колокола, влекомые любопытством, толпой ввалились в церковь, еще не зная, что им предстоит увидеть, и, попав туда, были потрясены увиденным.
В этом маленьком уголке земли, в бедной церкви нищей деревни, разыгралась одна из тех торжественных сцен, каких очень мало не только на жизненном пути отдельных людей, но и в памяти целых народов. Праздновался брак между двумя душами, ведь тела венчающимся уже не принадлежали: одно было отдано человеческому правосудию, другое — божественному милосердию, а гроб, который должен был их разделить, находился рядом. Обряд подходил к концу, супруг надел кольцо на палец своей супруге, и тут вошел последний свидетель, единственный, чье присутствие шло вразрез с совершавшимся событием: это был палач.
При виде его девушка внезапно лишилась последних остатков душевного пыла, только и поддерживавших ее во время церемонии венчания. Марко Бранди ощутил, как похолодела рука, к которой прикасались его руки, и Джельсомина упала бы во весь рост на каменные плиты церкви, если бы ее не подхватили мать и кум Маттео. Что касается метра Адама, ставшего вдруг безучастным и вялым от отчаяния, то он пребывал в неподвижности и безмолвии, вцепившись в резьбу колонны.
Тут увели мужа, скованного цепью, и унесли жену, лишившуюся чувств; затем из церкви вышли жители Никотеры, а члены братства кающихся грешников взяли гроб и последовали за процессией; однако и при этом метр Адам не сделал ни единого движения, которое доказывало бы, что он понимает суть происходящего. Но через короткое время, словно тишина и одиночество заставили его ощутить всю глубину горя, он огляделся; увидев, что церковь пуста, старик разразился горестными рыданиями, исходившими из глубины его сердца, и воскликнул, бросившись навзничь:
— О Боже, Боже! Один лишь ты можешь их спасти!
— Он их спасет, — раздался голос позади метра Адама.
Несчастный отец живо обернулся и увидел фра Бракалоне.
— Каким образом? — воскликнул он.
— Благодаря благой мысли, ниспосланной им своему смиренному служителю, — ответил ризничий.
— Какой? Какой? — бормотал метр Адам.
— Во сколько должна свершиться казнь?
— В пять часов утра, — ответил метр Адам.
— В половине пятого пошлите за святыми дарами для вашей дочери.
— А что потом? А что потом? — повторял отец, начавший понимать, в чем же все-таки дело.
— В остальном положитесь на меня, — заявил фра Бракалоне.
— Ах, Боже, Боже! — воскликнул метр Адам, выбегая из церкви. — Только бы она не умерла!
Марко Бранди был отведен в тюрьму, а по обеим сторонам от него шли исповедник и палач: последние часы, что ему еще оставалось жить, должны были быть посвящены религиозным утешениям и приготовлениям к казни. Впрочем, обе эти миссии были одинаково легки как для исполнителя человеческого возмездия, так и для посланника божественного милосердия. Марко Бранди был уже душевно оторван от земли, так что для него казнь была всего лишь жестокой формальностью.
И когда пробил урочный час, он вышел твердым шагом и предстал перед жителями Никотеры, столпившимися у ворот тюрьмы, не только со спокойствием во взоре, но даже с улыбкой на устах. На пороге он остановился и, воспользовавшись тем, что стоял на несколько ступенек выше собравшихся, обратился с этого места к пришедшим с благодарностью за то, что, почтив своим присутствием его свадьбу, они теперь будут присутствовать при его смерти. Затем он, опираясь на исповедника и палача, со связанными руками взобрался на осла лицом к хвосту, чтобы все время видеть перед собой гроб, который несли кающиеся грешники, певшие хором "De profundis". Процессия направлялась через весь город: казнь должна была состояться в том самом месте на большой дороге, где совершилась последняя кража, в которой был обвинен метр Адам и в которой признал себя виновным Марко Бранди. В результате этого приговоренный к смерти должен был пройти мимо дома, где умирала Джельсомина, так как он был расположен как раз между деревней и маленькой церковью аббатства.
Это было заключительным испытанием, уготованным для Марко Бранди: дело в том, что он просил как о единственной милости, чтобы к месту казни его доставили другой дорогой. Но судья, видевший в уступке человеческим чувствам отклонение от долга, даже не удостоил эту просьбу ответом. И приговоренный к смерти вынужден был идти предписанным ему путем и уже приближался к жилищу метра Адама. К счастью для себя, следуя к дому спиной, он его не видел, ибо, проявляя человеколюбие, вне всякого сомнения неосознанное, итальянское правосудие, как мы уже говорили, предусмотрительно обязывало обреченного на смерть двигаться к месту казни обернувшись лицом назад, с тем чтобы вместо эшафота, где ему предстояло страдать, он имел перед глазами гроб, в котором страдать он уже не будет.
Тем не менее по окружающим предметам Марко Бранди мог догадаться, что его отделяет лишь небольшое расстояние от двери, которая раскрывалась перед ним при совершенно иных обстоятельствах и мимо которой ему надлежит пройти в последний раз. Вскоре, поскольку все испытывали глубочайшее чувство сострадания к несчастной девушке, которой суждено было стать вдовой, прежде чем она стала женой, — пение умолкло, разговоры прекратились, полнейшее молчание охватило толпу, и каждый продолжал путь молча и опустив голову. Марко Бранди, проезжая мимо, слегка повернувшись, бросил взгляд на дом и заметил, что все окна гостеприимного жилища были закрыты. Отворена была одна лишь дверь, а на пороге метр Адам и Бабилана коленопреклоненно молились. Процессия продолжала свое печальное шествие, и вдруг, когда она уже отошла от дома шагов на сто, толпа, умолкнувшая перед казнью, услышала разорвавший тишину ровный, серебристый звон колокольчика. В тот же миг из-за поднимающейся по направлении церкви стены вышел сначала мальчик-певчий с серебряным крестом в руках, за ним шествовал фра Бракалоне, по привычке мирно позванивавший тем самым колокольчиком, звук которого был услышан собравшимися; наконец появился достойный приор Гаэтано, несший по просьбе метра Адама святые дары для Джельсомины. И тогда все разом испустили крик радости, ибо знали что за этим последует.