Страница 20 из 186
В это время навстречу ему поднимался какой-то человек. Но аббат не обратил на него внимания и едва не прошел мимо, как вдруг почувствовал, что тот схватил его за рукав.
— Прошу прощения, господин аббат, — проговорил незнакомец, — я как раз к вам.
Доминик вздрогнул при звуке этого голоса, показавшегося ему знакомым.
— Ко мне?.. Приходите позже, — сказал Доминик. — У меня нет времени снова подниматься наверх.
— А мне некогда еще раз приходить к вам, — возразил незнакомец и на сей раз схватил монаха за руку.
Доминик испытал неизъяснимый ужас.
Руки, сдавившие его запястье железной хваткой, были похожи на руки скелета.
Он попытался разглядеть того, кто так бесцеремонно остановил его на ходу; но лестница тонула в полумраке, лишь слабый свет сочился сквозь овальное оконце, освещая небольшое пространство.
— Кто вы такой и что вам угодно? — спросил монах, тщетно пытаясь высвободить руку.
— Я господин Жерар, — представился гость, — и вы сами знаете, зачем я пришел.
Доминик вскрикнул.
Но происходящее казалось ему совершенно невероятным; чтобы окончательно поверить, он хотел уже не только слышать, но и увидеть воочию г-на Жерара.
Он обеими руками ухватился за пришельца и подтащил его к окну, из которого падал луч закатного солнца — единственный, освещавший лестницу.
Луч выхватил из темноты голову призрака.
Это был в самом деле г-н Жерар.
Аббат отшатнулся к стене; в глазах у него был ужас, волосы встали дыбом, зубы стучали.
Он был похож на человека, у которого на глазах мертвец ожил и поднялся из гроба.
— Живой!.. — вырвалось у аббата.
— Разумеется, живой, — подтвердил г-н Жерар. — Господь сжалился над раскаявшимся грешником и послал ему молодого и хорошего врача.
— И он вас вылечил? — вскричал аббат, думая, что видит страшный сон.
— Ну да… Я понимаю: вы думали, что я умер… а я вот жив!
— Это вы дважды приходили сюда сегодня?
— И в третий раз пришел… Да я десять раз готов был прийти! Вы же понимаете, насколько для меня важно, чтобы вы перестали считать меня мертвым.
— Но почему именно сегодня?! — спросил аббат, растерянно глядя на убийцу.
— Вы что, газет не читаете? — удивился г-н Жерар.
— Почему же? Читал… — глухо промолвил монах, начиная понемногу осознавать, какая бездна разверзлась перед ним.
— А раз вы их читали, вы должны понимать, зачем я пришел.
Разумеется, Доминик все понимал: он стоял, обливаясь холодным потом.
— Пока я жив, — понизив голос, продолжал г-н Жерар, — моя исповедь ничего не значит.
— Ничего не значит?.. — непроизвольно переспросил монах.
— Да ведь священникам запрещено под страхом вечного проклятия нарушать тайну исповеди, не имея на то позволения кающегося, не так ли?
— Вы дали мне разрешение! — вскричал монах.
— Если бы я умер, разумеется, мое разрешение имело бы силу, но, раз я жив, беру свои слова назад.
— Негодяй! — вскрикнул монах. — А как же мой отец?!
— Пусть защищается, пусть обвиняет меня, пусть доказывает свою непричастность. Но вы, исповедник, обязаны молчать!
— Хорошо, — смирился Доминик, понимая, что бесполезно бороться с роком, представшим пред ним в виде одной из основополагающих догм Церкви. — Ладно, ничтожество, я буду молчать!
Он оттолкнул руку Жерара и двинулся в свою комнату.
Но Жерар вцепился в него снова.
— Что вам еще от меня угодно? — спросил монах.
— Что мне угодно? — повторил убийца. — Получить документ, который я дал вам, не помня себя.
Доминик прижал руки к груди.
— Бумага при вас, — догадался Жерар. — Она вон там… Верните мне ее.
Монах снова почувствовал, как его руку сдавил железный обруч — такова была хватка у Жерара, — а пальцем другой руки убийца почти касался свитка.
— Да, документ здесь, — подтвердил аббат Доминик, — но, слово священника, он останется там, где лежит.
— Вы, значит, собираетесь совершить клятвопреступление? Хотите нарушить тайну исповеди?
— Я уже сказал, что принимаю условия договора, и, пока вы живы, я не пророню ни слова.
— Зачем же вам эта бумага?
— Господь справедлив. Может быть, случайно или в результате Божьей кары вы умрете во время суда над моим отцом. Наконец, если моему отцу будет вынесен смертный приговор, я подниму этот документ и воззову к Господу: «Господь Всемогущий, ты велик и справедлив! Порази виновного и спаси невинного!» На это — слышите, негодяй! — я имею право как сын и как священник. И правом своим я воспользуюсь.
Он резко оттолкнул г-на Жерара, преграждавшего ему путь, и пошел наверх, властным жестом запретив убийце следовать за собой. Доминик вошел к себе, запер дверь и упал на колени перед распятием.
— Господи Боже мой! — взмолился он. — Ты все видишь, ты все слышишь, ты явился свидетелем того, что сейчас произошло. Господи Боже мой! Было бы с моей стороны святотатством обращаться к помощи людей… Взываю к твоей справедливости! — Потом он глухим голосом прибавил: — Но если ты откажешь мне в справедливости, я ступлю на путь отмщения!
XIII
ВЕЧЕР В ОСОБНЯКЕ МАРАНДОВ
Спустя месяц после событий, описанных в предыдущих главах, в воскресенье 30 апреля, улица Лаффита — в те времена она называлась улицей Артуа — выглядела около одиннадцати часов вечера весьма необычно.
Представьте себе, что бульвары Итальянцев и Капуцинок вплоть до бульвара Мадлен, Монмартр — до бульвара Бон-Нувель, а с другой стороны, параллельно им, всю улицу Прованс и прилегающие к ней улицы запрудили экипажи с пылающими факелами. Вообразите улицу Артуа, освещенную лампионами на двух гигантских треугольных подставках по обе стороны от входа в роскошный особняк; двух верховых драгунов, охраняющих этот вход; двух других, стоящих на перекрестке с улицей Прованс, — и вы будете иметь представление о зрелище, открывающемся тем, кто находится неподалеку от особняка Марандов в час, когда его хозяйка дает «нескольким друзьям» один из тех вечеров, на которые жаждет попасть весь Париж.
Последуем за одним из экипажей, тянущихся сюда вереницей, и подойдем к парадному подъезду. Мы остановимся во дворе, ожидая знакомого, который бы нас представил, а пока изучим расположение этого богатого дома.
Особняк Марандов находился, как мы уже сказали, на улице Артуа между домом Черутти, имя которого с 1792 года носила улица, и зданием времен Империи.
Три корпуса особняка образовывали вместе с лицевой стеной огромный прямоугольник. Справа были расположены апартаменты банкира, в центре — гостиные политика, а слева — апартаменты очаровательной женщины, уже не раз представленной нашим читателям под именем Лидии де Маранд. Три корпуса соединялись между собой, так что хозяин мог присматривать за всем, что делается в доме, в любое время дня и ночи.
Гостиные занимали второй этаж и выходили окнами на парадный подъезд. В праздничные дни открывались все двери и гости могли без помех пройти в элегантные будуары жены и строгие покои мужа.
На первом этаже располагались: слева — кухня и службы, в центре — столовая и передняя, в правом крыле — контора и касса.
Давайте поднимемся по лестнице с мраморными перилами и ступенями, покрытыми огромным салландрузским ковром, и посмотрим, нет ли среди тех, кто толпился в передней, какого-нибудь знакомого, который представил бы нас прелестной хозяйке дома.
Мы знакомы с главными или, как принято говорить, почетными гостями, однако не настолько близко, чтобы попросить их о подобной услуге.
Слушайте! Вот их уже представляют.
Это Лафайет, Казимир Перье, Ройе-Коллар, Беранже, Пажоль, Кёклен — словом, все те, что занимают во Франции промежуточную позицию между аристократической монархией и республикой. Это те, кто, открыто разглагольствуя о Хартии, втайне подготовляют великие роды 1830 года, и если мы не слышим здесь имени г-на Лаффита, то потому, что он в Мезоне ухаживает (с присущей ему преданностью по отношению к друзьям) за больным Манюэлем, которому суждено скоро умереть.