Страница 9 из 142
Король не ожидал такого ответа, он собирался позубоскалить, но герцог его опередил.
— Что же я сделал, герцог?
— Сир! Ваше величество поручили командование шеволежерами господину герцогу д’Эгильону, моему родственнику.
— Да, вы правы, герцог.
— А для такого шага нужны смелость и ловкость вашего величества, ведь это почти государственный переворот.
Ужин подходил к концу. Король выждал минуту и поднялся из-за стола.
Разговор становился для него щекотливым, однако Ришелье решил не выпускать добычу из рук. Когда король заговорил с герцогиней де Ноай, принцессой и мадемуазель де Таверне, Ришелье ловко сумел вмешаться, а потом и вовсе овладел разговором и направил его в нужное русло.
— Знает ли ваше величество, что успехи придают смелости?
— Вы хотите сказать, что чувствуете себя смелым, герцог?
— Да, я хотел бы просить ваше величество о новой милости после той, какую вы соблаговолили мне оказать. У одного из моих добрых друзей, старого слуги вашего величества, сын служит в жандармах. Молодой человек обладает большими достоинствами, но беден. Он получил из рук августейшей принцессы патент на чин капитана, но у него нет роты.
— Принцесса эта — моя дочь? — спросил король, обратившись к дофине.
— Да, сир, — отвечал Ришелье, — а отца этого молодого человека зовут барон де Таверне.
— Отец?.. — невольно вырвалось у Андре. — Филипп?! Так вы, господин герцог просите роту для Филиппа?
Устыдившись того, что нарушила этикет, Андре отступила, покраснев и умоляюще сложив руки.
Король, обернувшись, залюбовался стыдливым румянцем красивой девушки; потом он подошел к Ришелье с благожелательным взглядом, по которому придворный мог судить, насколько его просьба приятна и уместна.
— В самом деле, это прекрасный молодой человек, — подхватила дофина, — и я обязана помочь ему сделать карьеру. Однако до чего несчастны принцы! Когда Бог наделяет их благими намерениями, он лишает их памяти или разума. Ведь я должна была подумать о том, что молодой человек беден, что недостаточно дать ему эполеты и что надо еще прибавить роту!
— Как вы, ваше высочество, могли об этом знать?
— Я знала! — живо возразила дофина с жестом, вызвавший в памяти Андре скромный, убогий дом, в котором, однако, так счастливо протекло ее детство. — Да, я знала, но думала, что все сделала, добившись чина для господина Филиппа де Таверне. Ведь его зовут Филипп, мадемуазель?
— Да, ваше высочество.
Король обвел взглядом окружавшие его благородные открытые лица. Он остановился на Ришелье — лицо маршала светилось великодушием под влиянием августейшей соседки.
— Ах, герцог! Я рискую поссориться с Люсьенном, — вполголоса сказал он ему.
Затем Людовик с живостью обернулся к Андре:
— Скажите, что это доставит вам удовольствие, мадемуазель!
— Ах, сир, я вас умоляю об этом! — воскликнула Андре, складывая руки.
— Согласен! — отвечал Людовик XV. — Выберите роту получше этому бедному юноше, герцог, а я обеспечу средствами, если вакансия не оплачена.
Доброе дело порадовало всех присутствующих: Андре одарила короля божественной улыбкой, Ришелье получил благодарность из ее прелестных уст, от которых, будь он моложе, герцог потребовал бы большего, ведь он был не только честолюбив, но и жаден.
Стали прибывать один за другим посетители, среди них — кардинал де Роган; он упорно ухаживал за дофиной с того времени, как она поселилась в Трианоне.
Однако король весь вечер благосклонно разговаривал только с Ришелье. Он даже попросил герцога проводить его, распрощавшись с ее высочеством и отправившись в свой Трианон. Старый маршал последовал за королем, трепеща от радости.
Когда его величество пошел в сопровождении герцога и двух офицеров по темным аллеям, ведущим к его дворцу, дофина отпустила Андре.
— Вам, должно быть, хочется написать в Париж и сообщить приятную новость, — сказала принцесса. — Вы можете идти, мадемуазель.
Вслед за лакеем, шедшим впереди с фонарем в руках, девушка преодолела открытое пространство в сто футов, отделявшее Трианон от служб.
А за ней от куста к кусту перебегала чья-то тень, следившая за каждым движением девушки горящим взором. Это был Жильбер.
Когда Андре подошла к крыльцу и стала подниматься по каменным ступенькам, лакей возвратился в переднюю Трианона.
Жильбер тоже проскользнул в вестибюль, прошел оттуда на конюшенный двор и по крутой узкой лестнице вскарабкался в свою мансарду, находившуюся в углу здания напротив окон спальни Андре.
Он услышал, что Андре позвала горничную герцогини де Ноай, жившую неподалеку. Когда служанка вошла к Андре, шторы упали на окно, подобно непроницаемой завесе между страстными желаниями юноши и предметом, занимавшим все его мысли.
Во дворце остался только кардинал де Роган, с удвоенным рвением любезничавший с ее высочеством; принцесса была с ним холодна.
В конце концов прелат испугался, что его поведение может быть дурно истолковано, тем более что дофин удалился. Он откланялся с выражениями глубокого почтения.
Когда он садился в карету, к нему подошла одна из служанок дофины и вслед за ним почти втиснулась в карету.
— Вот, — прошептала она.
Она вложила ему в руку небольшой гладкий листок; его прикосновение заставило кардинала вздрогнуть.
— Вот! — с живостью отвечал он, вложив в руку женщины тяжелый кошелек, который, даже будь он пустым, представлял бы собою солидное вознаграждение.
Не теряя времени, кардинал приказал кучеру гнать в Париж и спросить новых указаний у городских ворот.
Дорогой он в темноте ощупал и поцеловал, подобно опьяненному любовью юноше, то, что было завернуто в бумагу.
Когда карета подъехала к городским воротам, он приказал:
— Улица Сен-Клод!
Вскоре он уже шагал через таинственный двор и входил в малую гостиную, где его встретил молчаливый привратник Фриц.
Бальзамо заставил кардинала ожидать четверть часа. Наконец он вошел в гостиную и объяснил задержку поздним временем; он полагал, что время визитов истекло.
Было в самом деле около одиннадцати вечера.
— Вы правы, господин барон, — проговорил кардинал, — прошу прощения за беспокойство. Но, помните, однажды вы мне сказали, что можно было бы узнать одну тайну?..
— Для этого мне были нужны волосы того лица, о котором мы в тот день говорили, — перебил Бальзамо, успевший заметить бумажку в руках наивного прелата.
— Совершенно верно, господин барон.
— Вы принесли мне эти волосы, монсеньер? Прекрасно!
— Вот они. Могу ли я получить их назад после опыта?
— Да, если не придется прибегнуть к огню… В этом случае…
— Разумеется, разумеется! — согласился кардинал. — Да я себе еще достану. Смогу ли я узнать разгадку?
— Сегодня?
— Я нетерпелив, как вам известно.
— Я должен сначала попробовать, монсеньер.
Бальзамо взял локон и поспешил к Лоренце.
«Итак, сейчас я узнаю секрет этой монархии, — рассуждал он сам с собою дорогой, — сейчас мне откроется Божья воля, скрытая от простых смертных».
Прежде чем отворить таинственную дверь, он через стену усыпил Лоренцу. Молодая женщина встретила его нежным поцелуем.
Бальзамо с трудом вырвался из ее объятий. Трудно сказать, что было мучительнее для бедного барона: упреки прекрасной итальянки во время ее пробуждения или ее ласки, когда она находилась в состоянии гипноза.
Наконец ему удалось разъединить прекрасные руки молодой женщины, кольцом обвившие его шею.
— Лоренца, дорогая моя! — обратился он к ней, вкладывая ей в руку бумажку. — Скажи мне: чьи это волосы?
Лоренца прижала локон к груди, потом ко лбу. Несмотря на то что глаза ее оставались раскрыты, она видела во время сна внутренним взором.
— О! Эти волосы тайком сострижены с головы, принадлежащей именитой особе! — сообщила она.
— Правда? А эта особа счастлива? Ответь!
— Она могла бы быть счастлива.
— Смотри внимательно, Лоренца.