Сорок пять

— Это все твои друзья?

— Я их отобрал, как зерно на гумне. Это бесстрашные телохранители, которые будут сопутствовать вашему величеству неотступно, как тень. Все это дворяне, имеющие право находиться всюду, где находится ваше величество, и они не подпустят к вам никого ближе, чем на расстояние клинка шпаги.

— Это ты придумал, д’Эпернон?

— Ну да, Бог мой, я один, сир.

— Это вызовет всеобщий смех.

— Не смех — это вызовет страх.

— Значит, твои дворяне такие грозные?

— Эту стаю псов, сир, вы можете направить на любую дичь. Они будут знать только вас, иметь дело только с вашим величеством и только у вас просить света, тепла, жизни.

— Ноя же на этом разорюсь!

— Разве король может разориться?

— Я с трудом оплачиваю своих швейцарцев.

— Посмотрите хорошенько на этих пришельцев, сир, и скажите мне: придется ли, по вашему мнению, много на них тратиться?

Король окинул взглядом длинную спальню, достойную внимания даже монарха, привыкшего к самым причудливым архитектурным затеям.

Продолговатый зал был по всей длине разделен перегородкой, по одну сторону которой архитектор устроил сорок пять альковов, расположенных, словно келейки, один подле другого и открывавшихся в тот самый проход, где стояли король и д’Эпернон.

Каждый альков соединялся дверью с отдельной комнатой. Благодаря такому хитроумному устройству каждый дворянин, отправляясь на службу, выходил через альков, а семейными и личными делами мог заняться в примыкавшей к алькову комнате. В каждой комнате была дверь на галерею, проходившую вдоль всей наружной стены.

Король не сразу понял все эти тонкости.

— Почему ты показал мне их спящими? — спросил он.

— Я полагал, что так вашему величеству легче будет произвести смотр. На каждом из этих альковов имеется номер: под тем же номером числится и обитатель алькова. Таким образом, каждый, когда понадобится, может быть вызван и по имени, и просто по номеру.

— Придумано довольно хорошо, — сказал король, — в особенности если ключ ко всей этой арифметике будет только у нас. Но ведь несчастные задохнутся, если все время будут жить в этой конуре?

— Если вашему величеству угодно, мы сделаем обход и осмотрим помещение каждого из них.

— Черт побери! Ну и мебельный склад ты мне устроил, д’Эпернон! — заметил король, бросив взгляд на стулья, куда спящие сложили свою убогую одежонку. — Если я стану хранить здесь лохмотья этих парней, Париж здорово посмеется.

— Что верно, то верно, сир, — ответил герцог, — мои сорок пять гасконцев не слишком роскошно одеты. Однако, ваше величество, будь все они герцогами и пэрами…

— Да, понимаю, — с улыбкой сказал король, — они обошлись бы мне гораздо дороже.

— Вот именно.

— Сколько же они будут мне стоить? Если недорого, это меня, возможно, убедит. Ибо внешний вид у них не очень-то привлекательный.

— Ваше величество, я знаю, что они несколько отощали и загорели на нашем южном солнце. Но я был таким же худым и смуглым: они пополнеют и побелеют, как и я.

— Гм! — хмыкнул Генрих, искоса взглянув на д’Эпернона.

Наступило молчание, вскоре прерванное королем:

— Эти твои дворяне храпят, словно церковные певчие.

— По одному этому не следует о них судить, сир: видите ли, сегодня вечером их очень хорошо накормили.

— Послушай-ка, один что-то говорит во сне, — сказал король, с любопытством прислушиваясь.

— В самом деле?

— Да, что это он говорит? Послушай.

И правда, один гасконец, чьи руки и голова свисали с кровати, а рот был приоткрыт, что-то бормотал во сне.

Король на цыпочках подошел к нему.

— Если вы женщина, — говорил тот, — бегите! Бегите!

— Ого! — сказал Генрих. — Он дамский угодник.

— Что вы о нем скажете, ваше величество?

— У него довольно приятное лицо.

Д’Эпернон поднес к алькову свечу.

— К тому же руки у него белые, а борода тщательно расчесана.

— Это господин Эрнотон де Карменж, красивый малый, он далеко пойдет.

— Бедняга, у него был какой-нибудь роман, и пришлось оставить дома возлюбленную.

— Теперь он будет любить только своего короля. Мы вознаградим его за принесенную жертву.

— Ого, рядом с этим, как его?..

— Эрнотон де Карменж.

— Да, да, рядом с ним — престранная личность. Какая рубашка у этого номера тридцать первого! Можно подумать — власяница кающегося грешника.

— Это господин де Шалабр. Если он разорит ваше величество, то, ручаюсь, не без выгоды для себя.

— А вон тот, с таким мрачным лицом? Видно, он грезит не о любви.

— Какой номер, сир?

— Номер двенадцать.

— Острый клинок, железное сердце, отличная голова — господин де Сент-Малин, ваше величество.

— Да-да, если хорошенько подумать — знаешь, Ла Валет, мысль твоя неплохая!

— Еще бы! Судите сами, сир, какое впечатление произведут эти сторожевые псы, которые, словно тень, будут следить за вашим величеством. Этих молодцов никто никогда не видел, и при первом же представившемся случае они себя покажут!

— Что ж, ты прав, мысль хорошая. Впрочем, подожди…

— Да, сир?

— Полагаю, они будут следовать за мною, словно тень, не в этих лохмотьях? Я сам не так уж плох и хочу, чтобы моя тень или, вернее, мои тени не позорили меня своим видом.

— Вот, ваше величество, мы и возвращаемся к вопросу о расходах.

— А ты рассчитывал обойти его?

— Нет, нисколько, напротив! Это ведь во всяком деле главное. Но и на этот счет у меня возникла одна мысль.

— Д’Эпсрнон, д’Эпернон! — покачал головой король.

— Что поделаешь, государь, желание угодить вашему величеству подхлестывает мое воображение.

— Ну, выкладывай свою мысль.

— Так вот, если бы это зависело от меня, каждый из этих дворян завтра утром на табурете, где лежат его лохмотья, нашел бы кошель с тысячью экю: жалованье за первую половину года.

— Тысяча экю за первое полугодие — шесть тысяч ливров в год! Помилуйте, герцог, да вы спятили! Целый полк обошелся бы дешевле.

— Вы забываете, сир, что им предстоит стать тенью вашего величества. А вы сами изволили сказать, что тени ваши должны быть пристойно одеты. Каждый из них обязан был бы часть денег употребить на одежду и вооружение, за которое было бы не стыдно вашему величеству. А уж что касается вопросов чести, гасконцев можно не держать на коротком поводке. Так вот, если на экипировку положить полторы тысячи ливров, то жалованье за первый год будет составлять четыре с половиной тысячи, а за второй и все последующие — по три.

— Это более приемлемо.

— Значит, вы согласны, ваше величество?

— Есть лишь одно затруднение, герцог.

— Какое же?

— Отсутствие денег.

— Отсутствие денег?

— Бог ты мой! Ведь ты лучше кого-либо другого знаешь, что я говорю правду: недаром ты до сих пор не смог получить денег по своему откупу.

— Ваше величество, я нашел средство.

— Достать деньги?

— Да, сир, для вашей охраны.

“Какой-нибудь новый ловкий способ выуживания грошей у народа”, — подумал король, искоса глядя на д’Эпернона. Вслух же он спросил:

— Что за средство?

— Полгода назад был опубликован указ о налоге на дичь и рыбу.

— Возможно, что такой указ был.

— За первое полугодие поступило шестьдесят пять тысяч экю, и королевский казначей уже намеревался перевести их на счет своего ведомства. Я предупредил его, чтобы он этого не делал, так что деньги еще никуда не переведены. Казначей ожидает распоряжений вашего величества.

— Я намеревался употребить их на военные расходы, герцог.

— Ну что ж, совершенно верно, ваше величество. Для ведения войн прежде всего необходимы люди. Для королевства самое главное — защита и безопасность особы короля. Все эти условия выполняются, когда деньги идут на королевскую охрану.

— Доводы твои убедительны. Но по твоему расчету получается, что мы расходуем только сорок пять тысяч экю. На мои полки остается, таким образом, еще двадцать тысяч.