Самый яркий свет

— Барышня, сдавайся! Я тебе обещаю, что буду нежен, — глумился Агафон.

Со стороны дальних дверей высунулись Иван Борисович и Борис. Оружия в их руках я не приметила, но понятно, что как только начнется заварушка, они бросятся на меня.

Павел сделал первый шаг, и я выстрелила. Почти не целясь, поэтому промахнулась, но заставила его нырнуть обратно и спрятаться в коридоре.

— Отстрелялась! — крикнул Борис и неторопливо пошел в мою сторону. Откуда-то вытащил шпагу и теперь указывал острием на меня. — Живой брать?

— Живой! — крикнул филер.

— Да заткнись ты! — рявкнул Иван Борисович. — Зарежь ее, много знает девка! Умная больно!

Теперь все сомнения разрешились, и следующий выстрел был сделан со всем тщанием. Борис рухнул на паркет, смерть настигла его мгновенно, он даже не успел вскинуть руки к ране напротив сердца.

Комнату совсем заволокло дымом, старший Пестель дико закричал.

— Двуствольный у нее! — услышала я слова Агафона. — Теперь точно все!

Но Павел проявил осмотрительность, остался в коридоре. Первым в кабинет ворвался глава семьи, однако не ко мне, а к поверженному сыну. Филер осторожно сделал несколько шагов и очень удивился третьему выстрелу. Увы, в клубах сгоревшего пороха выцелить было сложно, и пуля прошла в нескольких дюймах от его поганой башки.

Тем временем в квартире что-то происходило помимо нашего боя. Из неприятного было то, что в дверях появились люди с ружьями — из слуг, и сразу два заряда ударили в прикрывающий меня стол. Мореный дуб с честью выдержал, предал хозяина и сохранил мне жизнь.

Из внушающего надежду — грохот и крики у входа.

Я выстрелила еще дважды, в кого-то попала, теперь комната настолько заполнилась дымом, что тяжело стало дышать. Пришлось ползти к запертым мной дверям, вытаскивать застрявшую кочергу и пытаться выбраться в залу. В револьвере остался один патрон, но у меня не было уверенности, что смогу быстро сменить барабан, поэтому придерживала его на крайний случай. Створки с трудом подались, и вместе с облаками сгоревшего пороха я выпала из кабинета. Из легких вырвался хриплый кашель, но главное — жива!

Пока что жива.

Как то ни странно, но паники не было, а голова работала как отлично сработанный механизм. Глаза отметили открытый вход в коридор, и я все же решилась перезарядить оружие. Получилось весьма споро, надо будет так отблагодарить инженера Кутасова, чтобы он до конца дней своих ставил свечки за мое здоровье. Главное — сохранить его сегодня.

Конечно, я не великий знаток военного дела, но и мне было понятно, что негоже оставлять без присмотра фланги. Никто не приглядывал за выходом из зала: дернули двери, запертые мной, и побежали атаковать со стороны других. Поэтому, когда я осторожно выглянула, увидела лишь пару силуэтов с длинными ружьями, настороженно целящимися в сторону устроенной мной баррикады. Дважды бахнуло. Но меня ведь за ней уже не было! Люди судорожно перезаряжали свои фузеи, и таким шансом стоило воспользоваться.

Выстрел, еще один, и два тела валятся на пол. Один сразу затих, второй истошно заголосил, но тратить еще новый патрон стало бы глупостью. В барабане осталось четыре, еще один в предыдущем.

— Сколько у это дряни пистолетов?! — послышался крик Павла Пестеля.

— Где она их хранит-то?! — взревел Агафон.

Наверняка подумал о непристойном, подлец.

Одновременно с этим в дальнем конце коридора ухнуло, раздались команды, и квартира наполнилась треском пальбы. От греха я спряталась обратно в зале, и вовремя: пара, а то и больше пуль, пронеслись мимо, и не стоило сейчас выяснять, кто стрелял. В этом помещении пригодной к обустройству позиции мебели не нашлось, поэтому пришлось вжаться за портал камина и держать на прицеле вход, Только после сообразила, что теперь я полностью открыта для атаки со стороны кабинета, двери которого теперь открыты. Что там происходит, разобрать решительно невозможно, потому как сгустившийся дым сейчас можно есть ложками.

Раздался звон разбитого стекла, снова крики, затем пальба утихла, осталась только ругань и какая-то возня.

— Графиня Болкошина! Вы где? Живы?

Голос знакомый, и только через несколько секунд я поняла, что слышу Аракчеева. И задумалась, стоит ли опускать револьвер и отвечать.

— Барышня, можете выходить.

А это Тимофей. К нему доверия несоразмеримо больше, поэтому «барышня» со старушечьим кряхтением поднялась и соизволила откликнуться:

— Жива! Я тут…

В кабинете оказался полный разгром. Пресловутый стол украсили сразу пять отметин от пуль, то есть стреляли в него еще трижды с момента моей ретирады. У входа два гренадера крутили руки мерзавцу Агафону, у противоположной стены с уважением, но жестко, придерживали Пестеля-старшего. Борис так и остался распластанным на полу, паркет уже напитался его кровью. Тимка выглядел хмуро, по лицу Аракчеева, как обычно, не понять, что он чувствует и думает. Дым уходил в разбитое окно.

— Александра Платоновна, во всем Петербурге сегодня не найти особы, которая так бы привлекала приключения, как Вы, — с саркастичной иронией сообщил Алексей Андреевич. — Вот думаю, может, Вас в Лондон заслать послом к Георгу, третьему этого имени? Вы же там такую сумятицу внесете, что англичане вспотеют внутренние проблемы решать, забудут про свои дела на континенте.

— Не настроена шутить, граф, уж простите. Вы какой оказией тут?

— Девку свою благодарите. Она выскочила, вся белая, охранникам Вашим кричать стала, что беда может случиться. Что барышня ее сейчас кого-нибудь убьет. И, кажется, как в воду глядела, — и граф многозначительно посмотрел на тело Бориса Пестеля. — Ваши ангелы-хранители побежали сюда, а я решил, что может понадобиться подмога. Кликнул своих гренадеров — и за ними. И, знаете, оказался прав. Не справились бы они.

Тимофей мрачно кивнул и пояснил:

— Дыню убили.

Я кинулась в коридор, но пришлось выйти на лестницу, где и нашелся раб Божий Досифей. Он распластался на ступеньках, одного глаза на лице не оказалось, а затылок был разворочен, очевидно, вышедшей сквозь него пулей. Все вокруг оказалось в крови и, наверное, мозгах. Здесь мне, как приличной девушке, стоило бы сомлеть, но вместо этого я молча смотрела на лежащее тело, и душу мою заполняла ненависть.

Ниже нашлось еще одно тело, кто-то из пестелевских слуг. Возле него сидела бледная Варвара Пукалова с разряженным пистолетом.

— Саша? — голос ее был нетверд. — Вот, бежать хотел. Как там стрельба началась, Ваня мой за оружие схватился и к дверям. Только открыл, это ирод его и застрелил. Я тогда пистолет подхватила, и его…

Варвара разрыдалась, но сил успокаивать ее у меня не было никаких. Подошел Аракчеев, обнял ее, поглаживая по голове. Я выглянула вниз, и увидела ноги Ивана Антоновича. Тело было скрыто дальше в квартире, но любопытствовать не стала. Из наших дверей высунулась Танька, узрела меня и с плачем кинулась к своей любимой барышне, что чуть не запнулась о труп Дыни.

— Ох, Господь всемогущий, да как же так-то! — закричала горничная, а я повторила движение графа, прижав Танюшу к себе.

— Все уже кончилось. А Дыня… принял смерть за меня, герой мой, век свой буду доживать с памятью о нем.

После отстранилась и велела:

— Иди в дом, выпей наливки…

— А шампанского можно? — вдруг спросила Танька.

Вот ведь крестьянская натура: меня чуть не убили, мой охранник еще не остыл, а служанка пытается урвать себе господского напитка. Но эта непосредственность неожиданно расслабила натянутые до предела нервы, и я дала Тане легкий щелбан, улыбнулась и соизволила: — Открой бутыль, но всю не вылакай. А мне тут еще надо закончить кое-что.

В квартире Пестелей меня дожидался Тимофей. В двух словах рассказал: они вдвоем с Дыней осторожно стучались в квартиру, где я в этот момент скандалила с хозяевами, но причин ломать двери вроде как и не было. А когда раздались выстрелы, мои охранники принялись за дело всерьез, следы чего были хорошо видны. Они уже пробили одну филенку, как замок вдруг отворился, и прямо в лицо Досифею один из слуг разрядил пистолет. Изначально метили именно в Тимку, но Дыня услышал шелест горения пороха на полке и успел оттолкнуть товарища. Вот только сам увернуться не сподобился.