Самый яркий свет

— И Вам, Алексей Андреевич. Сложный день.

— И не говорите. Не ожидал Вас встретить.

— Вообще я тут живу!

— Тоже правда, — согласился граф и хотел уже идти мимо, но снова взглянул на меня и произнес: — Дурные у Вас соседи. Ты к ним со всей душой, а они… Неблагодарны людишки.

Он махнул рукой и застучал каблуками по лестнице.

И что это было? В раздумьях я постучала в дверь и обомлела, увидев заплаканную Таньку.

— А с тобой что стряслось?!

Выпытывать причины рыданий пришлось едва ли не силой, горничная все пыталась отговриться, что беды ее — маленькие, госпожу трогать совсем не должны. И только после угроз и оставить без конфет, и вообще выслать обратно в деревню Таня во всем созналась.

И ярость моя вспыхнула так, что могла опалить обои на стенах. Как выяснилось, пока я почти убивала Императора, на честь моей крепостной покусился Борис Пестель.

Средний сын Ивана Борисовича особыми талантами не блистал. Его брат Павел уже делает блестящую карьеру, о другом отпрыске — Владимире, который также выбрал военную стезю, я тоже слышала много хороших отзывов, а вот Боря оказался безликим. Окончил Пажеский корпус, но в итоге был пристроен отцом к себе в губернские секретари. Как они по-семейному управляют Сибирью, мне приходилось только слышать, однако слухи расползались порой самые зловещие. Говорят, что притеснения для живущих за Уралом имеются значительные, но возможность подать челобитную осложняется тем, что почтовые сибирские ведомства тоже курируют Пестели.

Из квартиры я вылетела фурией, не обращая внимания на протестующие крики Таньки, что ничего особо страшного не случилось. Подумаешь — пощупал молодой барин титьки под платьем, да пообещал выетить, чтобы готова была к тому. Но эти пикантные подробности лишь еще больше распалили меня, и нужная дверь едва не разлетелась под градом моих ударов. Со словами «я сейчас кому-то потарабаню!» отворил мне дворецкий Пантелеймон, увидел меня и тут же стушевался, а я смела слугу в сторону и ворвалась внутрь.

Первым на глаза попался Павел, изрядно огорошенный таким вторжением.

— Александра! Что такого произошло, что Вы приступом наше жилище берете?

— Да такого, что братец Ваш младшенький свои руки распускать начал, к моей горничной со слякотными предложениями полез! И ладно бы предложениями — требованиями! Пусть выйдет сюда, я ему выскажу все, что о том думаю, если не прибью паршивца при этом!

— И из-за такого пустяка Вы так разнервничались? — удивился Павел.

Наверное, еще можно было меня унять, предложить бокал прохладного вина и сгладить скандал. Но после этого заявления я ощутила себя паровым котлом, у которого от неприемлемого давления выбило не успевший сработать клапан. Собеседник мой, очевидно, это почувствовал и начал ретироваться вглубь квартиры, а на шум выглянул глава семейства. Огня в топку решил подкинуть и он: узнал причину криков и страшно удивился, как это я возмущаюсь такой нелепице!

Конечно, стоило успокоиться в этот момент, тогда мне стали бы очевидны многие вещи, а некоторые события не произошли. С другой стороны, случиться могло и более страшное, так что не мне гневить Мани сокрушениями, тем более сожалений о дальнейшем испытать не довелось, да и желания такого не появилось никогда.

Но сейчас я вскинулась и начала некуртуазно кричать, сыпя бранными словами по отношению к Борису лично и всем Пестелям вообще. Иван Борисович вспыхнул в ответ моментально, словно был готов к ругани, и ему нужен был только должный повод. К мгновению, когда в парадной зале появился сам виновник ситуации — Борис — мы орали друг на друга, задыхаясь от взаимной неприязни. Старший Пестель, брызжа слюнями, уверял меня в том, что никакого ущерба поганая девка не понесла, и вообще должна быть благодарна его сыну за обращенное на нее, подлую, внимание. Что доля крепостного по повелению матушки-императрицы Екатерины — подчиняться господину. Моя встречная претензия, мол, госпожа Татьяны — я, не была принята как должное, и сибирский генерал-губернатор обозвал меня дешевой куртизанкой!

Если Павел стоял в стороне и ничего не говорил, то Борис, отдам ему должное, пытался унять скандал и даже принес извинения. Но лучше бы смолчал, чем выдать мне такое! Вину свою он признавал лишь в том, что покусился без спросу на чужое имущество. Формально молодой дворянин был прав, ведь Таня и впрямь всего лишь моя вещь, облагодетельствованная разумом и душой, но ведь уже давно привыкла воспринимать ее как близкого человека, почти подругу, как бы странно это ни звучало. Да, крепостная, но кому я еще могу так довериться, как не ей? Даже Марго имеет свои секреты, тайны, устремления, в какой-то момент она может выбрать себя, а не мои интересы. А у Танюши смысл жизни — делать жизнь своей барышни лучше.

Слуги, коих в квартире водилось предостаточно попрятались, но одно лицо из дверей анфилады выглянуло. И пропало.

Однако этого краткого мига мне хватило.

Уже привычно стало моментально набросить озарение, время замерло, и в глазах снова предстал образ Агафона, помощника Николая Порфирьевича Спиридонова.

Что мог делать безвестный сотрудник Управы благочиния в доме крупного государственного чиновника, целого генерал-губернатора?

Ответов на этот вопрос могло быть много, но ни один не покрывал бы странность такого совпадения.

Спиридонов, неизвестный амулет рода mentalis, талант манихея, встреча у дверей парадной с просьбой помочь приставу.

Шестеренки начали соединяться, еще не всех хватало, но механизм уже зашевелился.

А слева возмущение Света — со стороны Павла внезапный приступ злости и досады. И холодная решимость.

Не отпуская талант, я кинулась вправо, к другим дверям, когда рядом с головой просвистел тяжеленный подсвечник.

Ох, как сложно было устоять на ногах в момент выброса из озарения, зато услышала слова Ивана Борисовича, обращенные к старшему сыну:

— Ты что творишь?!

— Отец, она поняла!

Что я там поняла, не смогла бы и сама сейчас сказать в полной мере, но вот сомнений в причастности как минимум этих двоих достойных представителей саксонской[1] фамилии ко всем неприятностям, закрутившимся вокруг меня. Выяснять подробности сейчас было некогда, потому как стоило мне скрыться в соседней комнате, как в нее же влетела чугунная кочерга, воткнувшаяся в оконную раму.

— Борис, неси пистолеты! Закройте дверь! — крикнул Павел.

Кажется, меня снова будут убивать.

Я затворила проход и успела просунуть в ручки все ту же кочергу, теперь с этой стороны недругам придется ломать тяжелые створки. Осталось еще два прохода, и их запереть уже не успеть, поэтому с напряжением сил удалось подтащить поближе массивный письменный стол, повалить его на бок и укрыться за дубовой столешницей.

Вовремя!

В кабинет ввалились двое — Павел и Агафон. Освещенный держался бодро и ничуть не тушевался своего спутника и его несоразмерно высокого статуса. Нарочито партнерские отношения еще больше укрепили меня в уверенности, что вся эта компания связана и с покушениями на меня, и с государственной изменой.

Пестель в обеих руках держал кавалерийские пистолеты, филер обошелся одним, но каким-то особенно огромным. Положение мое казалось уже безвыходным, однако и свои сюрпризы есть у Болкошиной! Графини Болкошиной!

— Александра, выползайте оттуда! Неприлично так даме под столами прятаться! — крикнул Павел.

— Паша, дашь ее мне? Я с ней поговорю по-нашенски, по-манихейски.

В голосе Агафона было столько яда и похоти, что меня чуть не вырвало. Скорее я выпрыгну из окна, чем соглашусь даже прикоснуться с амуром к этому человеку.

— Господа, от вашего разговора желание сдаваться у меня совсем пропало. Можете выетить друг друга, я хоть перед смертью посмеюсь.

Бравада была совершенно нервная, но помогла привести себя в чувство, поэтому уже не трясущимися руками я высвободила из юбки револьвер.

Шесть зарядов в барабане, еще один имеется в том же кармане. Жаль, что я не натренировала быструю их смену, попробовала несколько раз, и все.