Страница 80 из 83
Глава 39
— Ну что ж… Теперь вы, наверное, гордитесь собой, Александр?
Негромкий старческий голос зазвучал совсем близко — прямо за спиной. Но я не стал оборачиваться. И не потому, что узнал говорившего — просто не хотел пропустить зрелище. Накопившаяся где-то вдали мощь вот-вот должна была обрушиться на землю — но будто ждала чего-то. То ли еще работали неведомые механизмы, то ли …
Есть. Началось.
Огонь вспыхнул среди туч — и ударил. С небес к земле протянулся столб ослепительно-яркого света. Словно огромный клинок вонзился вертикально в крышу одного из зданий, и во все стороны полетели обломки. Совсем близко — всего в километре-полутора от Хофбурга: герр канцлер держал под рукой не только коробочку с красной кнопкой, но и саму драгоценную смертельную игрушку.
Которой больше не было. Белое пламя пожирало все на своем пути — и в конце концов добралось и до породившей его машины. Я не мог увидеть, зато без труда представил, как хитроумный огромный механизм съеживается, будто растворяясь среди яркого света. Может, не исчезает целиком — но за считанные мгновения превращается в оплавленную груду металла, которую уже не смогут заставить работать ни какие-нибудь местные умельцы, ни Герман фон Браун, ни сам черт.
Никогда.
— Горжусь? — негромко проговорил я. — Не уверен. Просто не придумал ничего лучше.
— Не могу не согласиться, Александр. Решение действительно… сомнительное.
Дроздов подошел и встал со мной рядом, облокотившись на каменное ограждение балкона — и я вдруг почему-то подумал, что он не просто появился у меня за спиной, а уже был здесь. С того самого момента, как я выбил ворота Хофбурга… или еще раньше. Незримо шагал следом, наблюдал — а может, и не только наблюдал.
А может, и не только он.
У древних старцев свои пути — и свои… методы.
Я украдкой взглянул на Дроздова — и, конечно же, не увидел ничего нового. Маленький старичок в пенсне. И, кажется, в том же самом вытертом на локтях пиджаке, что и в день нашей последней встречи… и первой тоже. Он то ли имел в гардеробе дюжину одинаковых, то ли не считал нужным переодеваться.
То ли вовсе уже давным-давно сросся с костюмом в единое целое.
— Сомнительные решения — это мой конек, Василий Михайлович. — Я снова повернулся к догорающей вдалеке игрушке герра канцлера. — Одним больше — одним меньше…
— Но это может дорого вам обойтись. — Дроздов протяжно вздохнул и поправил пенсне. — Даже если вы сумеете замести следы — кто-нибудь непременно догадается… Не уверен, что ее величество Анна-Мария сможет простить подобное.
— Да уж, плакала моя богемская корона, — усмехнулся я, — вместе с венгерской.
— Подозреваю, вы и без них прекрасно проживете, друг мой. — Дроздов даже не улыбнулся, но иронию явно оценил. — А вот расположение императора Павла… Оружие Рейха могло сделать его сильнейшим монархом во всем мире.
— Или втянуть в очередную войну. Слишком уж жирный кусок пирога достался бы России. — Я на мгновение задумался. — Впрочем, он и так достанется — и одному Богу известно, к чему это приведет. Зато теперь у венценосных особ хотя бы нет возможности сжигать людей сотнями за один присест.
— Это верно, — отозвался Дроздов. — Можно сказать, вы уничтожили само яблоко раздора… с одной стороны.
— А что, разве есть другая? — Я развернулся и зашагал обратно в кабинет. — Вы же притащили меня сюда спасать мир, ведь так?
— Да, но…
— Ну так откуда мне знать, к чему все это приведет? И вы, и ваш знакомый кардинал зачем-то решили оставить меня без подсказок… Видимо, чтобы я сам принял решение — и я его принял. Вот оно! — Я вытянул руку, указывая на зарево вдалеке. — Так какого, простите, черта вам еще нужно?
— Ничего, Александр. Абсолютно ничего. — Дроздов мягко улыбнулся, явно ничуть не обидевшись на мое выступление. — Но, признаться, меня изрядно беспокоит ваша судьба.
— Неужели? Я-то думал, вашу когорту многомудрых стариканов заботят только судьбы мира. — Я шумно выдохнул через нос — и продолжил уже тише: — Так что прекратите разыгрывать из себя доброго дядюшку, Василий Михайлович, и загляните уже в эти ваши линии судьбы — и скажите, насколько все плохо!
Я и не ожидал, что древний старец послушается — но тот вдруг закрыл глаза. Видимо, действительно пытался увидеть. Не будущее, конечно же — такое не под силу даже ему — а то, что пока только может произойти. Сотни и тысячи вариантов развития событий, из которых примерно половина ведет к черту на рога… да и вторая едва ли превращает мир в цветущий сад, заполненный бабочками и волшебными единорогами.
— Ну… скажем, теперь все заметно лучше, чем раньше.
Дроздов ответил весьма расплывчато — и все же в его голосе я услышал удовлетворение. Не знаю, что он смог разглядеть там, в омуте пророческих видений — но то, чего мы оба так боялись, отступило. Вряд ли исчезло полностью — скорее лишь сдвинулось куда-то в область неопределенного и далекого.
Не самый плохой расклад.
— Судный день отменяется? — на всякий случай уточнил я.
— Отменяется? Пожалуй, пока отменяется, — усмехнулся Дроздов. — Не стоит воспринимать все буквально… Но, так или иначе, Александр — ваша работа здесь закончена.
— А вот с этим позвольте не согласиться, Василий Михайлович. — Я уселся на стол канцлера — прямо на какие-то бумаги с гербом германского Рейха. — Работа только начинается. И если уж я чему-то и научился за эти полтора года — так это тому, что спасение мира — вовсе не в подвигах, прыжках с парашютом или поисках таинственного врага… вроде этого. — Я кивком указал на распростертое на ковре тело герра канцлера. — От одного человека зависит не так уж и много. И кто знает, через сколько лет снова появится умник вроде Оппенгеймера, способный создать очередную страшную машину.
— У людей и так достаточно страшных машин, — тихо проговорил Дроздов, — подозреваю, дело вовсе не в них.
— Совершенно верно. Венценосным болванам вовсе не обязательно иметь какое-то волшебное оружие, чтобы гробить целые армии. Если повезет, старушку-Европу ждет лет десять-пятнадцать покоя. — Я подтянул к себе ногу, устраиваясь на столе поудобнее. — И куда меньше — если не повезет.
— Да… Должен признать — вы действительно многому научились, Александр. — Дроздов посмотрел на меня так внимательно, будто хотел просветить взглядом насквозь. — Значит — политика?