Ловушка для птички

«Не так обидно совершить ошибку, как её повторить», — сказал мне тогда папа, и я запомнила. Села за стол и перечитала правила по каждой из ошибок. С тех пор диктанты писала на «отлично».

Я ошибалась в жизни не раз, но всегда старалась делать работу над ошибками. Хорошо усвоила урок.

После того, как Никита ушел, я пишу ему примерно сотню разных сообщений, но ни одного не отправляю. Перечитываю их и понимаю, что эти попытки себя оправдать ничего не исправят. Здесь работает другое правило, но я его не знаю.

Оставшиеся дни отпуска проходят отвратительно.

Мы с мамой и Николь все так же завтракаем за общим столом, ходим к морю и плаваем в бассейне, но меня ничего не радует. Я стараюсь улыбаться, а иногда и смеюсь вместе с дочерью, но на самом деле мне плохо настолько, что больно дышать.

Мама постоянно косится. Увидев Никиту, она сразу поняла, что я её обманула. Мы договорились не лезть друг к другу с откровениями, и она молчит, но от этого не легче.

Вечером накануне отлета Николь капризничает и жалуется на боль в горле. Мама вздыхает, что я напрасно позволила ей съесть мороженое. Меня все раздражает, но я сдерживаюсь и пакую чемоданы.

Отпуск не получился, возвращаться домой нет никакой радости.

Сижу на террасе, завернувшись в теплый плед, туплю в телефон. На Майорке тоже похолодало. Осень. Хандра витает в воздухе и гложет меня изнутри.

Откладываю телефон и смотрю в пустое небо. На нём нет ни одной звезды. Хочется тихонько поплакать, но не получается.

— Соня, можно поговорить с тобой?..

Мамин голос заставляет вздрогнуть. Я киваю и ёжусь. Мама не хочет улетать в состоянии молчаливого конфликта, но разговаривать волнительно нам обеим. Она присаживается рядом.

— …У вас с Никитой какие отношения сейчас? — спрашивает аккуратно.

— Натянутые, мягко говоря.

— Как жаль, — вздыхает мама. — У Арсения совсем нет заказов, а холдинг Гордиевских процветает…

— Могу помочь деньгами. То есть вернуть долг. Вы оплатили мне учебу, я благодарна.

— Дело не в деньгах. Ему нужна работа, он без неё с ума сходит, — она снова вздыхает. — Почему вы поссорились?

— С Никитой? — она кивает. — Ну… Он узнал, что Николь его дочь и обиделся. Мы разругались.

— Он не знал, что она от него?! — у мамы глаза чуть из орбит не вываливаются. — Ты и его обманывала?! Зачем?!

— О-о-о, — тяну я, — ты слово в слово повторяешь его вопросы.

— Но это же нонсенс, Соня! Глупость какая!

— Глупостью было залететь от сына убийцы отца. Дальше я действовала по обстоятельствам.

— Какого убийцы? Чьего отца? — лицо у мамы странно вытягивается.

— Ты забыла, что отец Никиты убил твоего мужа?

— Кто сказал тебе такую чушь?!

— Ты, мама! Ты это мне сказала! Что с тобой не так?! По телефону ты тогда сказала… — я запинаюсь, — намекнула, что его преднамеренно убили.

— Господи, Соня! Что ты говоришь?! — перебивает мама. — Твой папа погиб на строительстве, которое вела компания Саши Гордиевского. Это правда. Там использовали новый материалы, папа не одобрял технологию. Они провели испытания нагрузкой, и перекрытие выдержали. Но когда расходились, одна из плит неожиданно рухнула и придавила несколько человек…

— Но тогда ты рассказывала по-другому! — пришла моя очередь перебивать. — Ты сказала, что у них был серьезный конфликт и никто не верил в случайность гибели папы.

— Конфликт был. Твой папа был категорически против этой технологии в жилом строительстве, а Гордиевский продвигал новый ГОСТ. Из-за этого они поругались, хотя раньше были приятелями. Мы даже на корпоративах холдинга гуляли, и не раз. Я была знакома с мамой Никиты. Он очень на нее похож.

— Что? — переспрашиваю ошарашено. Все, что я сейчас слышу, идет вразрез с тем, что формировало мою действительность последние три года. — Ты же говорила, что следователь не старался. Я помню! Ты сказала так, будто Гордиевский подстроил убийство под несчастный случай.

— Ты совсем не так поняла, доченька, — вздыхает мама, и я вижу, что она плачет. — Гибель папы назвали несчастным случаем, но там была преступная халатность. Наказания никто не понес, а должны были. И технологи производства, и главный инженер. Коллеги твоего отца настаивали на переквалификации дела, но Гордиевский не хотел шумихи и замял. Хотя сам чуть не пострадал. Он ведь тоже был на испытаниях.

Я смотрю на плачущую маму стеклянными глазами и не верю своим ушам. Она разводит руками:

— …Никто никого не убивал специально, Соня. Ты поняла меня неверно. Прости! Мне так жаль…

Я обхватываю голову и роняю ее на колени. Укрываюсь, словно где-то рядом бомбят. Мой мир сейчас взрывается, и мне не остается ничего, кроме как прятаться, чтобы уцелеть.

Что же я натворила?..

Всю ночь я бесконечное количество раз прокручиваю разговор с мамой, ища себе оправдание. Винить других гораздо легче, чем принять факт, что во всём виновата сама.

Осознание ошибки дается тяжело. Я плачу и противлюсь точно так, как в детстве, когда боялась заглянуть в почерканный листок с диктантом.

Утром в аэропорту ловлю на себе долгие и жалостливые взгляды мамы. Она улетает на три часа раньше нас с Николь. Мы приехали ее провожать и будем тусоваться в зале ожидания до своего рейса.

За огромными стеклами льет дождь. Ненавижу сочетание дождь-самолёт. С того самого дня, когда мы с Никитой прощались в парижском аэропорту. Погода была точно такой же. Когда он улетел, мне позвонила мама. Она хотела поддержать, начала рассказывать об отце. Я была как в тумане и не захотела слушать до конца. Сделала поспешные выводы. Чудовищно ошибочные!

Я смотрю на моросящий за окном дождь и чувствую себя опустошённой. Мы с мамой стоя пьем прощальный кофе. Ника играется со своим плюшевым чихуашкой и не обращает на нас внимания. Я сутулюсь и прячу заплаканные глаза, мама снова смотрит необычно. За всю жизнь не помню столько жалости в ее взгляде. Даже когда я лежала в больнице с пневмонией, она не смотрела на меня с таким теплом. Должно быть, сейчас я выгляжу еще более жалко.

— Соня, если я могу тебе как-то помочь, ты только скажи, — шепчет она еле слышно.

— У Арсения в гараже не завалялась случаем машина времени? Мне тут недалеко сгонять, года на три назад, — хмыкаю с нескрываемой грустью.

— И что бы ты там сделала? Не прилетела на тот конкурс?

— Я бы ни за что не отпустила его. Но, кажется, мой поезд ушел, автобус перевернулся, а самолет разбился. Я у тебя неудачница, мама.

— Ты у меня самая лучшая, дочь! — неожиданно задвигает мама. — Ты добрая, великодушная и сильная. Ты всё исправишь и будешь счастлива. Я знаю, что ты сможешь.

После этих слов моя спина сама распрямляется, а в глазах проясняется. За окнами всё также пасмурно, но для меня мир становится в сто раз светлей. Я забыла, что вера близкого человека может так вдохновлять.

Когда объявляют мамин рейс, мы еще долго обнимаемся. Николь виснет на нас обеих и по очереди целует.

— Мои самые р-р-родные девоськи! Самые р-родные, — повторяет, чмокая в щеки, носы, подбородки — куда попадёт.

— Я всё исправлю, — обещаю одними губами, ловя прощальный мамин взгляд.

Пока не знаю как именно, но я подумаю. Вспомню все правила и сделаю работу над ошибками.

Наш с Николь рейс задерживают из-за шторма. В Барселону мы прилетаем только вечером. Нас встречает Мария.

— Маса! — визжит Николька, увидев ее в зале прилёта. — Там был ш-шторм! — старательно выговаривает нелюбимую «Ш».

— Как отдохнула? — косится Мария на меня.

— Там был шторм. Конкретный! И я не про погоду.

— Не ужилась с мамой?

— С ней как раз всё хорошо. Прилетал Гордиевский, привез с собой цунами.

— А мне сказал, что хочет сделать сюрприз, — хмыкает.

— Он никогда не обманывает. Сюрприз получился умопомрачительным и сногсшибательным, в прямом смысле этих слов.

— Ты ему сказала?

— Не успела. Случилось то, чего я боялась: он узнал не от меня.