Ловушка для птички

— …И тут появляется та девушка из прошлого. И шальная мысль: а что если дело в ней? Верну ее — и всё наладится. Дом в ее городке уже построен, осталось только разбить вокруг него сад, о котором она когда-то мечтала. Мы обязательно будем с ней счастливы в этом доме. Иначе и быть не может! У нас ведь такие чувства были — острые и настоящие. Такие не проходят бесследно, не забываются. Мне так казалось…

Кошусь на Птичку. Она смотрит в одну точку перед собой.

— …Знаешь, жить в иллюзии приятно, но опасно. Можно заиграться и поверить в невозможное. Но гребаная реальность обязательно вернётся и даст тебе под дых. И я сейчас не про жену и ребёнка, не о семейном долге. Всё решаемо, когда есть ради кого и ради чего. Но когда ничего не осталось…

Ослепляющий свет фонарика и строгая речь на непонятном мне языке заставляют замолчать и обернуться.

Соня вскакивает, что-то быстро и сбивчиво тараторит в ответ. Свет фонарика нехило так слепит. Не сразу, но догоняю, что разговаривает с полицейским.

— Надо уходить, Ники. Ночью этот пляж закрыт для посещений, там есть табличка на входе.

Встаю и подставляю локоть. Она опирается, и мы поднимаемся обратно на набережную. Со стражами порядка лучше не спорить.

— Что ты им сказала? — спрашиваю, когда полицейская машина отъезжает.

Они разговаривали на каталонском языке, и я ничего не понял. Странно, но они не спросили у нас документы.

— Что ты делал мне предложение, — отвечает, помедлив несколько секунд.

— И как? Ты согласилась?

— Да. Просили пригласить на свадьбу.

— Пригласим, — усмехаюсь и беру ее за руку. — Идём, провожу тебя.

Настроение стремительно улучшается, на душе становится легко. Спонтанно открылся ей — и словно груз с плеч упал. Выговорился.

Глава 19

Наши отношения все больше запутываются

Идти с ним за руку приятно и странно. Так ходят официальные пары, а мы друг другу никто и вряд ли это изменится. На роль любовницы я не соглашусь, а место жены занято.

Никак не идут из головы его слова о сыне. Я знаю, что такое аутизм. Жаль мальчика, но ещё больше я сочувствую его родителям.

Моя Николь абсолютно здоровый ребёнок. Она открытая и эмоциональная, временами даже слишком, и это так круто! Общение с ней согревает и заряжает, дарит бесконечную радость. Наши объятия, щекотания, совместные игры, споры и даже маленькие ссоры — всё это наполняет мою жизнь истинным смыслом. Родители особенных детей лишены этого смысла, и мне искренне их жаль.

— Далеко твой дом? — вопрос Никиты прерывает невеселые мысли.

— Сразу за поворотом, — киваю вперед.

— Ты планировала идти одна через всю набережную? — качает головой. — Нельзя быть такой беспечной, София!

— Чтобы ты знал, я могу за себя постоять! В университете проходила курс женской самообороны и парочку приёмчиков помню. На твоё демонстрационное нападение не среагировала только потому, что мы знакомы. Скажи спасибо, что не отбила тебе яйца!

— Спасибо! — он звучно смеется. — Значит, ты у нас Сонька-каратистка! Помню-помню, как ты лупила воришку в Барселоне. — Смущенно улыбаюсь, а он шагает вперед и разворачивается лицом ко мне. — А помнишь, как мы целовались на той площади? Помнишь?

Спешно опускаю глаза. Я помню каждый наш поцелуй, начиная с первого у ворот дома его отца и заканчивая сегодняшним в туалете ресторана. И каждый из них мой любимый, но тот — самый-самый.

Мы шли к отелю и разговаривали. Немного поспорили. Я задумалась о том, что у нас с ним нет ничего общего и зря мы пробуем начать отношения. Поникла, а он заметил и поспешил всё исправить. Так неожиданно подхватил меня и так уверенно закружил, что я не смогла сдержать восторга. Запрокинула голову, раскинула руки в стороны и отдалась беспечному чувству свободы. А потом мы долго и красиво целовались.

— Повторим? — он наклоняет голову, стараясь заглянуть в глаза.

— Под ноги смотри! — шутливо толкаю его вперед.

— Повторим!

Не успеваю осознать, что это больше не вопрос. Мое тело мягко отрывается от земли, и пространство начинает вращаться.

Море, улица, пальмы, дома. Море, улица, пальмы, небо. Небо, небо, небо. Бесконечное, тёмное, звёздное… Я запрокинула голову.

— Лети, Птичка! — выкрикивает Никита.

Отрываю руки от его плеч и лечу.

Небо-звёзды, небо-звёзды, звёзды-глаза, его губы…

Мы целуемся иначе. Осторожно и нескладно. Одними губами. Не страстно и несмело, как будто неумело. Урывками сцепляемся взглядами. Оба думаем во время поцелуя, каждый о своём.

Я думаю, что в нём больше нет той внутренней свободы, поэтому мне с ним так тяжело. О чём думает Никита, расшифровать не получается, но смотрит он с грустью.

— Глупая идея, — шепчу и отстраняюсь. — Дважды в одну реку не войти.

— Но попробовать стоило, — вроде бы шутит, но получается невесело.

Мы идём дальше. За руки больше не держимся. Молчим. Каждый снова думает о своем.

Я думаю, что напрасно в первый же день не рассказала ему правду. И о наших отцах, и о нашей дочке. С каждой совместно проведенной минутой сделать это становится сложней. С каждым разговором наши отношения все больше запутываются.

Весь день я уговаривала себя перестать анализировать события прошлой ночи, но то и дело мысленно возвращалась на виллу.

Поведение Никиты никак не укладывалось в рамки нормального. Если бы подобное сотворил Даниэль, утром я заявила бы на него в полицию. Выкрасть человека, закрыть и удерживать — так делают психопаты. Но Гордиевский точно не из них. Он испытывает болезненную потребность находиться рядом со мной, но при этом постоянно злится. Явно винит себя за случившееся три года назад и страдает от этого.

Быть подлецом неприятно. Но если ты обидел плохого человека, морально легче. Именно поэтому он обвиняет меня черт знает в чём. Я поняла это только сейчас.

Весь день я тоже злилась. На него, на себя, на ситуацию, в которую мы вместе попали. Особенно, когда увидела его с женой и сыном. Решение пойти на вечеринку приняла на эмоциях и точно пожалела бы, не случись этот спонтанный разговор на пляже. Он многое прояснил.

У своего подъезда останавливаюсь. Никита осматривается по сторонам.

— Хороший дом.

— Отличный, — подтверждаю. — У комплекса своя территория с бассейном и детской площадкой. Тихо и пляж рядом, и в черте города. Всё рядом. Очень удобно…

Он несколько раз кивает и еще раз осматривается. Вздыхает. Улыбается. Опять вздыхает. Пауза затягивается. Нервно покашливаю и благодарю:

— …Спасибо, что проводил.

Наклоняется и легонько целует в щеку.

— Береги себя, — звучит так, словно мы расстаёмся надолго, и разворачивается.

У меня по спине холодок пробегает. Сейчас он уйдёт, и неизвестно, когда мы снова встретимся и сможем поговорить с глазу на глаз.

— Хочешь чаю? — спрашиваю спешно — он и шагу ступить не успел.

Поворачивается медленно. Слишком медленно. Я успеваю пожалеть, что предложила. Как правило, ночное приглашение на чай предполагает бонусом совместный утренний кофе. Это такой промо-пакет: два в одном. Но я приглашаю на другой чай. На тот, под который разговаривают.

Вот только чая у меня в доме нет. Совсем.

Гордиевский ловит мой взгляд. Знаю, он у меня сейчас растерянный.

— Ты ведь не надеешься, что я откажусь?

— Удивлена, что не напросился, — парирую и открываю дверь в парадное. — Мне показалось, на пляже мы не договорили. Вернее, говорил только ты, а мне тоже есть что сказать. Не против пообщаться по душам?

Соглашается коротким кивком, и мы входим.

Моя квартира на третьем этаже. Обычно я поднимаюсь на лифте, но сейчас сворачиваю к лестнице. По классике, за поздним приглашением на чай следует страстная прелюдия в лифте. Этой жуткой пошлятины случиться не должно. Мы поднимаемся ко мне, чтобы поговорить. И точка.

Я намерена сказать Никите правду о Николь. Надоело чувствовать себя двуличной и бояться, что узнает случайно. А ещё я устала от его унизительных обвинений. Я не ветреная девица, прыгающая из койки в койку, которой он меня считает. Узнав о дочке, он поймёт, как сильно ошибался.