Криптонит

– Блять, ты охуела? – он разозлился, но при этом как будто засмущался – постоянно кидал косые взгляды на своих смеющихся друзей.

– Что, мы уже не такие альфачи, да? – огрызнулась я, пытаясь вырвать руку, но он больно пригвоздил запястье к столу. Я снова чувствовала это. Страх. Вера и Насвай, замявшись, просто смотрели на это, не вмешиваясь. И я бы не вынесла, если бы они вмешались.

Страх и злость – лучшее топливо.

– Да я, блять, твою мать в десять лет ебал, – он приблизился, надеясь, меня запугать. И меня действительно пугал его агрессивный тон. Но я, сцепив зубы, заставляла себя смотреть в его лицо.

Меня бесило, что я боялась его – такого одноклеточного по сравнению со мной. И преодолевала себя.

– Что, прямо в её могиле? – спросила я, наблюдая за тем, как его лицо сменяют все цвета радуги по очереди.

Только тогда он меня отпустил, и я, покрасневшая, присоединилась к Вере. Почему-то с нами шла Насвай, но во мне было ещё слишком много адреналина, чтобы прогнать её. Пусть идёт.

– И чего пристал… – бормотала Вера.

– Обиделся в тот раз, решил поохотиться, не знаю, что ему надо, – нервно, слишком громко хохотнула я. Мы шли по пустому коридору, и я даже отбежала на несколько шагов – настолько мне некуда было девать этот адреналин.

– Ну ты даёшь, подруга, – восхищённо присвистнула Насвай. – Ты такая злая.

– Спасибо, – фыркнула я, смутившись.

– Пойдём на физику? Я там уже не была лет пять, но в принципе, плевать, – апатично дёрнула плечом Вера.

– Нет, – пробурчала я, тут же замкнувшись.

– А я вообще нигде не была. Надо пописать, что ли…

* * *

– У него ужасные татуировки. Разве в учителя пускают с такими? По-моему, какой-то бред, – бурчала я, водя пальцами по пластиковой поверхностности туалетного подоконника. – Он их даже не закрывает. Вот посмотрим, как он зимой в своих футболках ходить будет и мускулами светить.

– Мы можем о чём-то другом уже поговорить? – раздался замученный голос из туалетной кабинки. Вопросительный взгляд Веры был согласен с негодованием Насвай. Я вспыхнула.

– Тебя вообще никто не звал сюда, так что слушай, что есть, и не возникай!

– Как грубо, – заметила Вера. Мне было полностью плевать. Я чувствовала, как расстраиваются мои нервы, будто кто-то дёргает за струны, и они с каждым разом становятся всё фальшивее, пока полностью не порвутся. Фоново я постоянно жила с подступающей истерикой, становящейся всё ближе и ближе, как снежный ком. На всех фотках с тех времён у меня бешеные глаза.

– Возможно приедет бабушка, – вздохнула я.

– И почему это плохо?..

– Потому что она мама Иры. И как раз в это время приедет дед. Ира пыталась устроить всё так, чтобы они приехали в разное время, уговорить там, но куда ей, никто не хочет уступать, – хмыкнула я. – Начнётся битва титанов, и мне уже страшно.

– А моя бабушка называет меня именем племянницы, хоть имя меняй, – прыснула Насвай, выходя из кабинки и застёгивая штаны по пути. Я закрыла глаза рукой, хотя хотела пробить себе ею лоб.

– А как тебя зовут, кстати? – нахмурилась Вера. Мы действительно уже не помнили её имя. Учителя звали её по фамилии – Гречкина.

– Меня зовут…

– Короче, Вер, поехали со мной и дедом на конференцию в Сибирь? Это в декабре будет, – вдруг шибануло меня идеей, и я перевела искристый взгляд на Веру. – Будет классно. Только… – я снова нахмурилась. Достала красную помаду и начала красить губы, глядя на своё отражение в зеркале. – Только я хотела сказать ему, что я уже побывала на конфе по физике. А этот козлина мне всё… сломал.

Меня снова захлестнуло негодование. И, поддаваясь какому-то порыву, я вдруг написала помадой на зеркале: «Савельев А.И. – мудила-импотент».

– Ну прям девочка-пиздец, – покачала головой Насвай.

Я перевела весёлый взгляд на Веру и хихикнула.

Как хорошо нам тогда было.

* * *

Наступил следующий урок – литература. Насвай куда-то сбежала – к своим накуренным друзьям, и мне, честно признаться, даже грустно без неё стало. Но после того, как узналось, что химии не будет, а вместо неё физика, стало не до Насвай вообще.

У меня было чувство, что Вселенная схлопнулась вокруг меня, как капкан. И вокруг одна физика.

Мне нельзя было пропускать так много, поэтому я заставила себя пойти, но чувствовала я себя ягнёнком, который идёт на заклание.

Он прошёл мимо нас, стоящих возле закрытого кабинета, слегка задев меня взглядом. Выцепив сразу. А может, я фантазировала (крыша у меня знатно поехала), но в любом случае – он тут же отвёл взгляд и сосредоточился на том, чтобы открыть дверь.

Он был в обычных чёрных джинсах и чёрной футболке. Держал в руках журнал и стопку тетрадей и при этом ловко открывал замок. На руках выделялись мышцы – он точно занимался спортом.

– У меня что-то живот заболел, – прошептала я Вере, беспомощно вцепившись пальцами в воротник рубашки, точно пыталась дать себе больше воздуха, тщетно освободить сжатое спазмом горло.

– Снова здравствуйте, – не глядя на нас, вставших по струнке, бросил он тихим безразличным голосом – но в тишине он слышался очень отчётливо. А я не глядела на него, только в пол. – Продолжаем то, что начали на прошлом уроке. Но прежде мне нужно решить один вопрос, – у меня сжалось сердце, а потом упало к ногам. – Юдина, подойдите.

Ноги меня не слушались. Как же жалко я выглядела – наверняка очень жалко. Я нервно поправляла распущенные волосы, но когда удостоилась его взгляда, тут же опустила пальцы, будто ошпарившись. Я помню этот взгляд – он… бесцветный. Абсолютно равнодушный. Но при этом ты чувствуешь тупость всего, что делал в тот момент. Тупость твоего существования вообще.

Я подошла к его столу. Он без интереса окинул меня взглядом.

– В этот раз рубашка от Диор застёгнута? – хмыкнул он. Подколка, которая от обычных людей ощущалась бы лишь слегка, от него была острее. Впервые он посмотрел на меня прямо – и я почувствовала эту остроту из его глаз. Будто он хотел меня уязвить. У меня запылало лицо. Я что-то пролепетала – по-моему, что рубашка от Валентино. И резко заткнулась, когда его взгляд упал на мои губы. И тут он сказал то, что пришибло меня сразу: – Почему вы считаете, что я импотент? Вроде вы пока не удостоились чести проверить.

Приподнял бровь, даже будто с интересом ожидая моего ответа.

По-моему, я впервые матернулась в душе. Пиздец. Но скорее всего, я настолько запаниковала, что мыслить в тот момент вообще разучилась.

– Я… что… о чём вы… – как жалко звучал мой дрожащий голос.

Он показал мне фотографию, положив на стол телефон передо мной. Фотографию моей надписи помадой в туалете. Наверное, технички сфотографировали. Или какой-нибудь ученик. Чёрт его знает, откуда это взялось.

В туалете мне казалось, я могу сказать это в лицо ему – даже прокричать. Но оказавшись перед его лицом, мне хотелось только вернуться в прошлое и стереть это.

– Я… это не… – я чувствовала, что к глазам уже подступают слёзы. Дура. Сейчас он отправит тебя к директору, и… что? Уже не такая смелая? Уже не такая самоуверенная?

Я не знаю, что в тот момент он чувствовал. Наверное, ему было смешно.

Вдруг в кабинет вошла Насвай, оправдываясь какими-то своими очередными бабушками на дороге. Александр Ильич даже головы не повернул – только смотрел на меня, ожидая ответа с поражающей серьёзностью. Я не замечала, что он еле сдерживал усмешку – мне казалось, он ненавидел меня и только и ждал того, чтобы отправить к директору. А мне нельзя к директору. Это всё, что я знала.

– Так что, Юдина, скажете в своё оправдание?

Насвай, тихо пробираясь к своей последней парте, не смогла сдержать любопытства и заглянула в телефон. И не знаю, чем она руководствовалась – я не понимаю её даже сейчас – но она вдруг фыркнула:

– Блин, Сан Ильич, это не Юлька, это я… – она извиняющее сверкнула глазками, состроив жалобную мордочку. – Я это… ну пошутить хотела. Извините, ради Бога?