Криптонит

– Да, Вер, так и сказал! – ну давай же, скажи это. Одно простое «блять». Но нет, я лишь со злостью уставилась на Веру, просто отодвинувшуюся от меня. Она всегда так делала, когда был риск конфликта – просто делала вид, что её не существует. Очень взрослый подход. – Сказал, что у него нет времени, чтобы учить меня считать до десяти. До конференции мы дойдём только лет через пять, когда я выучу, что такое дроби. Если у меня получится, конечно же, – злобно передразнила его я.

Он был очень… прямолинеен. И если ему не хотелось возиться с чем-то, если он в этом просто не видел смысла, он делал всё, чтобы освободить себя от этой ноши. Но он ещё не знал, с кем связался – с девчонкой, которая не могла сказать слово «блять». Но кое в чём с ней никто не мог посоревноваться. В упрямстве.

– Вот додик, – послышался вдруг расслабленный голос откуда-то сбоку, и я, будучи на иголках, резко повернулась на этот голос. Чтобы пронзить его обладательницу презрительным взглядом. Это была та самая одноклассница с вечно сонными глазами и палёными волосами, крашеный в жёлтый блонд. Её называли Насваем. Встретить её можно было за школой с личностями, не помнящих своего имени и в каком классе они учились. Мы с Верой над такими смеялись, но без особого интереса, как и над Насваем. Как бы сейчас сказали – она для нас была «кринжом». Но были персонажи и покринжовее. – Это вы про Ильича же?

– Про него, – процедила я сквозь сжатые зубы. Мой взгляд на Веру якобы кричал о помощи – ведь для всех нас, нормальных «некринжовых» людей, Насвай воняла. На самом деле, нет, но одевалась она… странно. Формой там и не пахло – какие-то странные серые шаровары, фенечки и футболки с Хеллоу Китти. И что ещё более странно, про форму ей никто ничего не говорил, когда она появлялась в школе раз в год и получала свои заслуженные двойки. Мне казалась непозволительной такая любовь от Вселенной.

– Ну он пиздец, – Насвай громко втянула макаронину. Я точно не помню, как я себя ощущала, глядя на это, но, наверное, была на грани обморока. – Он мне по ошибке пять поставил, а потом заставил переписывать работу. Несколько раз. Чтоб точно на пять была. Почти орал – я думала, помрёт там от злости, – равнодушно говорила она, пока я смотрела на Веру так, будто у меня на глазах отобрали телефон и опорочили мою честную фамилию деда. Это можно вообще так, это как? В глазах у Веры, которыми она окидывала по очереди меня и Насвай, были смешинки.

Чтобы Александр Ильич «почти орал» – это что-то новенькое. Он никогда не повышал голос.

Как и никогда не ошибался. Видимо, необъяснимая магия Насвай, которую Вселенная просто обожала, подействовала и на него.

– Смотри, не блевани в тарелку, – только и сказала я, фыркнув и отвернувшись. Все мы знали, что своё прозвище она получила не просто так.

– Ладно, спасибо за заботу, – бархатным голосом протянула она, хмыкнув так, будто совсем не обиделась. Это меня так возмутило, что я закатила глаза.

– Но да, он просто кошмар, – пробурчала я.

– А может, все так взбудоражены им, потому что он симпатичный? – голос Веры так и сочился сарказмом. Она даже отложила вилку и с любопытствующей усмешкой глянула на меня. Я запомнила эту усмешку, потому что она резанула меня, выпуская кишки и показывая их всему миру.

Я думаю, меня можно было пытать этой фразой – такой ужас я испытала. Чисто физический ужас, чисто физическую тошноту и шум в ушах. И никого не смущала такая странная реакция, да, Юль?

Не смущала. Я затыкала рот той части себя, которая откликалась на эти слова, пробуждалась. И конечно же, мой взгляд на Веру был наступлением, агрессией. «Как ты посмела такое предположить, ты вообще тупая?». Хотя ощущала я себя забитым животным, испуганным существом, которого вот-вот застукают за чем-то страшным и непонятным. Неправильным.

Та Юля не умела поступать неправильно.

– Ты думаешь, я схожу с ума из-за его смазливой физиономии? Думаешь, гормоны вытеснили последние крупицы здравого смысла? – сладкий яд из моего заносчивого тона можно было сцеживать литрами – он бы отравил змею.

Там должно быть надменное добавление: «Это у меня-то гормоны?»

Ну вообще-то, да.

Но Вера предпочла не пытаться привести меня в чувство, хотя, конечно, всё понимала. Она, плюясь, прочитала столько любовных романов, что все их однотипные завязки выучила наизусть. А я читала только научные журналы, потому что дед называл всю художественную литературу, помимо классики, бульварщиной. Это объясняло мой абсолютно нулевой эмоциональный интеллект.

Но даже если бы она попыталась, вряд ли у неё бы вышло. Был бы хоть на крупицу её тон поучительным, я бы её придушила голыми руками.

Так что Вера просто имела хороший инстинкт самосохранения. Она чувствовала меня и подстраивалась под мои вечные штормы.

– Ну и забей ты на эту конференцию. Больше нервных клеток сохранишь. А то ходишь вся дёрганая с этой физикой, на людей нормальных срываешься…

– Я не срываюсь, это бред! Ты проецируешь! – воскликнула я. Вера не поменялась в лице. Я хмуро сложила руки в замок, чёрт с ней. Задумчиво произнесла в пустоту: – Может, пойти на конфу по астрономии? Тоже неплохо. Да и Алевтина Иванна нормальная вроде бы… не будет постоянно пытаться обвинить меня в умственной отсталости.

– О, конференция по астрономии? – оживилась вдруг Насвай. – Если честно, я не думаю, что это научно, но… я тоже пойду, пожалуй. Че ещё делать? Буду защищать честь рыб.

Боже, она что, перепутала астрономию и астрологию?

Я это поняла уже спустя время, и каждый раз это доводит меня до истерики – даже сейчас пишу это и смеюсь. Но тогда мне настолько её слова показались бредом, что я сидела буквально с кружочком загрузки на лбу. Вера начала ржать в локоть.

Ох, Насвай, ты сама из космоса…

– Ты хоть одну документалку смотрела? Хоть какие-то фильмы о космосе?

– Ну да, «Космос между нами».

Тут Вера просто умерла. Расщепилась на атомы.

Мне казалось неприличным смеяться – поэтому я просто презрительно дёрнула губой.

Скоро должен был прозвенеть звонок, так что мы с Верой уже начали собираться. Но как только я поднялась с места, схватившись за тарелку, чтобы отнести её, как моё плечо пригвоздили к месту. Сначала сердце подскочило, но потом я увидела довольную рожу Дементьева, который что-то кричал своим таким же дегроидным друзьям, и вместо испуга моё лицо исказилось от злости.

Я не могла простить ему ту выходку. И не могла простить себе, что испугалась настолько, что ему пришлось спасать меня.

И он не имел права прикасаться ко мне, но постоянно делал это и ржал с моей реакции. А я была не той, на кого такие игрища могли подействовать.

– Дементьев, я повторять два раза не буду, – голос буквально звенел от напряжения, а костяшки пальцев, вцепившиеся в тарелку, побелели. – Ещё раз твои руки окажутся рядом с моим телом, я…

– Чё ты сделаешь? – его наглая ухмылка заставляла мою кровь кипеть. – Я жду с нетерпением, бля, – он похлопал рукой по ширинке, заливаясь смехом. Я проследила это движение холодным взглядом, внутренне же скривилась. И вся сжалась. – Пойдёшь всё-таки со мной на хату? Ванёк тоже приглашает.

– Я уже сказала, нет, – от коллективного смеха их компании меня замутило. Я не хотела даже рядом стоять с такими людьми.

– Да забей, чё ты, будет прикольно…

Если бы я разок ударила его, а не играла в бэд бич, при этом боясь его как огня, ничего из того, что было дальше, не случилось бы. И не пришлось бы упоминать его. Не пришлось бы вообще это всё рассказывать и вспоминать.

Но Дементьев, его глаза, горящие неподдельным интересом, его загребущие руки – важный двигатель этой истории.

– Знаешь, что? – вспылила я, поджимая губы. – Если ты не понимаешь простого слова «нет», я повторю на доступном тебе языке, – неприятная усмешка коснулась моих губ. – Во-первых, от тебя пахнет дезодорантом из «Фикспрайса», во-вторых, на тебе одежда из «Садовода», которая выглядит так, будто ты её выблевал, а потом надел на себя, но самое главное, Петя, – на моменте, где он прищуривается от гнева, я чувствую одновременно и скачок радости, потому что это слышат его дружки и тут же начинают ржать, и страх, – самое главное, что тебе место в пятом классе по уровню айкью. С собаками говорить интереснее. И ты думаешь, что мне интересно провести с тобой время? Если я ещё раз услышу твой ржач, я повешусь.