Страница 49 из 67
Иначе насморк не завершится никогда.
Не то чтобы это неожиданно, но паренёк не умолк, продолжая голосить, будто специально лишь для того, чтобы я прибежала да вставила ему втык за то, что он будоражит целое отделение.
Что уж говорить, мне пришлось явиться, когда врачи глядели на меня с мольбой в глазах, словно, если они сама явятся к нему, то, вне сомнения, задушат донора подушкой.
Винить я за это их не могла, потому что никогда раньше не видела, чтобы кто-то так сильно порочил какое-то, ясное дело, неизвестное мне стихотворение, перепевая его голосом умирающего мартовского кота.
Будь я такой же дикой, как Влада, то с кровати бы он точно не встал.
- Пожалуйста, хватит!
- Пришла всё-таки!
Дар речи улетучился также быстро, как и появился. Нахал и впрямь ждал именно того, что я явлюсь к нему, потому и голосил так, что всё отделение в бешенстве.
А, быть может, пусть идёт куда подальше доброта… Где эта подушка?!
- Ты глаголешь на всю Ивановскую! - молвила я, подбираясь ближе к его голове, глядя на довольную ухмылку счастливого кота. - Тебя что, манерам не учили?!
- Ты милая!
Обычно от комплиментов девушки покрываются румянцем, а у меня лишь брови улетели в небосклон и глаза резко сузились. Точно ли можно у него выкачивать так много баллонов крови?
- Ты сумасшедший наглец! - всё-таки ощущая неловкость, прыснула я. - Ведёшь себя очень невоспитанно и некрасиво!
- По-другому бы ты не пришла!
- Вот я пришла, и что ты хочешь, Антошка[3]?
Такая странная ассоциация с уст могла бы разозлить, верно, любого человека в мире, но паренька с ярко оранжевыми кудряшками она лишь раззадорила. Ему в действительности оказалось приятно такое странное сравнение, и улыбка снова засветилась на его лице, заставляя меня сравнивать его всё сильнее то с солнышком, то с героем детского стишка.
- Хорошо! Моё имя узнали, а твоё как?
Самое странное знакомство в моей жизни только что прямо передо мной. Ничего более удивительного раньше не имелось.
Да и после тоже.
- Ты ужасно знакомишься…, - бубнила я, давая понять, что подход мне явно несимпатичен.
- Ну, котёнок, так котёнок!
- Иветта! - воскликнула я, сдаваясь под напором его блестящих медовых глаз и счастливой игривой улыбки. - Только не котёнок! У меня аллергия, не особо их из-за этого люблю.
- Понял, принял, не котёнок! - прошептав это, он слегка приподнялся с места, стараясь пододвинуться ко мне ближе и произнёс. - Иветта! Потрясающе!
Каждая буква моего имени с его тоненьких губ исходила, словно божественная мелодия. Зрелось это так, якобы он получал наслаждение от звука, от её говорения.
Где-то там оно впервые понравилось и мне.
Если бы я знала, на что я обрекла себя, выдав имя, то, верно, я бы сделала это и того раньше, ворвавшись в палату к этому только что совершеннолетнему наглецу, начиная чудную и странную дружбу, которая была по-своему хороша и стала отправной точкой нового этапа моей жизни.
Глупо, но на первую нашу прогулку он купил мне плюшевую кошку, говоря, что, коли я не могу завести настоящую, то пусть будет хотя бы игрушечная.
- Я проверил её на пушистость! Она похожа на реальную!
Каждая реплика, нисходящая с уст моего нового друга, всегда похожа на то, будто для него всё - спектакль. Целая жизнь - одна большая сцена, где он лишь прогуливается, исполняя “искромётные” шутки, каковыми он называл их сам, но с каковым понятием я никогда не могла согласиться, проводя красивые и слишком эстетичные вечера, преисполненные драматизма театрального, а совсем не настоящего мира. В конце же дня он всегда стремился зачесть мудрую философскую мысль, притворяясь, что он герой старых фильмов с заложенной моралью в них.
- Жизнь - не кино! - воскликнула как-то я, когда мы гуляли по лесу, собирая букет из опавших листьев. - В мире не всё столь лирично!
- Сказала девушка, которая меня в первую встречу назвала Антошкой, потому что ей, видите ли, показалось, что я - солнечный мальчик!
- Восприми это уже, как комплимент!
- Воспринял, воспринимаю и буду воспринимать!
Тогда настоящее имя своего нынешнего товарища я так и не узнала, но вскоре он всё-таки сказал, что он Прохор. При чём выдал он это, остро не соглашаясь с тем, что он - ребёнок светила, вторя, что на эту роль больше подхожу я.
Но, какая разница?! Он продолжал игнорировать мои просьбы про прозвище, пытаясь приучить меня, словно зверьё, к прелести слова “котёнок”, пока я, подобно называемому питомцу, лишь уходила прочь, пропуская слова мимо ушей.
Оттого и мне не было никакой необходимости называть его по имени, продолжая возвращаться к старой советской песенке.
- Я говорил миллион раз, мои друзья - ещё те любители драмы и актёрских представлений! - повторял Прохор. - Мы никуда без вставаний на столы и бурных споров, словно камеры направлены на нас! Далеко не уходим от эпичных монологов и услаждаем себя великой поэзией!
- Если ты сейчас опять начнёшь читать “всё это было, было, было[4]” я тебе клянусь, я закопаю тебя в этих листьях!
Стихотворение красивое, как и почти каждое произведение, что рыжеволосый шутник зачитывал мне, но повторение многократно раздражало, да и была такая глупая, даже смешная и неуместная проблема - я не воспринимала на слух Блока[5] вовсе. В нём имелась рифма, его поэзия была исключительно красива, но при этом из уст Антошки она произносилась слишком драматично, будто бы он перебарщивал с эмоциями, а где-то там, из-под строк, проглядывал знаменитый русский поэт, что верещал о кривизне и переборе с артистичностью, напоминая, что должна играть не актёрская личина, а душа.
- Вот и читай стихи одной тебе, тебе одной[6]!
- Прохор!
Не сдержавшись наплыва эмоций, я всё-таки толкнула паренька прямо в листву, убеждённая, что ничего от падения ему не будет.
Как будто я ожидала, что от моей проделки пострадает лишь он. Очевидно, такое может произойти точно не со мной и точно не в этой жизни.
Собрали мешок проблем? Давайте, я сяду прямо в него.
Ухватившись за моё запястье, шутник потянул себя прямо на меня, заставляя рухнуть с ним на землю, утыкаясь носом в его грудь.
Есть неловкость? Да, соберу всё.
Отчего же нет?!
- Балбес, - пискнула я, беря с земли пару промокших листков и кинув их прямо в лицо мальчишки, по чьей вине я полегла вниз, абсолютно не беспокоясь о том, что эти прогнившие жёлтые опавшие оставят грязь на его чудном, слегка припухлом личике.
Ну что может быть ещё ужаснее, чем испачканное новое пальто?!
Верно, старательные попытки товарища замедлить меня, чтобы встать.
Рука по-прежнему сжимала моё предплечье, будто уведомляя, что ему хочется большого. В такой атмосфере его чудесные пьесы заканчивались романтическим поцелуем, но, увы, здесь такого не будет.
Не со мной, нет.
- Я встаю, Прохор, - заявила я, перекидывая испачканные волосы и больше отдавая приказ, нежели уведомляя паренька о дальнейших действиях.
Обречённо опустив голову назад, он разжал свои ладони, освобождая моё запястье и позволяя мне беспрепятственно подняться с места.
Когда и он оказался на ногах, он шептал какие-то извинения, просил прощения, делал такое излюбленное для меня дело, но даже эти строки грезились слишком ненастоящими. Как будто и оно взято с блокнотов знаменитых драматургов и от пафоса положения я, сама того не ожидая, пискнула.
- Мы - друзья! Прости! Но я не могу воспринять тебя кем-то большим! Не могу!
Не хотелось бы иметь парня, который будет литературно описывать каждое твоё действие, или романтизировать даже то, что романтичным не является. Актёрства в жизни, а особенно в отношениях, я совсем не желала.