Воробьиный дом

8

Родненький старомодный трамвай раскраски беж-бирюза привёз Хэнгера по единственному привычному ему маршруту в городе – в полицейский участок на Смит-стрит. Надо бы обменяться информацией с Веласкесом.

Лейтенанту следует привыкать, что начинающий частник, не продержавшийся в полиции и пары лет, периодически имеет равновесную информацию, как и целое здание специалистов – от патрульных до детективов. Таковы правила игры: одиночка без формы вызывает больше доверия.

Вернувшись накануне вечером домой, детектив обнаружил, что на официальном сайте «Прауд Спэрроу»опубликовали информацию о произошедшей в их стенах трагедии и список убитых. Двенадцать имён, двенадцать фотографий. Теперь они украсят только надгробные камни – на этом их биография на планете Земля завершилась.

После абзаца переданной сухо информации начинались кавычки и следовало официальное обращение директора пансиона Бенджамина Гримма:

“Я с прискорбием и раненым сердцем это вам говорю, – бла-бла-бла. Хэнгер лишь бегло прошёлся глазами по тексту. – Наша школа предоставляет всю возможную помощь сотрудникам полиции, – бла-бла-бла. – Да будут утешены родные и близкие наших прежде времени взлетевших к небесам воробушков, когда виновный будет пойман и наказан, – Хэнгер нахмурил лоб. – Aliquando vindicta melius”.

- Опять эта латынь, – пробурчал он и поморщился.

Поисковик и переводчик сообщили, что это, скорее всего, переделка крылатого выражения “Saepe dissimulare satius, quam vel ulcisci fuit”. А означает это: “Часто лучше было не обращать внимания, чем мстить”. Директор же «Прауд Спэрроу»чуть изменил оригинал и написал: “Иногда лучше мстить”.

- Пуп-пу-пуу… – констатировал Хэнгер, отхлебнул холодное молоко и принялся за поиск социальных сетей убитых ребят.

На следующий день он в участке сдал Веласкесу письмо, конверт и все десять купюр.

- Аноним, который заранее знал об убийстве? – недобро усмехнулся лейтенант и запаковал полученные вещи в пакетик. – А денежку прислали… то есть ты будешь работать, но без договора… Ничего хорошего.

Шансы, что приславший письмо родился и вырос в далёкой от цивилизации пещере, и не знает, что нигде нельзя оставлять отпечатки пальцев, равны нулю. Впрочем, если бы обязательные процедуры не приносили пользы, их бы давно упразднили.

- Как в кино каком-то, – усмехнулся Веласкес и принялся щёлкать пальцами. – Например…

- Да, несерьёзно как-то, – покивал Хэнгер. – Хотя, а как ещё можно и сохранить анонимность и прислать оплату? Разве что перевести мне на счёт, но тогда больше шансов попасться.

- Ну да, ну да, – покивал Веласкес. – Получается, письмо подбросили тебе вечером, примерно в то самое время, как происходила расправа? В твоём доме есть камеры? Консьерж? Может, соседи кого видели – успел опросить? – засыпал Хэнгера вопросами Веласкес.

- Пока только одну пожилую пару, – Веласкес кивнул. – Теперь они, наверное, часы считают, когда я верну им блюдо от яблочного пирога, что они мне вручили.

- А…

- А камер нет, нет. То есть, две висят, снаружи, но они только для вида – они даже ни к чему не подключены. Консьержа у нас нет. Сейчас составляю список курьерских служб города, которые могли бы доставить письмо, но что-то я сомневаюсь, что соучастник передал бы его из рук в руки, оставив прямой след к себе.

- Ясно… – протянул Веласкес, после чего они с Хэнгером поиграли глазами в перетягивание каната. Решив, что они сошлись на ничьей, полицейский тяжело вздохнул и выудил бумаги из ящика стола. – Конечно, моя семья бесконечно, – он произносил это так, как будто бы слегка придушил слово “бесконечно” у себя в уме, – тебе благодарна, что ты нашёл нашу собаку…

Хэнгер вычислил собачьего похитителя, которым оказался сосед-живодёр Веласкесов, по тому факту, что он внезапно стал курить в любую погоду на улице, хотя раньше всегда был затворником. Просто джек-рассел-терьер Веласкесов не переносил табачный дым, и громко лаял, из-за чего похититель собак и выдал себя. Избежав тюрьмы, но заплатив огромный штраф, он оказался вынужден переехать.

- Но это последний раз, слышишь, Хэнгер?

- Ага, – кивнул детектив, с трудом сдерживая улыбку – он точно помнил, что такой разговор у них уже был когда-то.

- Ты сам слышал, как к тебе мэр относится. Все слышали! Вот вызовут меня на комиссию по превышению…!

Хэнгер показушно вперил взгляд на бумаги на столе, словно лягушка, что глазами проталкивает пищу в желудок.

- Да-да, – проворчал Веласкес. – Слушай и записывай.

Детектив навострил уши и щёлкнул ручкой.

- Итак, наши юные покойники, двенадцать штук… Первый – Бен Красовски, девятнадцать лет. У, какой “красавчик”… – прокомментировал Веласкес снимок погибшего. – Его отец – владелец обувной фабрики, нашей, у нас в городе. Второй – это Хорхе Гонсалес, восемнадцать лет. У него отец – владелец гостиничного бизнеса. И кучи нелегальных хостелов, если честно. У отца другая фамилия – Перлмуттер. Дальше: Филимон Пеккала, восемнадцать лет. Мать – Эльза Пеккала, переехала из Финляндии. Она… в общем, половина бизнесов в городе так или иначе связаны с ней.

В голове у Хэнгера всплыл образ латиноамериканца на спорткаре в «Прауд Спэрроу». А Эльза Пеккала, вероятно, – та блондинка в мини-юбке, что курила вместе с ним. Крупные бизнесмены в маленьком городке, давно знакомы, наверняка вели и ведут вместе дела.

- Дальше… Лиза Джонсон, шестнадцать лет, дочь банкира Джона Джонсона, раньше он служил при монетном дворе в Денвере. Лирика Рейнер, двадцать один год, несколько раз оставалась на второй год за плохие отметки и поведение в целом: дюжина ложных звонков в полицию о минировании школы, несколько приводов, езда в пьяном виде, подозревалась в продаже наркотиков… Выходит, не подтвердилось, – изобразил удивление Веласкес (Хэнгера всегда забавляло, как полицейский, который не принимал сыщика за одного из своих, старался избегать при нём таких тем как коррупция и кумовство). – Её мать Саломея – глава арт-галереи современного искусства. Нынешний отчим… вроде… – фотомодель.

Лиза – миниатюрная блондинка-отличница (судя по её страницам в социальных сетях), предпочитающая школьную форму любой другой одежде. Лирика – неформалка и оторва, вся в пирсинге и с фиолетовыми волосами. На аватарке она с сигаретой, притом, что в графе “Место учёбы” “гордо” красуется «Прауд Спэрроу». Это про них говорили ребята с крыши, что эти девочки были влюблены, что они “помолвились” и мечтали когда-нибудь пожениться. Если браки действительно свершаются на небесах, то им, что ж, им теперь не нужно ничьё одобрение.

- Джеймс и Уильям Макнелли, близнецы, по девятнадцать лет. Их родители… как сказать…

- Брэндан и Сандра Макнелли – вероятные лидеры ирландского мафиозного клана, – Хэнгер улыбнулся в ожидании удовольствия от очередных вынужденных мимических ужимок Веласкеса.

Сандра – та самая рыжеволосая женщина, которую толпой удерживало всё многочисленное семейство, чтобы она не бросилась к чёрным пакетам с трупами.

- Вроде того, – Веласкес нервно кашлянул, как будто слюной подавился. – Так говорят.

Джеймс и Уильям – два рыжеволосых рослых близнеца, отпустившие золотые щетины, наплевав на устои пансиона касательно внешнего вида. Золотая молодёжь, что поделать. Если бы Хэнгер смотрел или читал “Гарри Поттера”, он бы смог провести аналогию с другими рыжими близнецами, что вечно шли против правил.

Детектив не стал обременять лейтенанта тем фактом, что многочисленное рыжеволосое семейство установило за ним слежку. Например, когда он утром выходил из квартиры, одна молодая особа в бросающемся в глаза блондинистом парике тут же принялась изображать, будто ищет ключи от соседней двери и поздоровалась с ним таким высоким голосом, будто к её причинному месту подключили электрический щуп. Каким бы Хэнгер ни являлся затворником, соседей из квартиры напротив он знал – у него всё-таки есть глазок. Оставалось надеяться, что их не интересует его жильё, и прямо сейчас куча рыжих не переворачивает его берлогу вверх дном, взломав ломиком дверь.