Очевидное-Невероятное

«Вот ведь странно, — думал я, глядя на это кроткое однорукое существо, — то он булыжник за алмаз принимает, то к Репину бежит за картинами, потому, что другие, по его мнению, просто жалкое подобие искусства! Как же может он совмещать в себе одно с другим, совершенно этим не тяготясь? А ведь попадись эта несчастная пальма под его горячую руку при иных обстоятельствах, он с лёгкостью порубит её на дрова!»

— Я в точности не помню, — сказал Левша. — Но смысл один — зверь!

Я не поверил своим ушам!

— Или птица?

— Птица-зверь! — настаивал Левша. — Птица-монстр! Птица-людоед! Как вам такая версия, товарищ Председатель ЧК? Можем мы её принять, как рабочую?

Я видел — парень говорит искренне. Вернее, говорит так, как говорит всегда. Как думает. По-другому он не умеет. Но, простите, тогда ерунда какая-то получается! Алконост, которая подняла меня в небо, которая кормила меня с ладони и которую я считал своим ангелом-хранителем, наконец, та самая Алконост, что предсказала Новый Ход истории — всё это только часть какого-то нехитрого зловещего заговора?

Я вспомнил наш недавний разговор в Пищеблоке, я прислушался к нему со стороны и понял, что так она могла говорить только с Председателем ЧК, с тем, кто с этого момента будет бесспорно и безукоризненно воплощать в жизнь её волю и её представление о том, что достойно существования, а что — нет! Вчера ночью она была в своей стихии, там, где она может чувствовать себя хозяином положения и вот это, чёрт побери, как раз и называется «Чёрный Квадрат»!

— Ё-моё! — прервал мои грустные мысли Левша. — Это ж как я мог забыть то! Ё-моё ещё сто раз! Хорошо, что вы напомнили, она ж просила меня ближе к вечеру быть на примерке! Сейчас уже ближе к вечеру?

Мы одновременно посмотрели наверх — в небе, одна за другой стали вспыхивать шестидесятиватные звёзды-близнецы и вскоре над нашей головой во всём своём энергосберегающем великолепии засияло созвездие Райской Птицы!

Вот ещё один, как мне кажется, удачный образ! И, увы, ещё один печальный повод пожалеть о том, что я никогда не смогу услышать вашего мнения, дорогой мой читатель!

— Идти куда, знаешь?

Мне хотелось немного побыть одному, поэтому я с радостью бы распрощался с моим новым приятелем хоть на какое-то время. А, впрочем, я, кажется, начал-такипривыкать к его весёлому легкомысленному присутствию, поэтому пусть поступает, как знает.

— А, может, ну её… — сказал Левша. — Так не хочется погибать в расцвете сил! Говорят, она всех, кто ей доверяется, сдаёт в металлолом!

— Да кто говорит то?

— Лодочник один. С барабаном.

— Чет-нечет! — Не сдержался я.

Не могу вам передать, как же мне было приятно вспомнить и о старике и о том ветреном звёздном вечере на берегу реки!

Левша рассказал, что машина, на которой они сюда ехали, ни с того, ни с сего провалилась в яму и села на брюхо. Толкать бесполезно, пошли за лодкой. А там, на берегу этот…

— Хранитель! — У меня было полное ощущение, что только два человека познали истинный вкус победы над Наполеоном — он и я! — Это Хранитель яму выкопал, чтобы вы к нему на огонёк заглянули!

— На огонёк?

Левша недоверчиво откинул голову назад.

— Ну, конечно, — сказал я. — Ему без молока и дня не протянуть!

— Странно… — Мой довод показался Левше малоубедительным. — Может, мы о разных людях говорим? Мой Давыдовым представился. Денисом.

— Да я не про фамилию! — сказал я. — Он молоко пил?

— Пил.

— Очки без стёкол надевал?

— Надевал!

— На Шевардинский Редут за лодкой отправлял?

— Отправлял! Только на батарею Раевского!

— Значит, он!

— Пожалуй, что так, — вынужден былсогласиться Левша. — Я его хорошо запомнил, потому, что Хранитель этот ваш на всё свои этикетки наклеивает. На воздух, на ветер, на небо. Небо утром у всех было солнечным, а у него — в тяжёлых кучевых облаках. Это как? Я вот рога пилю, а этот мир вокруг себя, как кошка метит — строго по своему разумению! Пришлось признаться, что руку мне оторвало шрапнелью!

— Не под Вязьмой ли часом? — спрашивает.

— Нет, — говорю, — под Малоярославцем.

И сам себе поражаюсь, откуда я это название помню? Сумасшедший — что возьмёшь!

Короче, до того, как попасть в Очевидное-Невероятное, старик всю свою сознательную жизнь проработал хранителем в Музее Отечественной войны 1812 года, отсюда и прозвище. К моменту, когда его уволили по полной профпригодности, события тех героических дней он знал, как пять пальцев, а вот своё собственное имя вспоминал с трудом. То есть, чем выше становилась его квалификация, тем больше терял он связь с окружающей его действительностью. С людьми, которые полностью, без остатка отдают себя делу своей жизни, это случается сплошь и рядом. И вот тогда сама их повседневная жизнь, та её часть, которая не связана напрямую с работой, становится безрадостной и второстепенной. А иногда, как в нашем случае, просто невыносимой!

— Он всё это сам тебе рассказал?

Я вспомнил нелепую фигуру Хранителя, его вставные челюсти и дырявый барабан.

— Ну что вы, — сказал Левша. — О многом пришлось догадываться. У меня ж не голову отрубили, а руку. Хотя… — Левша будто споткнулся на полном бегу о какое-то невидимое препятствие. — А знаете, когда первый серьёзный наезд случился? Когда он пришёл получать зарплату и на просьбу кассирши назвать фамилию, представился генерал-майором, графом Александром Ивановичем Кутайсовым. Кассирша чисто автоматически глянула в ведомость — есть такая фамилия! Тогда она смотрит, та ли это ведомость, а там знаете что написанно? — Левша нахмурил лоб. — Щас… «Ведомость Военно-учёного Архива Главного штаба»! Вот, что она прочла! А в документе ещё двести десять фамилий солдат и офицеров! В результате, герою — слава, кассирше — стационар! Дошло до того, что однажды наш Хранитель отсутствовал на работе целую неделю, а появившись, заявил, что вынужден был отправиться под Шёнграбен, чтобы предупредить капитана Тушина о предстоящем отступлении наших войск.

— Ну? — спросил я.

— Что — ну?

— Предупредил?

— Не помню… Кажется, нет… Но помню, что об этой истории он рассказал мне лично.

— И тогда они позвонили Важному Специалисту, — предположил я.

— Кабы так! — В глазах Левши зажглись озорные огоньки, я впервые видел его таким возбуждённым. — Может, они вообще бы ему не позвонили — разве можно осуждать человека за то, что он собрался спасти жизнь другого человека, даже, если тот, другой, жил за двести лет до него? Последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения, явилось заявление о том, что, продержись батарея Тушина ещё хоть минуту, они бы все остались живы! И знаете, почему? Потому, что по расчётам Хранителя именно минуты не хватило до того, как над полем брани должна была появиться священная птица Алконост, приносящая в мир смех и радость!

А дальше всё было просто и предсказуемо. Попав в Очевидное-Невероятное, Хранитель продолжил свою схватку со временем, пытаясь, если не спасти жизни тех, кто стал для него за эти годы дороже всех на свете, то хотя бы сделать живой саму память о них и никто другой не мог посодействовать ему в этом больше, чем священная птица Алконост! А теперь, представьте, каково же было его удивление, когда как раз она-то и встретила Хранителя у входа и «в руки меч ему подала»! В руки, между прочим, «полные перстней»! Да какая красавица! Просто Дева Рая! Что ж, слава Господу, начали работать в паре!

Старик коротко поведал Левше о том, что в перерывах между романтическими встречами, подельниками была создана нелегальная типография по изготовлению вывесок и этикеток, которые потом под покровом ночи, были успешно установлены в соответствующих локациях. Вот только несколько примеров: «Великое герцогство Варшавское», которое раньше вообще-то назвалось «Отделение социально-трудовой помощи» или «Великое княжество Литовское», считавшееся до то того «Учебно-статистическим кабинетом». Или вот ещё: «Ставка военного министра Барклая-де-Толли!», так прежде называлось «Экспертное отделение»! А чего стоил один только ручей, возникший вследствие прорыва канализации, удостоившийся звучного названия «Неман». Именно сюда явился Наполеон из палаты № 143 с воззванием к войскам, где он прямо обвинил Россию в нарушении Тильзитского мира! Кстати сказать, вывеска с надписью «Тильзит» незадолго до этого гармонично заменила вывеску «Туалет». Скажем прямо, новые топонимы были встречены жителями Очевидного-Невероятного с куда большим оптимизмом, чем старые, сильно отдающие обрыдлой казёнщиной и застарелой мочой!