Страница 11 из 15
– Разберёмся. Зачем горячку пороть?! – прогудел Храмцов. – Кто-то чего-то там звонил и что? После съёмок я сразу в монтажку поехал, потом ассистентку закадрил. Ваши и достали меня из постели на Таганке. Никому я не звонил! Тем более, в Париж! Это можно легко проверить через узел связи!
– Кто тогда Жаку стукнул?
– Откуда я знаю?! – прохрипел Храмцов.
– Ты раскрыл мне по смете их воровство, и я решил: урою Лаброду! А ночью он уже смылся! Пол-лимона баксов зачалил, сука! А то и больше! Надо проверять! Полный аудит устроить лягушатникам! У меня же с ними крутой бизнес тока-тока проклюнулся! – прошипел Дорошин. – Кто же тогда стукнул? Кто крыса?!
– Никому не говорили о нашей беседе?
– Я?! – заорал Дорошин, но всхрапнул и успокоился, нахмурил отражение мозговых извилин на лбу. – Навряд. Не-е.
– Какой смысл мне идти к вам, – спросил Храмцов, – затем, не зная толком реальных расходов по вашей смете и затрат французов, тут же стучать Жаку? Сваливай, мол, родной… спасайся! Так что ли? На фига мне-то это надо? Добрый, да? Я лишь камермен на проекте! Лягушатники меня, значит, пнули под зад, а я им: тук-тук, ах, простите – извините, возьмите обратно?! Так что ли?! К вам и пришёл, чтоб вместе этим козлам рога обломать! Не понятно?! Ещё надо разобраться с гибелью Витьки Брагина! Классный парнишка. Мне во всём помогал. Не мог он пьяным выпасть из лоджии отеля! Не мог! Витька ни грамма не пил спиртного!
– Что за хрень вокруг? – прогудел, остывая, Дорошин.
– Кому-то вы ещё проговорились, – твёрдо заявил Храмцов. – На конкурсе могли поделиться с друзьями?
– Базар был, да! – возмутился Дорошин, но приутих в сомнениях. – Не, но базар был, типа, об тёлках! Но об Лаброде?! Нет, не был.
Дорошин плеснул в бокал рубиновое вино из графинчика. Шкаф в дверях опустил оружие. Но тут с рёвом ломанулся головой вперёд второй охранник. Лобастый намеревался снести своей тушей Храмцова, для назидания, так сказать. Бывший боксёр увернулся, добавил по затылку неуёмному рукоятью его же оружия. Бык отломил изящные, дубовые перила лестницы, ведущей на второй этаж, рассыпал, как кегли, по мраморному полу гостиной резные балясины, опрокинул тумбу с высокой, фарфоровой вазой. Осколки вазы разлетелись скорлупками под ноги бойцам.
– Ломовые ребята, – криво усмехнулся Храмцов, – ломают всё подряд.
Дорошин разочарованно потряс головой.
– Ув-волю! – зарычал он. – Дуб, Лом, – уволю на хрен, караси!
– О! Знаю, как мы всё поймём и разрулим! – обрадовался своим догадкам Храмцов, что сообразиловка сработала даже после расстройства нервов и долгого запоя. – Я ж всё подряд снимал. Мужики, ваши компаньоны с вами сидели рядом? Так? Сидели. Давайте глянем материал. Вы были в кадре.
– И чё?! – удивился Дорошин.
– Почистим фонограмму от лишнего шума и все слова и фразы разберём.
– Дак там такой музон бахал, – уши вяли! – отмахнулся Дорошин. – Мы орали друг другу в уши! Какой слышать?! А ты где с камерой ходил?! Ого! По другую сторону подиума!
– Спокуха! – остывал Храмцов, – не такое чистили. Документалку как-то в Твери ваяли. Сняли на видео бабку через реку. Речка шумливая, шуршит-шелестит по камням и перекатам. Метров двадцать шириной. Видим, бабка на другом берегу канает с корзинкой. Я взял её в кадр. Вован, ассистент мой, орёт: бабуся, далече Гнильцы будут?! Деревушка такая, где снимали. Заплутали, мол, мы! Та: бур-бур, бур-бур. Слов не разобрать. Потом в монтажке звук почистили: бабуська по-русски матом нас кроет, подумала, чужаки городские на «УАЗе» в лес по грибы собрались.
– Чё, прям все слова было слышно? – изумлённый Дорошин совсем расслабился.
– Слышно, – уверенно заявил Храмцов. – Шепеляво, но – все.
Охранники занялись уборкой гостиной, свирепо посматривали на Храмцова, а тот уже распивал мировую с шефом.
– Не выйдет по звуку, – пошутил Дорошин, – уши тебе отрежу.
– Вот делают, Палыч, к примеру, анализ мочи, – блаженно жмурясь, сказал Храмцов. Первое же возлияние прохладного «Абсолюта» наполнило его большое тело приятным теплом. – Для чего?
– Да. Для чего?
– Чтоб понять, что в мозгах.
– Не понял? – прогудел Дорошин.
– Всё ништяк! Наливай. Не надо торопиться с выводами, шеф.
– Точно, – повеселел Дорошин. Они наехали друг на друга, шутя, стукнулись бокалами с водкой. – Беру в охрану.
– Благодарствую. Но, извини, не могу. У меня – профессия! Охота через камеру на мир посмотреть, – размечтался Храмцов, невольно проникаясь полублатной романтикой и слогом. – Любо мне такой мир светолепить. Засвет – пересвет, тени – видени, звуки, шорохи, голоса… Жи-ись – живопись. Ляпота!
– Главным пойдёшь на проект, – настаивал захмелевший, раздобревший Дорошин. – Выкинем итальяшку!
– Давно пора! Подлюка, он даже материал с моей камеры выдал за свой! А кассета с его «Аррика» разлетелась вдрызг, когда «Ирокез» грохнулся! Второй дубль каскадёрских сцен угробили.
– Кто грохнулся?
– Вертушка с вьетнамской войны. Белл «Ирокез»!
– А! О-о-о! Прям с вьетнамской? – удивился Дорошин.
– Прям. Специально с Джимми Кларком за это бились. Видал «Апокалипсис» Копполы?!
– Конечно! Там же Марлон Брандо! Крутяк! Фанатею от него!
– Мартин Шин, Деннис Куппер! – поддержал Мирон. – Оператором на фильме, кстати, – был Витторио Стораро! Не чета нашему тупому макароннику!
– Согласен! – прохрипел Дорошин. – Тухло снимает. Зря итальяшку взяли. Хоум-видео. Назначаю тебя оператором-постановщиком на проект!
Храмцов ухарски махнул внутрь бокал «Абсолюта», не закусывая, растопырил пятерни. Пальцы дрожали от переживаний и недосыпу, как у алканавта.
– Не, теперь тока режиссёром – пс-становщиком.
– Тогда исполнительным продюсёром! – шутливо разошёлся Дорошин.
– Тогда ещё по одной! – предложил Храмцов.
С изумлением и завистью охранники наблюдали за дружеской попойкой шефа и толстого битюга, который дважды за день умудрился им навалять.
Второй тур
Материал с конкурса не посмотрели ни на второй день, ни на третий. Дорошин с Храмцовым запили. Охрана подносила стеклянные «заряды» и закуски. Ночью Храмцов забылся в тяжёлом сне часа на три, но его растолкал неуёмный Дорошин, у которого здоровья оказалось на троих, и потребовал поддержать компанию. Пили всё подряд: коньяк, водку, вино, запивали пивом. И спорили, спорили на равных, безо всяких амбиций. Даже за грудки друг друга потаскали.
– Сам жилы тянул, понял?! Сам! Ещё в Союзе две ходки за фарцу чалил, на вольняшку по звонку вышел, потом в гору полез! – орал Дорошин в ухо Храмцова, обернулся в сторону. – Дуб, тащи ещё конины и пивняк! Курева и хавки! – Раздевшись до пояса, он оказался потрясающе живописным: вся грудь и живот в наколках. Храмцов близоруко наклонялся, чтобы рассмотреть витиеватые татуировки на тугом пузе собеседника. Тогда Дорошин мягко отталкивал его кулаком в лоб.
– А ты, жирдяй позорный, сидишь всю жизнь в полном дерьме! – мычал он. – И твои сородичи, и родичи твоих родичей, и…
– Стоп! – потребовал Храмцов. – Пра-адед мой был офицером царской армии.
– О-о как?! Контра?! Недобитая?! – изумился Дорошин. – Ха-а-ха-ха! А правнучек в полном дерьме!
– Все в дерьме – и я, – согласился Храмцов. – Солидарность с народом! За то живу спокойно, дышу ровно. А ты трясёшься на каждый звук, папан дребезжащий. Обложился засовами – запорами, заныкался за спины своих мордоворотов. Думаешь, не достанут? Достанут, если захотят…
– Я?! Трясуся?.. Да. Бывает страшно! И чё? Но я – такой жизнью живачей поживал! Ого-го! А ты, шлюха поносная, подкладаесся подо всех! – возражал Дорошин. – Нашим – вашим. Кто платит – тем и даёшь.
– Не всем, – упирался Храмцов, – даю только по любви и за деньги, а трахает меня без любви только правительство. Налогами, поборами, процентами! Законное, что поделать? Сам выбирал. Терплю. А вот ты – шлюха-шлюхой и есть! Рыжуху напялила на шею, харю разъела… Что ты сама есть? Ни-че-го. Зеро! Чёрное зеро! Даже поставить на тебя страшновато! Вдруг спущу последнее. Ты-то всё куда-то дрынь-дрынь, алле-алле… Дозвольте-простите. Лебеза, дрын…