Звезда Саддама

Мрачные бычары в чёрных кожаных куртках, разъярённые, напряжённые, оружия не спрятали. Тот, который Шкаф с распахнутыми дверцами, второй, нервно трогал челюсть и дул в ствол оружия трубочкой губ, вызывая звуки тревоги. Первый, со скошенным лбом, с выразительными надбровными дугами первобытного неандертальца, Лобастый, был суров и спокоен, но сочился ненавистью и откровенно поводил пистолетом в сторону Храмцова, усмехался презрительно, пока тот бережно укладывал бесчувственную, несчастную любовницу на постель. Храмцов прикрыл Эллу простынями, приложил край к распухшему окровавленному носу худышки.

– Оклемается, – прохрипел Шкаф. – Одевайся. Шеф ждать не любит.

– Вошли бы по-человечески, давно были бы на Арбате, – возразил Храмцов.

– Выходи на хрен быстро, жировик! – захрипел Шкаф.

– Экстренные съёмки красавиц? Что за аврал?! – продолжал куражиться Храмцов, понял, что его велено доставить живьём, неторопливо натянул джинсы.

– Каких красавиц?! – прошипел Шкаф. – Что-то за бугром случилось.

– Войска НАТО перешли границу? А я тут при чём? – пошутил Храмцов.

– Остряк самоучка, – просипел, наконец, первый громила, спрятал под мышку оружие. – Я тя лично уделаю, если Палыч прикажет.

– А не прикажет? – обнаглел Храмцов. – Маме похнычешь в фартук?

Не выдержал, зло фыркнул от смеха Шкаф.

– Под кем ходишь? – спросил он вполне дружелюбно.

– Под кем?! Утром шевелился под этой дохлой девчонкой, – прогудел Храмцов, тронул запястье Эллочки, что лежала бледная под простыней, промокающей от крови, будто мертвец на анатомическом столе. Грудь девушки судорожно дёрнулась. Рот вяло схватил воздух.

– Скорую надо вызвать, – проворчал Храмцов.

– Некогда! – отрезал Шкаф.

– Очухается, – сказал его напарник, первым вышел в коридор, – худые – они живучие.

Храмцов заметил, как у Эллочки дрогнули веки. Лицо, казалось, выражало театральную гримасу страдания и боли. Похоже, она оклемалась и выжидала, когда уберутся нежданные бандиты и неловкий любовник.

– Извини, прости – прощай, подруга, – прогудел Храмцов, – ты была кроткой любовницей. Жаль, застряла за дверью.

Уголок рта Эллочки задрожал жалкой улыбкой бледных губ.

Облом

Всю дорогу от Таганки через МКАД до элитного посёлка близ Москвы в салоне джипа молчали. «Новые русские» заселяли «нью-дворянские» гнёзда на Рублёвке, устилая участки иноземными долларами. Храмцов грустил, вольготно развалился на переднем пассажирском, но затылок тяжелел, наливался тупой головной болью, будто сзади ему упёрлись дула двух пистолетов охранников Дорошина. На самом деле, оба боевика злобно пялились на Мирона в неукротимом желании реванша и мщения после побоища в квартире. Водитель джипа, невозмутимый лысан зарулил к воротам из железа с кованными узорами в стиле древнерусских теремов, за которыми возвышался шикарный особняк с башенками из жёлтого кирпича. Роскошный замок в три этажа приютился между высоченными соснами.

Один из охранников, по кличке Шкаф, в трактовке Храмцова, вышел отпирать воротины. Джип вкатился на бетонную площадку перед особняком. Окна-витрины высотой и шириной во весь первый этаж таинственно подсвечивались настенными бра и живым пламенем камина. Охранник с заднего кресла дал команду на выход. Храмцов демонстративно дождался, пока Шкаф распахнёт перед ним дверцу машины.

Дорошин вовсе не походил на того чопорного бизнесмена, каковым показался вчера. Теперь это был ханыга с массивной золотой цепюгой на шее, в майке и спортивных бриджах «Рибок». Коммерс выглядел бывалым урканом с двумя ходками на зону. Он выкатил бледное пузо на колени, выделывал веерами скрюченные пальцы, пришепётывал угрожающе выдвинутой нижней челюстью, и так искусно «ботал по фене», хоть записывай в кружок художественного свиста.

– …ты чё, дурила газетная, чаву на папу лепишь?! – примерно так заканчивал свою пламенную речь Дорошин. – Ты на меня зекани! Я те чё – баклан жёваный?! Подкатился! Пургу он тут гонит, быкан губастый! Чмошник! Хайло покромсаю!..

Храмцов тяжело уселся в кресло, спокойный от вялого удивления, будто все сочные псевдо-зэковские угрозы адресовали не ему, а далеко за спину. Но впечатление было такое, что сам Дорошин, если и отсидел, в камере-люкс с телевизором и холодильником, то по экономическим преступлениям и слегка проникся блатной романтикой, теперь использовал её при плохой актёрской игре. Искренне подивился Храмцов устрашающему дешёвому наезду, что устроил коммерс в гостиной своего грандиозного загородного дворца. Дорошинские быки в чёрной коже придерживали Храмцова за плечи.

– Не понял, Палыч, – прогудел гость, когда Дорошин отвлёкся на глоток вина из хрустального бокала, – все твои красотки за ночь сдохли? Или французы «гавкнулись»? С чего базар такой узорчатый?

– Ты чё княвы развесил, козлина?! – в бешенстве завизжал Дорошин. – Типа ты не в курсах?

– В чём дело-то, дрын психованный?!– заорал Храмцов как бешенный.

Дорошин невольно вжал голову от испуга, кивнул своей охране. Храмцова схватили сзади за чуб, опрокинули затылком на мягкую спинку кожаного кресла. Прежде чем прилетел с потолка кулак, Храмцов перехватил на излом волосатую кисть руки, что вцепилась в волосы, рванул в сторону-вниз, как показывал, во время дружеских чаепитий в мультстудии, любитель айкидо Ренат Зимнуров. Из-за кресла всей тушей опрокинулся на спину Лобастый. Шкаф удивлённо отступил на шаг назад, поймал на грудь тяжеленное дубовое кресло, что швырнул в него Храмцов, вместе со стеклянной дверью провалился в коридор особняка.

– Нехило, – промычал удивлённый Дорошин, икнул, тяжело осел на диван, глотнул вино.

– Теперь с-покойно, в двух словах поясни, начальник, – попросил Храмцов, – почему вдруг я стал немил? – на всякий случай, придавил коленом поверженного на пол напарника Шкафа. – Дрыгнешься, балду сверну.

Угрозу Дорошин принял на себя, злобно набычился.

– Не выёкивайся, конь борзый, – прошипел он. – Ты со мной или против меня?

– А ну, всем спок! Давай разбираться! – прохрипел Храмцов, выдрал из-под руки придавленного охранника оружие вместе с кобурой. – Чего сразу опускать гостей? Брака по красавицам нет. Материал вы даже не глянули. Чего пылить? Просьба пояснить.

С хрустом побитых стёкол в проём двери фойе вырулил второй охранник. Он нервно жевал губы, выцеливался в Храмцова из огромного пистолета, положив его по киношному набок и рычал:

– Разреши, Палыч, замочу урода!

– Стоять! – гаркнул Храмцов. – Стоять до выяснения всех подробностей!

– Ты, падла, стукнул Лаброде, чтоб сваливал? Ты?! – заорал Дорошин. – Ты!.. Я сразу просёк! Ты заранее договорился с лягушатниками! Витюша Брагин, крестник мой, кипишевал, доложил, а ему передали из Парижа, что мужик, русский несколько раз звонил, Жака спрашивал! Из Москвы звонили! После чего Лаброда и свалил к себе на дальнюю хазу к морю-океану! А Витеньку сбросили на смерть!

– Но, дрын, если я один тут мужик русский остался, – возмутился Храмцов, – тогда мочите меня, бандиты!

– А больше некому! – гораздо спокойней возразил Дорошин. – Мы же с тобой побазлали в офисе и отчалили в казино. А часов в… где-то в час ночи звякнул мне на мобилу Витюша. Мы как раз оттягивались в «Драконе»…

– Стоп! Витюша Брагин не мог тебе, Палыч, звякнуть в это время! Дня два назад мне позвонили. Женским голосом сказали, что Витя погиб! Звонок на городской был местным.

– Витя мне позвонил после съёмок!

– Не мог он позвонить! Не мог! Он уже выпал с пятого этажа отеля и разбился!

– А кто?! Кто звонил по его мобильному?

– Надо разбираться!

– Надо! А позорный Жаконя тут же сгрёб барахло в охапку и свалил из Парижа. Мишель подтвердил, что звонили из Москвы! А перед тем дренькал всем по фону мужик, голос с хрипотцой! Прям обыскался Жаконю по румам! Ты это был, быкан ласковый?! Или кто?!

– Или кто, – утвердительно прорычал Мирон, осуждающе покачал головой. Он был возмущён скорым и категоричным выводам нового начальства, отступил спиной к лестнице ведущей на второй этаж. Поверженный охранник перекатился на колени, набычил лобастую голову, собираясь ринуться на Храмцова. Но приказа не последовало.