Тени под водой

Грейс никогда бы не оставила свою дочь одну на площадке. Единственное, что могло сподвигнуть её на это, это разговор с кем-то, который ей хотелось скрыть от посторонних глаз. И Джеймс догадывался, с кем она могла разговаривать на берегу реки Сент-Клер.

Глава 8

Картина на стене никогда ещё не привлекала столько внимания. Это была его собственная работа, над которой он трудился несколько месяцев. Первое серьёзное творение со времён школы, когда мечтательность ещё боролась с реальностью, и желание стать художником казалось чем-то осязаемым, а не иллюзорным. Но жизнь сложилась по-другому. Художники редко становятся успешными настолько, чтобы прокормить себя, а вкусно поесть он любил. Потому выбрал занятие гораздо более приземлённое и востребованное в этом мире и стал создавать проекты квартир и домов. Хоть что-то, отдалённо связанное с творчеством.

Вот уже несколько часов Пол Доннелли не сводил красных глаз с этой картины. А казалось, что несколько дней. Как только полотно было завершено и покинуло стены мастерской, которую он соорудил в просторном гараже, оно обросло рамой и нашло своё место прямо напротив кушетки в гостиной. Здесь, на самом видном месте, можно было любоваться картиной за завтраком, обедом и ужином. Да и вообще каждый раз, как он входил в гостиную. Истинное произведение искусства. Но не его мастерство, а лицо женщины, которую он изобразил.

Портрет стал самым ценным предметом в доме Пола. Если бы случился пожар, первым делом он бы кинулся спасать именно его. Пускай бы языки пламени облизывали его кожу, но он бы не выбежал на улицу, пока не содрал раму со стены.

Ещё пару дней назад картина была его отдушиной, теперь – проклятием. Пол неподвижно сидел на диване и изводил себя. Рассматривал каждую чёрточку женщины, которую так бережно выводил кистью. Вспоминал, как её волосы струились по плечам, как она собирала их в высокий хвост. Стягивала резинкой это роскошное буйство каштанового блеска. Но больше всего поражали глаза – ни одни ещё не смотрели на него, заглядывая так глубоко внутрь, впиваясь по самые кости.

Вот и сейчас они глядели со стены и казались такими живыми. Как будто сотворены не из бумаги и красок. Битый час Пол пытался прочитать в них хоть что-то. Он не помнил, когда в последний раз ел, но голод совершенно иного рода крутил его желудок.

Новости быстро разлетались по Сент-Клер. Не успела трагическая смерть Грейс попасть в газеты, как о ней уже судачили в каждом кафе, в каждом углу офиса «Lux Design». Когда она пропала четыре дня назад, всё это казалось каким-то ненастоящим. Надежда ведь умирает последней, вот и она не умирала до последнего. Пока её тело не выловили в реке выше по течению.

Как только Пол услышал, как сегодня утром секретарша Бена рассказывала об этом кому-то из отдела снабжения, он застыл и не смог сдвинуться с места. Прямо как сейчас. Как будто его обухом ударили по голове и приклеили к полу. Никому не сказав ни слова, Пол Доннелли просто выполз из офиса, как-то добрался до этого дивана и замер где-то во времени. Смотрел на картину и будто верил, что она оживёт. Этот портрет был единственным, что у него осталось от Грейс. От женщины, которую он любил.

***

Мама так и не выходила из своей спальни, запершись в своей скорби, как в ловушке. Пару раз Эвелин поднималась к ней, чтобы проверить, как она. Мэри Хартли скукожилась на своей кровати, завернулась в покрывало и походила на мушку, по глупости попавшую в паучью паутину. Она отказывалась пить, есть и разговаривать, и лишь недавно её глаза наконец закрылись, а разум погрузился в сон.

Эмма рисовала в гостиной. Устроилась прямо на ковре со своим альбомом и коробкой цветных карандашей. Девочка что-то напевала, пока выводила линии на белоснежных листах. Единственный человек в этом мире, кто не подчинился стихии горя. Неведение – высшее благо. Кто-то должен был ей рассказать о матери. Но только не Эвелин. Она просто не имела права уничтожать наивную вселенную, в которой жила Эмма.

Поставив на столик рядышком с племянницей стакан апельсинового сока, блюдце с печеньем и мармеладными мишками, Эвелин ещё несколько минут наблюдала за тем, как кончик языка то и дело появляется между розовых губ Эммы, пока он творит свой шедевр. Как забавно, что дети перенимают не только черты лица своих родителей, но и их манеры поведения. Эвелин не знала, высовывала ли взрослая Грейс язык во время того, как стирала пыль со шкафчиков или орудовала шваброй на кухне, но в детстве это было её очаровательной особенностью. И вот теперь так делает её дочь.

Вернувшись на кухню, Эвелин тоже решила погрузиться в работу. Та была верной подругой, что бы не приключалось в жизни. Верный способ отвлечься, когда душу раздирает на клочки. Вот бы взять карандаши Эммы и расписать все чувства в яркие тона, но чернота так сильно заволокла все внутренности, что никакие карандаши не спасут.

Отзвонившись Сьюзен Паркер, Эвелин отпросилась ещё на несколько дней. Та с ужасом, с непривычной для неё самой сбивчивостью высказала свои соболезнования и заверила, что Эвелин может оставаться в Сент-Клере, сколько нужно.

– Только не вздумай садиться за ноутбук, – настаивала Сьюзен. – Хейли неплохо справляется, а ты отдохни. Мы все за тебя переживаем.

Все советы и наставления главного редактора «Gloss Magazine» никогда не оставались без внимания и выполнялись неукоснительно. Но в этот раз Эвелин отказывалась подчиняться. Она открыла ноутбук и хотела какое-то время попечатать – в голове было припасена парочка идей для статьи, за которые не было времени взяться в Атланте. Это спасёт её от мыслей о гибели Грейс. Отвлечёт хоть на какое-то время.

Но прошло двадцать минут, а лист так и оставался пустым. Лишь заголовок чёрными кляксами раскрашивал документ. Впервые в жизни работа не помогала прочистить голову, в которой копошились вопросы и поселилось горе. Шесть лет назад, когда Эвелин оборвала все связи со старшей сестрой, она не могла подумать, что больше никогда её не увидит живой.

Когда зазвонил телефон, она не услышала звонок, пока тоненький голосок Эммы из гостиной не выкрикнул:

– Тётя Эвелин, вам звонят!

Имя Бретта на дисплее всегда согревало Эвелин, но сейчас показалось каким-то холодным напоминанием о том, как она оставила этот город позади, забыла обо всех своих близких.

– Прости, дорогая, я пропустил все твои звонки. – Бодрый голос Бретта казался каким-то потусторонним и напрягающим. Суровое уведомление о том, что во вселенной жизнь продолжается. – В компании настоящий хаос. Кто-то из клиентов подаёт на нас в суд. Рон рвёт и мечет.

Рональд Джексон был начальником Бретта и, насколько помнила Эвелин, «рвал и метал» каждую свободную минуту.

– Как ты там? – Нежно спросил Бретт, и тут Эвелин не сдержалась. Впервые за два дня дала волю слезам и на одном издыхании рассказала обо всём, что случилось в Сент-Клере.

– Я вылечу первым же рейсом! – Строго сказал Бретт после того, как десять минут бесполезно потратил на утешения.

– Не думаю, что тебе стоит приезжать. Я пробуду здесь ещё пару дней, пока мама не придёт в себя.

– Я не могу оставить тебя там одну.

– Я не одна, Бретт. – Тихо сказала Эвелин в трубку. Отчего-то ей не хотелось, чтобы её жизнь в Атланте так тесно переплелась с жизнью Сент-Клера. А появление Бретта связала бы их в тугой узел. – Со мной мама и Эмма.

– Твоя племянница? Значит, ты с ней всё же познакомилась. И Бена тоже видела?

Эвелин почувствовала, как Бретт напрягся по ту сторону телефонной линии. Он не умел скрывать чувства, независимо от того, радостными они были или нет.

Когда они только-только начали встречаться, Бретт недоумевал, отчего эта молодая, красивая женщина так сторонится всего естественного в отношениях. Ему пришлось месяц добиваться того, чтобы Эвелин согласилась хотя бы на одно настоящее свидание. Не ту хитро спланированную встречу за ужином, с которой она сбежала, едва доела десерт. И даже после первого серьёзного свидания Эвелин оставалась холодна, как ледышка. Мало говорила о своём прошлом, держалась на расстоянии, не подпускала к себе, будто это было взрывоопасно. Будто она обросла толстым слоем кожи вокруг всех своих органов чувств.