Инклюз

– Посмотри, торт на полу, бокалы перебиты, – пытался вразумить разъяренного мужчину Брайан. – Хватит Ларри, успокойся. Прошу прощения за неуместную и нелепую шутку.

Брайан уже начал протягивать руку, но Ларри не останавливал шаг, с упорством наступая на обидчика. Брайан медленно отступал назад.

– … Все равно я не собирался сидеть за одним столом с таким, как ты, – посмотрев на мусор около стола и усмехнувшись, сказал Ларри. Затем он заметил жену с дочерью, сжавшихся от страха около рояля, и вновь перевел взор на Брайана. – Значит, ты утверждаешь, что был бы мужем получше, чем я?

– Ларри, не делай глупостей, – не теряя самообладания, но всё же слабеющим голосом, ответил Брайан. Он уже терял надежду на мирный исход конфликта и понимал, что сейчас начнется схватка. – Если ты затеешь драку, у тебя не будет никаких шансов.

– Это полный позор, – прозвучал голос Эммы. – Мне стыдно за тебя, Ларри. Что с тобой? Тебе совсем нельзя пить. Ты сам потом будешь жалеть об этом поведении, вот увидишь.

Джоанна спустилась по лестнице и остановилась между вторым и первым этажами. Ей хорошо была видна сцена внизу. Мужчины медленно ходили, никак не начиная драку. Стоило одному из них сделать резкое движение, тотчас бы началась потасовка.

Женщина неторопливо нажала на спусковой крючок, потом еще раз. Раздались два резких последовательных выстрела в потолок. Плечи маленькой девочки подскочили. Ее мама со всей силы прижала к себе ребенка.

По спине музыканта, который едва успел вылезти из домика, пробежала дрожь. Выстрел был таким же оглушительным и на втором этаже. Он прислушивался к воцарившейся тишине.

Мужчины застыли посреди гостиной. В замкнутом пространстве дома выстрелы ощущалось как пушечные залпы. Джоанна стояла на лестнице и властно рассматривала всех, кто находился в гостиной. В её руках было ружье, из дула которого шел легкий дымок. Густую тишину теперь нарушал только тихий плач девочки в мамино плечо и периодически соскакиваемая игла граммофона, что стоял в подвале. Все, кроме подрагивающих кукол-марионеток, замерли.

Сразу же после выстрела звонок в дверь сменился настойчивым стуком.

– Джоанна, все ли в порядке? Джоанна, прошу открыть сейчас же дверь! – доносился мужской голос с улицы.

Джоанна продолжала стоять на ступеньках. Она привычным нажатием на металлический флажок ружья открыла ствол, и оттуда вылетели две отстрелянные гильзы. Их звон при падении на пол был таким же будоражащим, как и сам выстрел. После этого Джоанна ловко запустила на их место два новых патрона.

– Я долго готовила спектакль для своей внучки с дочерью и не дам вам испоганить этот праздничный вечер, – проговорила на одном дыхании Джоанна, спускаясь по ступенькам. – Дорогой Брайан, прошу тебя уйти. Всех остальных приглашаю в подвал. – Она повернулась к Эмме, которая собирали с пола осколки. – Я сама уберу позже.

Девочка сразу побежала мимо лестницы в подвал. Ее молодая мама спокойно последовала за дочерью.

– Прошу прощения за неудобства, Джоанна, – сказал Брайан, посмотрев глубоко сочувствующим взглядом на женщину с ружьем. А вот на Ларри он бросил совсем другой, укоризненный взгляд.

– Теперь знай свое место, – не сдержавшись, в ответ на взгляд, высокомерно прокомментировал юрист свою спорную победу.

Когда взгляды Джоанны и Ларри пересеклись, последний виновато опустил глаза. По пути в подвал он окинул взглядом валяющуюся вокруг стола еду.

Оставшись в гостиной в одиночестве, Джоанна остановилась возле фотографии, на которой девочка слушала ракушку. Дом опустел и стих. Руки, устав держать увесистое оружие, уронили его на пол. Джоанна присела возле висячих на нитках кукол.

Было тихо. Ни голосов, ни звуков. Весь ее мир будто провалился, разломался, разрушился. Такими стычками в последнее время заканчивались все домашние семейные вечера. Джоанна держалась рукой за голову и тщетно пыталась вспомнить, как зовут внучку, эту маленькую девочку, лицо которой она так ни разу и не смогла разглядеть. Джоанна не понимала, почему не видела, как эта крошка, ее внучка, росла, как становилась взрослее. Плохая мать, плохая жена, отвратительная бабушка? Ей вдруг показалось, что никакого застолья не было, что вокруг нее давно все мертвы, дом – пуст и заброшен.

За Джоанной по ступенькам, не издавая ни единого звука, спустился музыкант с нотами и дневником в руках. Оскар старался остаться незамеченным, но любопытство переполняло. Он задержался на минуту, чтобы всмотреться в лицо хозяйки.

На полу лежала столовая скатерть. От нее в стороны шли странные голубые разводы. Женщина принялась сворачивать все в одну большую кучу, используя скатерть как половую тряпку. Больше не допуская малейшего промедления, Оскар проскочил в подвал.

Услышав звук виолончели, Джоанна вновь почувствовала прилив бодрости.

– Я сейчас приду… Сейчас… – тихо и немного растерянно проговорила она сама себе, улавливая звук живой музыки.

Во входную дверь вновь настойчиво постучали.

– Джоанна, я в конце концов позвоню в полицию! – раздался мужской голос с улицы. – Я знаю, вы сегодня должны быть дома.

– Ах да, – будто опомнившись сказала Джоанна, узнав голос гостя, и тут же громко крикнула в сторону прихожей. – Сейчас… Одну минуту!

29. Тайна Эммы

___

Температура упала, шквальный ветер разгулялся по улицам. Он дул еще с вечера, потом всю ночь пытался оторвать металлическую дверь электрического щита на первом этаже, оставшуюся открытой по невнимательности. К этому звуку прибавлялся отчетливый свист, иногда переходящий в гул. Улицы атаковала запоздалая осень. С ветром летали целлофановые пакеты. Тускло-желтые листья трепетали на ветках, затем срывались с них, влекомые очередным порывом ветра. Они летали в разных направлениях, пока, в конечном счете, не оказывались на сырой земле. Сквер еще не был устлан желто-коричневым покровом, но вдоль бордюров уже накопились кучи мокрой листвы.

Еще несколько дней назад была иллюзия, что бабье лето надолго задержится в городе. Оно и так продержалось до самого ноября. Казалось, что тепло вновь возвращается на улицы. Птицы все еще энергично перелетали с ветки на ветку. Голоса проходящих за забором госпиталя пешеходов радостно звенели, порой доносился взрывной женский смех из городского парка. Его не было видно из окон, но вечером оттуда слышались песни беззаботных студентов, засидевшихся с гитарами.

Люди в лёгких одеждах наслаждались теплыми вечерами. В задумчивом небе уже зародились еле уловимые фиолетовые оттенки, предвещая скорые свинцовые тучи.

Запахи становились более землянистыми, а дни – заметно укорачивались. Упорно сопротивлявшиеся увяданию листья вдруг, как по сговору, стремительно желтели.

Молодая девушка полулежа сидела на краю кровати и смотрела в окно. Рядом на тумбочке лежала раскрытая книга и флаконы с лекарствами. Она слушала, как бушует разгулявшийся на дворе вихрь. Вместо мутных туч, заслонивших голубое небо, откуда-то принесло штормовой циклон. Он набежал неожиданно. Иногда окно чуть поскрипывало от ветра.

В ее ногах на кровати сидел музыкант. Он быстро водил карандашом по странице своей записной книжки.

Оскар по-прежнему бесплатно играл в гостевом зале госпиталя то на виолончели, то на рояле. Эмма всегда приходила на такие концерты, и после выступления они прогуливались по скверу, где она рассказывала молодому человеку о своем детстве и семье в целом. Исключением являлись дни, когда после очередной операции ее сил не хватало на прогулку. Музыкант стал навещать девушку и в ее палате. Она принимала друга с тихой благодарностью.

Недомолвки доктора, новые и новые операции, затянувшееся лечение делали ее очень печальной. Но, несмотря на бесчисленные испытания, она всё ещё оставалась прекрасной, пусть и не было в ней ни той яркой красоты, которую обычно предпочитают изображать на рекламных плакатах, ни прежнего цветущего вида. “Должно быть, в будущем ее любимый будет подмечать, как удивительно гладки ее пальцы по сравнению с огрубевшей на его руках кожей”, – подумалось Оскару.