Солдаты льда

— Ты одна? — спросил он.

— Да. А вы? Она почувствовала, как ее рука бессознательно потянулась к мечу, который теперь болтался у нее на бедре.

Вильхейм переводил взгляд с неба на Мартину, пока, наконец, не пошел на компромисс и не уставился на деревья позади нее. Он осторожно потер густую щетину на щеке. — Один? Да… Я один. Мартине показалось, что она уловила нотку печали в его голосе.

Мужчина спокойно встретил ее взгляд. Озноб заставил ее ноги задрожать, и она внезапно осознала, насколько было холодно, когда сухой ветерок закружил между ними кусочки льда.

— Ты замерзнешь здесь сегодня ночью, — резко сказал лесник, и улыбка, наконец, появилась на его лице. — Я могу предложить тебе горячую еду и место для ночлега. Пожалуйста, оставайся, хотя, возможно, ты сочтешь меня неважным поваром. Твои поиски Вани, возможно, лучше всего провести завтра, когда будет больше времени.

Мартина приняла неожиданное гостеприимство Вильхейма Балтсона за чистую монету. Она почувствовала в этом мужчине элементарную порядочность. Это была не просто интуиция, но и доверие к простым жителям пограничья. Посетителей здесь было слишком мало, чтобы их можно было оскорбить или прогнать. Мартина воспользовалась случаем, благодарная за предложенное тепло и уют.

— Вы очень добры, Мастер Вильхейм. Как только я позабочусь о своем гиппогрифе, я с радостью приму предложение, и я уверена, что смогу улучшить меню блюдами из вяленого мяса и бисквита.

— Я бы не был так уверен, — предупредил Вильхейм, вытаскивая топор из пня, чтобы отнести его в дом. — Разбирайся со своим животным и заходи внутрь, когда будешь готова. Я немного приведу это место в порядок.

Мартина поплелась обратно по снегу, чтобы забрать Астрифи. Гиппогриф сидел на корточках в окровавленном снегу, разрывая тушу оленя, заставляя рейнджера ждать, пока прием пищи не будет закончен. Наконец она смогла благополучно сесть на гиппогрифа и долететь до хижины. Быстро соорудив постель из сосновых веток для Астрифи, она постучала в дверь хижины.

— Войдите, — отозвался Вильхейм с другой стороны.

Держа одну руку поближе к мечу, на всякий случай, она открыла дверь, и на нее мгновенно обрушился поток горячего пара. По сравнению с холодной сухостью снаружи, хижина была похожа на тропики, и после нескольких дней пребывания в снегу это было благословением.

— Заходи скорее и закрой дверь, а то придется нарубить еще дров, — упрекнул ее хозяин от камина. Он уже разливал булькающее рагу в две толстые деревянные миски. — Садись за стол. Пожалуйста.

Мартина не нуждалась в дополнительных уговорах и пододвинула один из двух шатких стульев, которые увидела. Вся хижина представляла собой единственную, скудно обставленную комнату — один шаткий стол, два стула, кровать, заваленная одеялами, и сундук. На вешалке у двери висел хорошо отполированный, помятый нагрудник, а также потрепанный боевой шлем, несколько копий и плащ Вильхейма. Грубо выделанный медвежий ковер на гладком деревянном полу перед камином свидетельствовал о мастерстве хозяина дома в обращении с луком и мечом. Эти два вида оружия висели над бревенчатой каминной полкой, оба незатейливые, но хорошо сделанные. Помимо этих воинственных штрихов, остальная обстановка хижины была чисто функциональной — кастрюли и сковородки, лампы, посуда и тому подобное. Над головой поцарапанные деревянные стропила были небрежно украшены кожаными мешками, подвешенными к колышкам, а в одном случае — кинжалом с изогнутой рукоятью, воткнутым в дерево. Над стропилами в мерцающем свете мерцала паутина. Была еще одна дверь, которая, как без труда догадалась Мартина, вела в пристроенную уборную.

Едва она устроилась, как хозяин быстро поставил на стол миски с горячим рагу, большие коричневые ломти хлеба и горшочек со свежим сыром. Аромат жира, жареного лука и соленой оленины опровергал угрозу плохого приготовления. После того, как Вильхейм придвинул другой стул и пробормотал молитву, Мартина принялась за еду с удвоенной силой. Она жадно ела, в то время как Вильхейм, молча, наблюдал.

После того, как оба отодвинули свои миски, а Мартина горячо поблагодарила хозяина, разговор постепенно перешел на новости внешнего мира. Они говорили о пустяках — кто и где правил, и какие новые чудеса возникли. Его особенно интересовало, как обстоят дела у местных конфессий, и, хотя она не была очень религиозной, она рассказала ему то, что знала. По мере продолжения разговора Мартина стала называть его «Вил», а он, в свою очередь, умудрился исключить формальное «из Сембии» из ее имени.

И все же на протяжении всего их разговора Вил почти ничего не рассказывал о себе. Как она и предполагала, он был из Чессентиана и жил в долине около трех лет. Он объяснил, что поселился здесь ради уединения, и это была такая же веская причина, как и многие, о которых она слышала.

Она рассказала немного больше о себе. Не было упомянуто ни о ее роли среди Арфистов, ни о ее нынешней миссии. Было неразумно небрежно афишировать свою приверженность. Ее хозяин, казалось, был доволен тем, что позволил ей сохранить ее секреты.

Наконец Арфистка затронула тему гномов.

— Я их знаю, — признал Вильхейм. — Я был их соседом уже три года — но, по их оценке, это совсем недолго. Они достаточно хорошие соседи, но по-своему.  Вил сделал паузу и прикусил губу, пытаясь подобрать правильные слова. — Они предпочитают уединение.

— Как вы думаете, я могла бы встретиться с ними? Мартина старалась, чтобы ее голос звучал не слишком нетерпеливо. Бессознательно ее пальцы начали играть со столовым ножом, вращая его взад-вперед. — Или вы могли бы проводить меня к Великому Леднику?

Вил откинулся назад, обдумывая вопрос молодой женщины. — Лучше тебе сначала попробовать, поговорить с Вани. Обычно я держусь подальше от страны ледников. Завтра я отведу тебя к ним, и ты сможешь спросить сама.

Глава вторая

Пробуждение медленно приходило к Мартине на следующее утро. Утонувшая в глубине пуховой кровати Вильхейма, которую она заняла по его настоянию, пока он спал на полу, Мартина не испытывала ни малейшего желания вставать. Арфистка лежала, уставившись вверх, в полумрак, прислушиваясь к унылому, холодному ветру, который стонал за окном. Постепенно смутные очертания стропил и черная округлость подвешенного окорока оленины обрели над ней очертания, освещенные угасающими отблесками камина, в котором прошлым вечером пылал огонь.

В котором часу она проснулась и как долго пролежала так, Мартина сказать не могла. Бодрствование и сон сливались воедино, одно приходило, другое уходило, в повторяющихся циклах. Наконец смутные очертания над головой посветлели и наполнились, когда восточное солнце поднялось над далеким хребтом и послало свои лучи сквозь щели между планками оконных ставней, сопровождаемые звоном кастрюль, когда Вильхейм готовил завтрак.

Вздохнув, Мартина выбралась из постели и ощупью пробралась сквозь потертую попону — еще одна вещь, на которой настоял ее хозяин прошлой ночью. Мгновенно холодный воздух закружился вокруг ее голых ног, напоминая ей о том, где она стояла. Она плотнее прижала к себе тунику, чтобы согреться. — Доброе утро, — крикнул Вил, наливая воду из бочки в старый выщербленный котел.

— И тебе доброе утро, и спасибо за постель. Какая-нибудь женщина когда-нибудь говорила тебе, что ты храпишь? Мартина весело подразнила его, роясь в своей одежде в ногах кровати. Найдя теплые леггинсы, которые она искала, Мартина задернула занавеску, чтобы одеться.

— Ты первая, — крикнул Вил через импровизированную стену. — Чай из шиповника или горячее козье молоко?

Козье молоко звучало отвратительно. — Чай... — начала Мартина, но внезапно осознала значение слов этого человека. — Подожди... я первая, кто сказал тебе, что ты храпишь? Конечно, ты надо мной издеваешься. Даже когда она это сказала, Мартина поняла, что это не ее дело. — «Черт», — упрекнула она себя. — «Я действительно засунула ногу себе в рот».