Без лица

Звучало не очень вдохновляюще, но в этой неправильной семье имелся человек, которому было не в пример хуже.

Кенчо.

В отличие от сестры, его расписанием не занимались, его не отдавали на всяческие курсы, его не водили по компании, показывая будущее место работы. Его вообще почти не замечали.

От Кенчо не требовали идеальной успеваемости в школе, навыков лидера и участия во всяческих олимпиадах. Его не отдавали в центры дополнительных занятий, не записывали на сотни курсов, не водили на экскурсии по «Корпорации Сайко». На дни рождения он получал технические новинки прямиком с конвейера родительской компании: приставки, смартфоны, камеры… Но куда с большим удовольствием он бы сам сходил на бухгалтерские курсы или прошёлся по цехам огромного предприятия по производству тонких технических предметов.

Однако это никого не интересовало: его воспринимали исключительно как «поддержку сестре», этакое будущее доверенное лицо, которое станет прислуживать королеве, как верный паж.

И никто не задумывался о чувствах самого Кенчо.

Поэтому из года в год в его душе росли злоба и недовольство, поэтому он всеми фибрами души ненавидел сестру, которая в его глазах стала олицетворением всех несчастий и проблем.

— Не расстраивайся, Кенчо, — проговорил я. — В следующем году Мегами пойдёт в выпускной класс, и у неё останется меньше времени на работу в совете, так что, может быть, она сама уйдёт с поста.

— Не надо, Масао, — младший Сайко скривился, как будто сдерживал слёзы. — Ты хороший парень, но не надо меня жалеть.

— Это не жалость, — помотал головой я. — Это план.

И с этими словами я быстро вышел из кладовой, оставив его ошарашенно смотреть мне в спину.

Я сделал для него то, что мог, бросив подсказку; теперь пусть соображает сам.

Конечно, самому Кенчо вряд ли стать президентом: для этого его характер был слишком неуживчивым. Но среди нашего славного коллектива был человек, которому вполне под силу побороться за вожделенное кресло.

Умный и обходительный отличник, умевший быстро принимать самые правильные и оптимальные решения.

Иными словами, Айши Аято, один из лучших учеников школы и одноклассник Кенчо.

Если цель младшего Сайко состояла только в том, чтобы сместить Мегами, то союз с Аято мог бы дать ему необходимое удовлетворение. Если же он хотел непременно самостоятельно сесть на кресло президента, то сделать это он смог бы только после того, как дражайшая сестрёнка выпустится.

Но я бы на его месте поставил на Аято.

Классная комната встретила меня гулом голосов. У трибуны стояла одна из моих одноклассниц — Амаи Одаяка; она умильно улыбалась, как кошка, нализавшаяся сметаны, но ничего не говорила. Видимо, она уже успела выдать речь, пока меня не было, а этот гвалт оказался реакцией на неё.

Подойдя к Куше и тронув того за плечо, я спросил:

— Что тут происходит?

— Праздник во время чумы, — Кага усмехнулся. — Амаи пригласила нас всех в кафе её родителей, «Амаи Харано», которое находится у вокзала. Такое розовое здание рядом с закусочной, где подают карри.

— Да, знаю, — кивнул я, заложив руки за спину.

Мне не раз случалось проходить мимо тех месте. Один раз мы с Кушей зашли в «Мир карри» — это заведение находилось по соседству с кафе семьи Амаи. Карри было любимым блюдом Куши, и он ел его каждый раз, когда выпадал шанс.

А вот чистенькое розовенькое строение с белыми ставенками и аккуратной дверью и украшенной кучей завитушек резной вывеской «Амаи Харано» специализировалось больше на выпечке и кофе, хотя тут можно было перехватить вполне недурной ланч.

— Идём сегодня, после уроков, — Куша шутливо толкнул меня плечом. — И не вздумай увильнуть, самый интровертный человек на свете.

Я улыбнулся и, вспомнив об уговоре с Джонсом, оглянулся, чтобы отыскать американца. Неожиданно он оказался за моей спиной, стоя до неприличия близко.

— Думаю, нам придётся перенести наш разговор на завтра, — вымолвил Фред, спрятав руки в карманы. — Как насчёт прямо с утра?

Я коротко кивнул. Куша, повернувшись, смерил Джонса внимательным взглядом и негромко спросил:

— Что это вы затеяли?

— Решили расследовать исчезновение Осана Наджими, — американец перевёл взгляд на него. — Если это действительно исчезновение, а не кое-что похуже.

Куша поднял брови и медленно склонил голову.

— Я присоединюсь к вам, — произнёс он, покачиваясь на носках. — Мне тоже интересно, что же произошло с моей одноклассницей.

Фред успел только кивнуть; нас прервало появление учительницы, и мы быстро разошлись по своим местам.

После уроков Амаи снова выскочила к трибуне и с умильной улыбкой провозгласила, что ждёт нас через пятнадцать минут у школьных ворот. В ответ ей понёсся хор благодарностей; лично я решил промолчать: её предложение не казалось мне стопроцентно искренним.

Амаи Одаяка выглядела очаровательно: в её облике был что-то кукольное — большие глаза, маленький ротик, аккуратный нос, причёска в стиле каре, зелёный передничек. Она, в соответствии со своей фамилией, могла быть сладкой, как патока, расточая направо и налево умильные улыбки, но это лишь фасад. Крошка Одаяка обладала одной очень неприятной привычкой: она срывала своё плохое настроение исключительно на людях, предпочитая тех, кто стоял ниже неё либо по возрасту, либо по положению. В таких ситуациях хорошенькое её лицо краснело, как переспелый томат, и она истошно вопила на любого, кто имел несчастье подвернуться под горячую руку. Позже, прокричавшись и успокоившись, она начинала вести себя так же, как и обычно, будто ничего и не случилось вовсе. За своё поведение она никогда не извинялась.

Но следовало отдать ей должное: во всём, что касалось кулинарии, она была настоящей кудесницей. Из-под её талантливых рук появлялись разнообразные блюда: от самых замысловатых до простых. Она готовила утку в приправах по-мандарински, роскошные европейские салаты, сочные стейки, невероятную домашнюю лапшу, миниатюрные, похожие на игрушки, пирожные…

В общем, талант у неё явно присутствовал, и своё место — главы кулинарного клуба — она занимала не зря.

Собрав сумку, я присоединился к ожидавшим меня Куше, Таро, Фреду и Будо, и мы направились к лестнице. По пути американец начал говорить; он рассказывал о своём раннем детстве в США, о местечке под названием Мэпл Крик, о белозубых дочерях и сыновьях Америки, с которыми он дружил… И я заслушался.

Фред Джонс обладал тем, что называли обаянием, а ещё он был ярко выраженным лидером по натуре, благородным и открытым. Он умел привлечь к себе людей, а также повести их за собой — те качества, которыми я не обладал даже в зачатке. Именно поэтому я не спешил отталкивать Джонса от себя, стремясь изучить его получше, хотя давно понял, что научиться таким качествам, как привлекательность для других людей и лидерство, невозможно: с ними нужно родиться.

А Фред продолжал болтать, и мы внимали его до самого места встречи.

У школьных ворот собрался весь наш класс. Амаи, кружа вокруг как пчела-матка, расточала волны очарования и улыбки направо и налево и явно пребывала в хорошем настроении. Когда собрался весь коллектив, она провозгласила: «Пойдёмте за мной!» и повела наш строй в сторону вокзала.

Кафе «Амаи Харано» было официально закрыто; на двери висело объявление на розовенькой бумаге с резными краешками. Я не успел его прочитать; Амаи открыла дверь и театральным жестом пригласила нас войти.

Внутри в кафе всё было именно так, как мне запомнилось, хотя я приходил сюда только однажды и довольно давно: деревянная мебель, выкрашенная белой краской, стены персикового цвета, скатерти в клеточку, розовые занавески на окнах.

Иными словами, бал уютного мещанства.

За прилавком стояла женщина в клетчатом платье; при виде нас она заулыбалась и поприветствовала нас так радушно, будто всю жизнь ждала именно таких гостей.

— Это моя мама, — с гордостью сообщила Амаи.

Чуть позже мы познакомились и с её отцом — грузным человеком, одетым в кипенно-белый китель шеф-повара. Он вышел из кухни, чтобы поздороваться с нами; его круглое добродушное лицо сияло, а белый колпак был накрахмален так усердно, что не деформировался даже тогда, когда господин Амаи дотрагивался до него.