Без лица

Куша картинно вздохнул и демонстративно постучал пальцами по своему чемодану.

— Не уверен, стоит ли оставлять вас наедине, — хмыкнул он. — Судя по предыдущему опыту вашего общения, после разговоров с тобой Масао нужна терапия.

Младший Сайко поджал губы и необычайно кротко произнёс:

— Тебе не о чем волноваться.

Что-то в тоне его голоса заставило меня встрепенуться и повнимательнее посмотреть ему в лицо. Он был бледным, даже бледнее, чем обычно, а ещё донельзя серьёзным. С запозданием я вспомнил, что он мой младший брат, и я, согласно принятой у нас в стране системе семейной иерархии, обязан защищать его и беречь.

В конце концов, чего мне бояться: язвительных слов, издевательств, оскорблений? Я всё это уже проходил. Если что, смогу и справиться, пусть, как говорит Куша, мне понадобится терапия в будущем. Мне она давно нужна, но я как-то существовал до сих пор, значит, выдержу.

— Всё в порядке, Куша, — вымолвил я, поворачиваясь к лучшему другу. — Иди; у тебя наверняка есть дела в клубе.

— Как скажешь, — Кага серьёзно кивнул, бросив острый взгляд на Кенчо. — Если что, я на связи.

Он взял чемодан за ручку и направился к выходу. Я придержал для него дверь и закрыл её за ним, ощущая странное, но несильное волнение в душе.

Повернувшись к Кенчо, я улыбнулся и наигранно весёлым тоном предложил:

— Может, чаю? На улице жуткий холод; очень хочется чего-нибудь горячего.

Младший Сайко молча кивнул и направился к электрическому чайнику, что немало меня удивило: раньше он никогда не принимал участия в приготовлении напитков.

Видимо, он постепенно растёт как личность и учится скромности.

Я взял заварочный чайник и, сходив в кабинет домоводства, хорошенько его промыл. Запас сухих чайных листьев у нас уже подходил к концу, но ещё до каникул я разместил заказ, который нам должны были доставить в середине января.

Неспешно заваривая ароматный коричневатый напиток, я привычными движениями нарезал лимон и добавлял сахар: я помнил, что Кенчо не нравился чересчур переслащенный чай, так что ему достаточно было и пол-ложки.

Заварив обе порции, я поставил одну из чашек перед Кенчо, сидевшего за переговорным столом, я сам примостился со своей порцией напротив — на своём месте.

Младший Сайко глубоко вздохнул и, размешав свой чай, отложил ложечку на блюдце. Он не спешил начинать разговор, а я не хотел его подгонять: мне казалось, что чрезвычайно важно, чтобы он был морально готов к беседе.

Так прошло две минуты. Мы оба хранили молчание; я опустил глаза и смотрел в свою чашку, размышляя о том, можно ли уже отпить глоток, или же чай пока ещё горячий.

И тут Кенчо неожиданно вымолвил:

— Ты уже, наверное, понял, что у нас за семья.

Я поднял голову и с изумлением посмотрел на него. На его красивом точёном лице застыло выражение боли; он покривил губы и сдавленно продолжил:

— Дедушка всегда подходил ко всем с завышенными ожиданиями. Когда в младшей школе я занял второе место по грамматике, он спросил, почему не первое, и не стал хвалить меня. Он сказал, что достижением считается только первое место, а вторых номеров история не сохраняет. А вот Мегами, которая с ранних лет бралась за всё, ходила у него в любимицах. У меня не получалось учиться так же хорошо, как и она, планировать так же чётко, как и она, выносить плотный график, как и она, из-за этого он считал, да и до сих пор считает меня ни на что не годным слабаком. Папа всю жизнь искал признания от дедушки, и мои провалы для него — это плохо, ибо он виноват, он неправильно воспитал сына. С ранних моих лет папа это понял: из нас двоих Мегами упорнее, усерднее, сильнее, выносливее, поэтому он сфокусировался на ней, при этом забыв обо мне. Маму всегда заботило лишь положение в обществе, да материальная выгода. Ранние годы она провела в скромных условиях, так что я в какой-то степени могу её понять, но и она считает, что лучше сделать ставку для Мегами. Я же — это запасной вариант, заместитель сестры, секретарь, шестёрка, мнения которой даже не спрашивают. Тётя тоже обожала Мегами, всегда была на её стороне, а на меня не обращала внимания, считая меня нехорошим человеком. Видя такое отношение к себе, я инстинктивно начал защищаться, действуя по жёсткому принципу опережения. Вы не раните меня, если я нанесу удар первым; вы не сделаете мне больно, если я загодя лишу вас этой возможности. Естественно, я не мог так вести себя с родителями, тётей и тем более дедушкой, так что весь мой гнев обрушился на сестру. Мы с Мегами серьёзно конфликтовали в детстве; между нами никогда не существовало особой близости. Она не оставалась в долгу: мы долго жили в условиях взаимной вражды. А потом появился ты.

Кенчо вздохнул и обнял себя руками, как будто ему внезапно стало холодно. Я пристально смотрел на него, интуитивно понимая, что ему — достаточно закрытому человеку — было непросто решиться на подобную исповедь.

— Когда ты внезапно заявил, что являешься нашим старшим братом, я сначала опешил, а потом возмутился, — продолжил он, подняв голову. — Я не привык доверять людям, понимаешь? Многие из тех, кто пытался подружиться со мной, охотились за близостью к самому могущественному клану страны, так что меня с детства учили быть осторожным. Мне показалось, что ты тоже гонишься за выгодой, но потом я понял, что это не так.

Кенчо внезапно протянул ладонь вперёд, будто хотел предложить мне рукопожатие, но на полпути, видимо, передумал, и сделал вид, что поправляет сахарницу на подносе. Выровняв крышку (хотя это не требовалось), он вздохнул и снова начал говорить:

— Ты совершенно не похож на тех людей, с которыми я общался ранее. В тебе есть искренняя доброта, которой я не увидел вначале, потому что испугался за своё положение. Теперь я вижу: в тебе больше душевности, чем во всей моей семье вместе взятой. Папа первым ощутил это: именно поэтому он начал активно сближаться с тобой. Немного подумав, я понял, что он прав, а вот я — нет: я напрасно оттолкнул тебя от себя. Ты именно тот, кто может придать нашей семье хоть немного тепла, а я сам…

Кенчо запнулся и несмело посмотрел на меня, закусив губу.

— Я бы не отказался от старшего брата, — произнёс он, глядя мне прямо в глаза.

И в этот момент я понял, что он абсолютно искренен. Он рассказал чистую правду про свою непростую и не особо радостную жизнь, и сейчас в моих руках находилось его счастье. Так почему бы не попытаться согреть этого колючего и такого одинокого человека?

Я медленно поднялся с места, обойдя стол, склонился над Кенчо и неловко обнял его. Он замер и не шевелился, но потом, когда я отстранился, едва слышно прошептал: «Спасибо».

— Всегда пожалуйста, — я улыбнулся и положил ему руку на плечо. — И раз ты признаёшь меня как старшего брата, то почему бы нам не поговорить о твоём восстановлении в школьном совете? Так мне будет проще присмотреть за тобой.

Кенчо поднял голову, чтобы посмотреть на меня, и несмело поднял уголки губ кверху.

— Спасибо за предложение, — он невесомо коснулся своими пальцами моей руки и быстро их отдёрнул. — Но я откажусь. Меня выгнали заслуженно, и я принимаю это наказание.

Кенчо отодвинулся от стола вместе со стулом, и я сделал шаг назад, чтобы дать ему встать. Он поднялся и улыбнулся мне.

— В следующем учебном году я стану баллотироваться на должность президента совета, — вымолвил он. — В любом случае, мне кажется, что Мегами слишком уж засиделась в своём кресле: её явно пора сместить. Не буду просить тебя поддержать меня, так как знаю, что в этом вопросе ты на её стороне.

— Именно, — я склонил голову. — Мне кажется, Мегами идеально подходит для своей должности. Но это вовсе не значит, что мы с тобой не сможем общаться, потому что, честно говоря, и я бы не отказался от младшего брата.

Кенчо кивнул и, немного помедлив, протянул мне руку. Я слегка пожал её, и мы вместе двинулись к двери. Однако внезапно створки распахнулись, и внутрь вошла Мегами, сопровождаемая Аято. Они оба посмотрели на нас с немалым удивлением.