Без лица

Мы пошли на железнодорожную станцию. Оттуда нам надлежало сесть на поезд до Токио, а затем — как-то добраться до стадиона Сеннодзё, на котором и проходили злосчастные скачки.

Всю дорогу Джонс непринуждённо болтал на отвлечённые темы и несколько раз даже пустил весьма удачные остроты. Человек, не знавший американца, мог бы заподозрить его в чёрствости, однако это было вовсе не так: Фред просто старался, чтобы люди, окружавшие его, чувствовали себя комфортно, вот и использовал свои таланты, чтобы разрядить обстановку.

Я пытался подыграть ему, хотя и вяло: напряжение не отпускало меня, и я не мог перестать прокручивать в уме гипотезы того, что произошло с Юкиной.

Токио встретил нас суетой и постоянным шумовым фоном от многочисленных магазинов. Люди спешили куда-то, опустив глаза либо доле, либо на экран своего смартфона, и их было так много, что у меня захватило дух. Я бывал раньше в столице, но почему-то тогда, во время праздников, мне казалось, что людей здесь меньше.

Фред Джонс явно успел спланировать наш маршрут: он уверенно взял меня за локоть и повёл в сторону высотного здания, на первом этаже которого я с удивлением обнаружил вход в метро.

В городе Сенагава, где я жил с приёмными родителями, тоже была предусмотрена подземка, но она насчитывала всего несколько станций, оформленных в максимально лаконичном стиле. Столичное же метро поражало воображение: это была не просто станция, а настоящий мини-городок.

Пока мы шли к нужной платформе, я не прекращал вертеть головой, настолько меня это впечатлило. Помимо десятков магазинов самой различной направленности, тут были и зубоврачебный кабинет, и парикмахерский салон, и небольшое вегетарианское кафе, и даже библиотека комиксов, у дверей которой стоял сотрудник, наряженный в забавный костюм гигантской мультяшной кошки.

Удивившись про себя таким чудесам, я решил как-нибудь обязательно всё здесь разведать.

Фред шёл уверенно, а на его лице застыло доселе незнакомое мне выражение: он плотно сжал губы, а глаза, в которых обычно плескалось веселье, на сей раз смотрели серьёзно. Они даже потемнели и казались, скорее, синими, чем голубыми. Джонс почему-то напоминал мне средневекового европейского рыцаря, собравшегося в поход, хотя он являлся ультрасовременным белым и к Европе не имел никакого отношения, кроме, разве что, принадлежности к европеоидной расе. Видимо, намерения во что бы то ни стало добраться до истины, а также благородство души дали такой эффект, и меня это восхищало: мне, довольно нерешительному и мягкотелому среднестатистическому японцу, было далеко до этого нордического воина.

Как оказалось, мой школьный проездной билет срабатывал и в токийском метро, что оказалось весьма удобно: мне совершенно не улыбалось тратить время на покупку карточек и высчитывание стоимости проезда.

В подземке мы провели в общей сложности около получаса и сделали одну пересадку, чтобы добраться до станции Сеннодзё — той самой, где располагался одноимённый стадион. До последнего мы добирались пешком — ещё десять минут по неприветливым столичным улицам.

У турникета, перегораживающего вход, стоял сурового вида молодчик в форме охранной фирмы. Он смотрел на нас с явным подозрением, но Фред протянул ему какую-то бумагу, страж внимательно изучил её и, ни слова не сказав, пропустил нас внутрь.

Стадион Сеннодзё был одним из самых крупных в стране и использовался в различных целях: тут проводились соревнования почти по всем существующим видам спорта. Чистенькие беговые дорожки со свежей разметкой, широкое поле, покрытое пушистой газонной травой, крытый ледовый комплекс для катка, отдельно стоящее здание с бассейнами… В общем, тут явно поощрялся здоровый образ жизни.

У входа стоял стенд со столь необходимой картой стадиона — без этого мы бы потерялись. Мы остановились у этой схемы и начали её изучать.

Стойла и беговые дорожки для лошадей находились в самой дальней части Сеннодзё, что было объяснимо, так как скачки не пользовались особой популярностью у нас в стране. Мы переглянулись и пошли по заасфальтированной пешеходной дорожке в ту сторону. Тротуар был узким, поэтому нам пришлось идти не рядом, а друг за другом, и Фред естественным образом оказался впереди, а я тащился сзади, глядя ему в спину и размышляя о том, что мы могли там увидеть.

Дальнюю часть стадиона отделял высокий деревянный сплошной забор с отдельными воротами, которые были распахнуты настежь. Фред спокойно прошёл через них и уверенно направился вдоль тоскливо пустующих трибун к отдельно стоявшему зданию, отмеченному на карте как «денники».

Я тащился за ним, глядя по сторонам и стараясь представить себе, как выглядело это место во время Кубка Коннозаводчиков Японии. Трибуны были до отказа заполнены людьми, ложа прессы гудела, как растревоженный улей, а породистые скакуны, участвующие в скачках, стояли у стартовой позиции за закрытыми воротцами, нетерпеливо прядая ушами и ожидая стартового сигнала.

Денники располагались напротив раздевалок и весовых для жокеев, так что войти туда незамеченным было непросто: сюда были направлены сотни пар глаз, особенно в день скачек, когда каждый конюх, каждый тренер, каждый хозяин лошади понимал степень своей ответственности.

Загонов для лошадей было намного больше, чем я ожидал, а также, к моему вящему удивлению, внутри нас встретило двое скакунов, которые занимали стойла и отнеслись к появлению неожиданных гостей довольно спокойно, просто следя за нами тёмными глазами и переступая копытами.

— Здесь ещё остались лошади? — тихо спросил я, остановившись на пороге. — Странно.

— Скачки прошли совсем недавно, — отозвался Джонс, смело проходя в конюшню и осматриваясь. — Не все хозяева успели договориться о транспортировке своих животных.

Я кивнул его словам и нерешительно шагнул вперёд. Мне всегда представлялось, что в таких местах суетливо, грязно и всегда царил неприятный запах, однако тут всё обстояло не так: дощатые полы тщательно подметены, каждое стойло закрыто, вокруг ни души. Запах, присутствовавший здесь, был нетяжёлым и представлял собой смесь терпкого пота и кожи — не так уж неприятно и вполне терпимо.

Фред остановился у одного из стойл и присел на корточки, изучая замок на дверце. Я хотел было приблизиться к нему, но вдруг почувствовал, что мне бы неплохо посетить туалет. Покраснев и закусив губу, я скомкано бросил:

— Отлучусь на секунду, хорошо?

Джонс, не отрываясь от своих наблюдений, коротко кивнул, и я направился к выходу.

Изучая карту, я заметил, что уборных на территории стадиона было несколько. Ближайшая к нам располагалась далеко за дорожками, у самого забора, и к ней я и поспешил.

Во вторую половину октября у нас в стране часто шли дожди, но сегодня, к счастью, царила довольно хорошая погода, однако воздух в столице был не таким свежим, как у нас, в городках-близнецах: тут смог, поднимавшийся от предприятий, от гигантских трасс с тысячами машин, от железных дорог, образовывал невидимый купол, и из-за этого дышалось не так легко, зато было на пару градусов теплее, что лично для меня являлось хорошей новостью, так как моя куртка, которой шёл уже третий год, от большого количества стирок и интенсивной носки явно истончилась и ощутимо жала в плечах, а шарф-кашне особо не грел. Скоро нужно будет подумать о том, чтобы доставать шапку: по утрам погода уже дышала поистине ноябрьским холодом.

Я обошёл дорожки и поле стороной и, сделав существенный крюк, оказался у уборных. Внутри было весьма чисто и приятно пахло хлоркой, что меня весьма порадовало: этот аромат казался мне чудесным и всегда настраивал на позитивный лад.

Тщательно помыв руки, я вышел и огляделся. Совсем неподалёку располагалось дальнее препятствие — тот самый барьер, который не смогла взять Элоиза.

Я поёжился и, превозмогая себя, подошёл ближе. На дорожке не было никаких следов: видимо, тут уже успели убрать. Присев на корточки, я провёл пальцами по пружинящей беговой поверхности, отметив про себя, что она была терракотового цвета — на таком почти не видно никаких пятен, особенно крови.